Кровь и память - Макинтош Фиона - Страница 4

— Благодарю.

Он медленно опустился в кресло, словно оттягивая тот жуткий момент, когда придется сообщить ей горькую правду. Боже, догадывается ли она, какой жестокий удар ее ждет? И зачем только Крелль оставил их наедине! Хотя нет, канцлер прав — такое известие лучше сообщить с глазу на глаз.

Валентина опустилась в кресло напротив.

— Вы так бледны, ваше количество, — вырвалось у него.

Королева кивнула.

— Вы видите меня насквозь. Верно, я почти не спала этой ночью, Переживала по поводу принятого решения. Но я поступила не как женщина, а как королева. Мое решение продиктовано чувством долга перед королем Моргравии, и оно на пользу моей стране. Хотя лично мне оно далось с великим трудом. Я тоскую по Корелди, как любая женщина тоскует по любимому человеку.

Лайрик не ожидал от нее столь откровенного признания. Он предполагал, что королеву и Корелди связывает нежная дружба, но чтобы дело зашло так далеко! Генерал откинулся на спинку кресла и на минуту закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями.

— Приношу вам мои извинения, генерал. Мне не следовало обременять вас сердечными делами, — произнесла Валентина, чтобы как-то заполнить возникшую паузу. Она уже пожалела о своей откровенности.

Лайрик открыл глаза, выпрямился в кресле, и Валентина тотчас заметила печать в его взгляде. Он положил свою заскорузлую ладонь на ее нежную руку и вздохнул.

— Ваше величество, — медленно произнес генерал, как будто на плечи ему давил тяжкий груз. Внутренний голос подсказал королеве, что будет лучше, если она не услышит того, что за этим последует. Валентина даже прикусила губу, чтобы не приказать ему молчать.

Лайрик заговорил. Было видно, что слова он подбирает с великим трудом. Валентина перевела взгляд на сжимавшие ее руку пальцы и постаралась мысленно отключить его голос, сосредоточившись лишь на рыжеватых волосах, которые почему-то тотчас навеяли воспоминания об Уиле. Бедный Уил Тирск с его копной рыжих волос и веснушками! Как он краснел всякий раз, стоило ей посмотреть в его сторону. А та его улыбка! Когда Уил улыбался, все лицо его лучилось радостью и дружелюбием. Как жаль, что его больше нет в живых. Он с завидной храбростью сражался за страну, которая даже не принадлежала ему, сражался, спасая жизнь своему врагу. Валентина с первого взгляда прониклась к нему симпатией. Что-то связывало их, вот только что? Однако она постоянно ощущала эту связь. Вот и сегодня он вспомнился ей в столь странный момент. Финч как-то раз предположил, что Уил Тирск по-прежнему жив, и временами ей казалось — нет, она никому не признается в этом, — что так оно и есть.

Что тоже довольно странно, потому что не в ее характере привязываться к людям. Она всегда относилась к посторонним настороженно, не говоря уже об уроженцах Моргравии. Но Уил был исключением из правил. Он был скромен и честен. Он благоговел перед ее отцом, чем тотчас расположил ее к себе. Он был из тех, кто умеет оказывать уважение людям, даже если это враги. Ее отцу он тоже нравился и — что еще важнее — вызывал у него доверие. Это было заметно даже со стороны. Ромен как-то раз сказал ей, будто Уил был безнадежно влюблен в нее, влюблен с первого взгляда. Тогда это известие повергло ее в ужас, хотя — если быть до конца честной — и польстило. Было нечто особенное в Уиле Тирске. И хотя ему не доставало представительности — над чем она постоянно подшучивала, — держаться с достоинством генерал умел. А еще… еще было между ними нечто такое, чему она не могла подобрать названия. Валентине вспомнилось, что он не стеснялся плакать в присутствии ее и отца, вспомнилось, как она утешала его, когда он рассказал, что потерял друга и опасается за жизнь сестры. Ее подкупало столь искреннее выражение чувств.

Наконец Лайрик заговорил. Словно откуда-то издалека она услышала рассказ о заведении под названием «Запретный плод». Похоже, заведение не принадлежало к разряду тех, где принято появляться уважающим себя женщинам, и все-таки она не отказалась бы побывать там лично, увидеть его собственными глазами. Потому что как можно судить о том, чего сам не видел? Судя по всему, Ромен был там с женщиной. Валентина понимала, что это значит, однако восприняла известие спокойно. Вернее, попыталась убедить себя в том, что купание и массаж — невинные вещи, необходимые для того, чтобы снять усталость после трудного дня. Увы, купанием и массажем дело не ограничилось — она видела это по глазам Лайрика.

