Кудеяров стан - Александров Юрий Александрович - Страница 27

В хижине его, вот в этой землянке, хозяйкой была стеблиночка, убирала, стряпала, воду да хворост носила, белье стирала.

А то на охоту, на рыбалку с отцом ходила. И лук ей смастерил Полян по её силам, и стрелять научил, и зверя выслеживать, и силки-западни ладить, и верши плесть да ставить. Смышленая, ловкая была девочка, что твой паренек.

А среди лета перестал вдруг Полян брать с собой девочку, уходя с городища, да и уходить стал как-то не так. То было с луком, со стрелами либо с рыболовными снастями, а теперь стал с рассветом покидать городище с заступом да с крепким кожаным мешком за спиной.

Уйдет чуть не до рассвета, пробродит где-то, возвращается на городище к ночи голодный, иногда мокрый, по пояс в тине, в иле болотном.

Глянет Заряна в глаза отцу: хмуры глаза, невеселы - опять не нашел, значит. Хлопочет около, ужинать собирает, ласкается, старается утешить. Но тот улыбнется тихо, по русой голове погладит девочку, молчит. А раньше, бывало, в лесу или вечером в хижине начнет рассказывать - всё забудет. Час говорит, другой и о странах дальних, и о гостях заморских, и о битвах жестоких, об осадах, о победах, о днепровских шумных порогах, о русском Черном море. Много видал Полян, много слыхал, много умел, было о чём поведать.

Недели две возвращался домой с пустыми руками да с пустым мешком. Заряна без него сложа руки не сидела: то по грибы, то к вершам на реку, то с луком в лес. Сыты были. Да и соседи приносили девочке рыбу, мясо, молоко. Зерно тоже община давала: пшеницу, просо.

- Что же они, кутью варили? - удивился Игорь. - Зачем им пшеница?

- Сама Заряна молола и хлеб пекла. Мельниц тогда не было, молола на ручных жерновах. Жернова эти тоже часто на древних славянских поселениях откапывают, небольшие, сорок-пятьдесят сантиметров в диаметре. Вращали их просто руками.

Но слушайте дальше: как-то вернулся Полян на городище ещё засветло. Глянула на него Заряночка - ахнула: лицо славянина распухло, одного глаза совсем не видно, другой едва смотрит сквозь узкую щель между вспухшими веками. В руках, в своей объемистой кожаной суме Полян принес что-то живое, беспокойное, шелестящее.

Заряна, как всегда, кинулась к нему, но Полян предостерегающе замахал рукой:

«Не подходи!»

Девочка удивилась, даже обиделась, никогда до сих пор такого не было. Обида её, однако, скоро рассеялась. Славянин вынес из хижины плетеную корзину, опрокинул в неё содержимое сумки и быстро накрыл куском сурового полотна. Над корзиной взлетело несколько десятков пчел, в корзине же с новой силой тысячеголосо зажужжал пчелиный рой.

Заряна знала, как неприятен укус лесной пчелы. Поняла сразу, почему отекло и распухло лицо отца, и все же осторожно подошла ближе: «Нашел?»

Она рада была, что поиски Поляна увенчались, наконец, как ей казалось, желанным успехом. Но Полян отрицательно покачал головой: «Нашел, да не то».

Изготовил Полян дуплянку из ствола старого, истлевшего в сердцевине дерева - «борть», как называли наши предки, - переместил в него свою беспокойную находку. Утром понес улей в лес. Заряна следовала за ним.

Выбрали густую липу на опушке. Полян взобрался на неё с дуплянкой за спиной и скрученными ивовыми прутьями крепко привязал к толстым веткам гудящий беспокойными новоселами сосновый домик.

На липе острым топором вырубил свой знак - тамгу: треугольник с молотком в середине, чтобы все знали, чья борть висит на дереве.

Так и Полян стал бортником. Конечно, не первым. Бортничеством здешние славяне и до него занимались. Мед заменял сахар, из меда варили любимый славянский «сытчатый» напиток, восковые свечи освещали порой в зимние вечера славянские хижины. Только это было дорогой роскошью: воск, как и мед, шел на продажу в греческие колонии, Причерноморье, а подчас и в далекие заморские страны.

Так вот. Пристроил Полян найденный рой, а сам снова, как прежде, стал ежедневно спозаранку уходить с городища с мешком и лопатой.

Но прошла неделя, и прекратил Полян поиски: одно - убедился в их бесплодности, другое - собралась и кузнечная работка. Приближалось время уборки хлебов, пришлось серпы ковать да насекать. А ещё через несколько дней решил кузнец устроить себе выходной день, что ли. Выковал железную четырехзубую острогу, насадил на тонкое длинное древко и пошел на реку с Заряной. Проселка у реки тогда не было, сбегал лес со склона к самой воде. У городища был он, конечно, пореже - жители на топливо повырубили, а отойти на километр - чаща такая, что и пролезть не везде можно.

Вам, верно, не приходилось видеть, как рыбу острогой бьют. Ловля эта сейчас запрещена: слишком много бесцельно гибнет израненной, изуродованной неудачным ударом, но ушедшей от охотника рыбы. А тогда это был один из основных видов ловли.

Идет берегом рыбак, смотрит, не стоит ли щука под обрывом. Часто хищная рыба где-нибудь за корягой затаивается в засаде, ждет, когда подплывет ближе рыбная мелочь, чтобы ринуться с налета, оглушить хвостом, поймать в зубастую пасть. А то язь или голавль крупный часто недалеко от поверхности держится, почти неподвижный, только чуть хвостом пошевеливает, чтобы течением его не относило. Ожидает, значит, когда ему ветер с деревьев жука сбросит какого-нибудь или гусеницу.

Подкрадется к нему охотник и - удар острогой. Тут верный глаз нужен, рука твердая, расчет и сноровка. Ведь свет в воде преломляется, все предметы в ней кажутся менее глубокими. Метить надо не в рыбу, а будто бы под неё. Охота эта добычлива. Конечно, там только, где крупная рыба в изобилии водится: мелочь острогой бить не будешь.

Прошли Полян с Заряной вдоль реки почти километр, ничего не попалось. Подходят вон туда… Видите, где сейчас дорога на подъем от реки к склону долины пошла? Река там, сами знаете, поворот делает и правый берег подмывает. Обрыв там высокий, метра в четыре. Тогда река от склона подальше была метров на полтораста. Это она уже потом ближе к нему прижалась - правый берег подмывала, от левого отступала.

Подходят к обрыву. Девочка первая подбежала: «Глянь!» А сама дрожит вся, тоже болельщица.

Посмотрел Полян: щука стоит под берегом, громадная, метра полтора длиной. Теперь тут таких и нет, наверное.

- Есть, - тихо поправил Глеб, - только редко попадается.

- Заряна замерла, а Полян на траву лег и вдоль кромки обрыва пополз ближе к рыбе.

Стоит щука жирная, хитрая, невинно глазки закатила, хвостом чуть помахивает, как веером, бока раздуваются, жабры шевелятся: поодаль голавлики стаятся - ждет злодейка, когда приблизятся.

И приближаются к ней: с одной стороны добыча, а с другой - охотник. Обрыв, как я сказал уже, метра четыре-пять. Под ним узенькая полоска осыпи и вода. В воде рыбина.

Подполз Полян, примерился. Заряна от нетерпения трясется вся. Только взмахнул - рыба тень на воде заметила, в сторону метнулась. Однако не оплошал ловец: хоть в хвост, а угадал… Щука - винтом! Воду запенила, бьется и - прочь от берега. Полян кубарем вниз скатился, в реку прыгнул. Воды у берега было по пояс.