Мой брат Юрий - Гагарин Валентин Алексеевич - Страница 22

— Ну, иди, иди, не бойся,— подбодрил переводчик.— Я тут постою, подышу свежим воздухом.

— Валь, чего они тут стреляли? — спросил братишка, когда я подошел к нему.

Не ответив, не отдавая себе отчета в том, что делаю, какие могут быть последствия, я пошел по дороге, вдоль улицы. Меня никто не окликнул. Я слышал за собой торопливые шаги брата и уходил все дальше и дальше от страшного дома, и остановился только у дверей нашей землянки.

— Да на тебе лица нет! — ахнула мама, увидев меня на пороге.

Наверное, вид у меня и в самом деле был ужасный. Мама все причитала, долго не могла успокоиться. Я не выдержал — расплакался. Давясь слезами, рассказал все.

— Больше ты туда не пойдешь ни под каким видом,— сурово предупредил отец.— Ложись-ка вон и отсыпайся.

— Со мной рядом ложись,— тонкой ручонкой обнял меня за шею Юра.

Земляные нары были застланы тощими соломенными тюфяками. Я лег к. стенке, Юра устроился рядом со мной, снова обнял меня и вскоре заснул. Я слушал его жаркое дыхание, и понемногу приходило спокойствие, и хотелось спать, спать, спать...

Последнее, что я увидел, было: отец, прежде чем пригасить куцее пламя коптилки, ставил в угол, у порожка, свой плотницкий топор.

Утром разбудил меня Юра. Он стоял в дверях землянки, распахнутых настежь, и кричал что было силы:

— Ура! Немцы ушли. Ни одного не осталось.

Немцы — вся часть — ушли в сторону Москвы.

Неверующей была наша семья, но в этот день я горячо молился про себя — богу ли, еще ли кому,— чтобы и генерал, и его толсторожий фельдфебель нашли себе могилу под Москвой.

Тем же утром я узнал, что своим вызволением из генеральской тюрьмы я обязан Юре. Он, как делал это почти каждый день, слонялся по лужайке близ дома Павла Ивановича. Надеялся увидеть меня. Заслышав выстрелы в саду, пьяный смех и голоса офицеров, Юра заволновался, подбежал к немцу-часовому, принялся горячо объяснять, что родители послали его к брату, что он не уйдет, пока не увидит старшего брата. Часовой, не понимающий по-русски, вызвал переводчика.

Кто был этот переводчик, я не знаю. Но душа у него была добрая...

Дом Гагарина на родине космонавта. Ныне музей

Анна Тимофеевна Гагарина

Алексей Иванович Гагарин

Учащиеся Люберецкого ремесленного училища в литейном цехе. Юрий Гагарин — третий слева

Валентин, Юрий, Зоя и Борис Гагарины

Юрий Гагарин — студент Саратовского индустриального техникума. 1953 г.

Юрий Гагарин — капитан баскетбольной команды техникума

Курсанты Саратовского аэроклуба

Юрий Гагарин — курсант аэроклуба

Юрий Гагарин. 1960 г.

На даче в Клязьме. 1960 г.

На отдыхе

Юрий Гагарин, его жена Валентина и дочь Леночка

Юрий Гагарин с дочкой Леной. 1960 г.

ГЛАВА 9

Безымянные герои

Память

Одна гитлеровская часть ушла, другая сменила ее. Нам легче не стало. Вместо генерала в доме Павла Ивановича определился на постой какой-то важный полковник, но я теперь поднабрался ума — забыл дорогу в этот дом. Да пропади он пропадом!

Нашу избу заняла мастерская по ремонту аппаратов связи и зарядке аккумуляторов. Ведал мастерской солдат по имени Альберт, зверь из зверей: таких, думать надо, и среди фашистов не сразу сыщешь.

Альберта мы прозвали Чертом, но о нем речь впереди.

Шла война, и шла она не только на полях сражений, не только там, где сшибались в смертельных схватках солдат с солдатом, танк с танком, самолет с самолетом. Война постоянно жила и в нашем доме, ни на минуту не покидала его. Впрочем, не в доме теперь — в землянке, выкопанной на скорую руку, или бункере, как именовал наше жилище отец, поселилась вместе с нами война.

Меня могут спросить, почему я так подробно рассказываю о днях войны?

Причин тому много, но главные, пожалуй, вот какие.

Огромная беда, которая внезапно обрушилась на нашу семью, как и на всякую другую семью в стране, оставила в душе каждого из нас — от самых младших до самых старших — неизгладимый след, надолго определила всю нашу дальнейшую жизнь.

Мне кажется, что именно в то время мы жили, спаянные какой-то особой, не поддающейся выражению в обычных словах близостью друг к другу, особой бережностью и заботой друг о друге. Удивительная теплота была в наших отношениях.

Мне кажется, что и Юру, своего родного брата, меньшего притом, лучше узнал и понял я как раз в годы войны. И, несмотря на большую разницу в возрасте, крепко привязались мы с ним друг к другу.

Мне кажется еще, что некоторые черты Юриного характера, вернее, характера будущего летчика, космонавта Юрия Гагарина,— упорство в достижении цели, сострадание к горю других, готовность немедленно прийти на помощь, смелость и способность к отчаянному, но разумному риску,— намечались в то время, в дни войны.

Все мы — я говорю о родителях, о братьях и сестре, о себе,— все мы, тесно соприкоснувшись с войной, возненавидели ее. И не случайно офицер Советской Армии Юрий Алексеевич Гагарин, бывая за границей, не уставал подчеркивать, что его космический полет, что освоение космоса должны служить делу мира, укреплению мира во всем мире.

На пресс-конференции в Афинах Юрий Алексеевич сказал, что он желал бы снова оказаться в космосе и передать оттуда приглашение всем людям Земли подняться на орбиту и вместе полюбоваться красотой нашей планеты. «Тогда, я думаю,— говорил он,— все люди взглянули бы друг другу в глаза, крепко обнялись и стали бы жить в вечном мире и дружбе...»

В беседе с японскими учеными на вопрос: какие бы заповеди высказал Гагарин-сан своим дочерям, когда они подрастут, Юрий Алексеевич ответил:

«...Во-первых, я бы хотел, чтобы дети мои были борцами за мир...»

Он-то, Юра, хорошо помнил войну и потому всем своим большим и добрым сердцем жаждал мира, весны, радости для человечества.

Во время войны мы были нередко свидетелями удивительного мужества советских людей, преданности их своей Родине, свидетелями глубочайшего презрения к смертельной опасности, к самой смерти.