Ей уже доводилось слышать имя Хилдит. Ненавистное имя. Боже, как она презирала эту совершенно незнакомую ей женщину. Они никогда не встречались и наверняка никогда не встретятся. Шлюха, с которой развлекался Ромен.

Она представила себе, как эта женщина смеется его шуткам, как она обнаженная лежит рядом с ним, ничуть не стыдясь своей наготы. Как его пальцы прикасаются к ее телу, а его язык, его губы… Воображение рисовало перед ней самые откровенные сцены, а она все пыталась убедить себя, что Ромен лишь потому решил провести ночь со шлюхой, что не мог быть с ней, с королевой. С королевой, которая выдворила его за пределы Бриавеля как своего личного врага и недруга всего королевства. Не удивительно, что, пытаясь заглушить сердечную боль, он стал искать утешение в таком месте, как «Запретный плод», в объятиях искушенной в любовных утехах женщины по имени Хилдит. Вот что хочет сказать ей Лайрик, вот почему он так тщательно подбирает слова, стараясь пощадить ее чувства: Ромен провел ночь в объятиях продажной женщины.

Но нет, кажется, дело не только в этом. Прежде чем продолжить рассказ, Лайрик прочистил горло, после чего заговорил так, будто каждое слово давалось ему с неимоверным трудом. Он что-то сказал про нож, про руку без пальцев…

Валентина резко подняла глаза, как будто картина, которую он перед ней рисовал, только сейчас приобрела четкие очертания. Заметив перемену в ее настроении, он умолк.

— Я… послушайте, Лайрик, я плохо вас понимаю.

Голос ее предательски дрожал. Боже, как она ненавидела в эту минуту этот свой дрожащий голос, ненавидела даже больше, чем продажную шлюху Хилдит, чье тело ласкал Ромен, вместо того, чтобы ласкать ее, королеву Бриавеля.

Протокол аудиенции был безнадежно нарушен, но Лайрик решил, что нет смысла обращать на это внимание. Королева Бриавеля, предмет всеобщего обожания еще с той поры, когда она была маленькой девочкой, нуждалась в утешении. Лайрик пересел ближе к ней и, положив ей на плечо руку, притянул женщину к себе, как сделал бы родной дядюшка. Она не стала возражать, потому что ей было страшно. Она слышала слова, но не воспринимала их. Пусть он повторит их снова.

На этот раз Лайрик заговорил почти шепотом. Его губы касались ее волос, пахнущих свежей лавандой.

— Ваше величество, — негромко произнес он. — Ромен Корелди убит прошлой ночью. У нас нет ничего, кроме описания внешности убийцы. Шлюха якобы видела, как он бежал по коридору. Вполне понятно, что она была напугана, поэтому подробности происшествия не совсем ясны…

Лайрик умолк, не зная, что добавить к сказанному.

Он выпустил Валентину из объятий, а когда осмелился посмотреть ей в глаза, то увидел, что взгляд ее устремлен не на него, а куда-то вдаль.

— Убит! — произнесла она, словно пробуя слово на вкус.

Лайрик молча кивнул.

Валентина вскочила на ноги и вцепилась ему в рубашку.

— Ромен мертв?

— Да, моя королева, его убили, — произнес он как можно мягче.

Какое счастье, что в этот момент щелкнул замок, и в комнату вошел Крелль, неся кружку горячего напитка. Лайрик уловил аромат драмоны. Что ж, мудрое решение. Снадобье сильное и поможет королеве пережить потрясение.

Валентина тоже обратила внимание на Крелля. Присутствие канцлера помогло ей совладать с чувствами. Она выпустила из рук рубашку Лайрика и, нащупав позади себя кресло, опустилась в него. Королева поймала себя на том, что от горя ломает руки, и, дабы не выдавать душевного смятения, постаралась крепко их сжать. А еще сделала глубокий вздох. Какое-то время Валентина хранила молчание, потом гордо вскинула подбородок и устремила пристальный взгляд на того, кто принес горестную весть, ранившую ее в самое сердце. В самое сердце… Вот и Ромен Корелди умер от удара кинжалом в самое сердце. В этом было что-то символическое.