Тихий омут - Волчок Ирина - Страница 16

Вера тихонько отступила, вывинтилась из плотной зелени тысячу лет не стриженых кустов, немножко попетляла по заросшим боковым аллейкам и выбежала наконец к физруку, который стоял с секундомером в руке и тревожно вертел головой.

— Неправильный путь выбрала, — не ожидая его вопросов, объяснила она. — Не сердитесь, Николай Павлович, вторая попытка, ага? Сейчас все правильно сделаю.

И пошла на второй круг. Бежать было почему-то тяжело, как никогда. Ноги еле шевелились, дыхания не хватало, и она про себя диктовала ритм своим ногам и своему дыханию: «Пра-виль-но сде-ла-ю, пра-виль-но сде-ла-ю…»

Они сидели на той же скамеечке, Генка и незнакомый парень. Увидели издалека, парень поднялся первым, Генка харизматично помедлил, но тоже поднялся, шагнул навстречу, раскинул руки, будто обнять собирался. На указательном пальце правой руки блеснул перстень с черепом. Кажется, вчера его не было. Или был? Она не заметила.

Вера не добежала до них несколько шагов, остановилась, заложила руки за спину, разулыбалась, как законченная идиотка, и, глядя в глаза незнакомому парню, громко сказала с интонацией Нинки Сопаткиной:

— Здрас-с-сти!

Парень растерянно моргнул, странно дернул головой вперед и неуверенно сказал:

— Здравствуйте…

Вера специально не смотрела на Генку, но краем глаза заметила, что тот тоже растерянно моргает. И руки опустил.

— Познакомься, Вер… Это Кирюха Коптеев, на каникулы к матери приехал… Тетя Катя — это вот его мать… Он в институте учится… На третий курс уже…

Вера на Генку не смотрела, она, улыбаясь до ушей, смотрела на Кирюху Коптеева, теть-Катиного сына.

— Кирилл, — сипло сказал Кирюха Коптеев и опять дернул головой.

Глаза у него были, как пластмассовые пуговицы.

— Оч-прият… — Вера тоже дернула головой и наконец повернулась к Генке. — Генаш, я щас освободюсь, и прям сразу ж — на наше место. Ты придешь? Ты прям щас иди, я прям отсюдова туды побёгну. Приходи, лана? Смари не оммани… Ну, покедова!

Она повернулась и опять неторопливо побежала по аллее, на этот раз никуда не сворачивая. Зачем? Ничего о себе она слышать больше не хотела. Но все-таки напоследок услышала:

— Ох, ну и дура! Но хороша-а-а…

— Дура, не дура… Какая разница? У баб голова — не главная часть тела.

… Вере Генку ждать ни секунды не пришлось, она еще с обрыва увидела его на другом берегу. Нынче он в кустах не прятался, торчал на самом виду посреди пологого склона, заросшего мягкой чистой травой. Увидел ее, руками замахал. Радуется. Давно не виделись, ага.

Вера стряхнула с ног кроссовки, а майку и шорты снять даже и не подумала. Не вспомнила. Так спешила. На свидание. И по вырубленным в крутом берегу ступенькам спускаться не стала, шарахнулась в воду прямо с обрыва. В омут головой, так, кажется, принято говорить. А что, очень актуально. Она актуально сиганула в омут головой, вынырнула у противоположного берега и принялась выбираться из воды, цепляясь за ненадежные ветки плакучей ивы. Генка хотел помочь, руку протягивал, но она его руки не заметила. С перстнем на указательном пальце. Сама выбралась, выпрямилась, вытерла ладонями лицо и уставилась на Генку очень серьезным взглядом. Ни на кого еще таким серьезным взглядом она не смотрела. И думала при этом, что успехи в стрельбе у нее так себе, средненькие. Физрук прав — надо наверстывать, пока не поздно.

— Ты чего? — неуверенно спросил Генка и попятился от нее на пару шагов.

— А чиво? — Нинкина интонация с каждой пробой получалась у Веры все удачнее. — Я ничиво-о… А ты чиво-о-о?

— Ты какая-то… не такая.

— Не, я такая! — горячо уверила Вера. — Такая, как все! Две руки… — Она потрясла перед его носом сжатыми кулаками. — Две ноги… — Она попрыгала перед ним и побрыкала воздух ногами. — А посредине…

— Замолчи! — закричал Генка и шагнул к ней. Она не попятилась. — Вер, ты что?.. Ты зачем?.. Ты не понимаешь… Это же так, треп просто… Это же не про тебя, это же из анекдота… Ну, хочешь, я тебе расскажу? И ты поймешь.

— Не пойму, — сказала она. — Можешь не рассказывать, я ничего не пойму. Я дура. Хотя какая тебе разница? У баб голова — не главная часть тела…

И тут он ее схватил за запястья горячими своими, шершавыми, сильными руками. Действительно сильными, чего там. Он был уже совсем взрослый мужик, бабушка была права, а она была просто пятнадцатилетняя девчонка. Но здоровая. В общем, напрасно он схватил своими погаными щупальцами ее за руки. У нее еще две ноги есть. Одной из них она пнула его в колено. Он отпустил ее руки, шарахнулся, не удержался на ногах и с размаху сел на траву. Вера вдруг заметила, что на нем вчерашние штаны — коленки от травы вон какие зеленые. На коленях ползал, идиот.

— Что ж ты делаешь? — с обидой и удивлением спросил Генка, глядя на нее растерянными глазами.

— Применяю на практике некоторые приемы восточных единоборств, — объяснила Вера. — Николай Павлович еще кое-чему меня научил. Показать?

— Дура! — зло крикнул Генка. — Нет, но какая же ты дура!

И зачем-то схватил ее за ногу. Его перстень царапнул щиколотку, и Вера, уже не сдерживаясь и вообще почти ничего не соображая, ударила свободной ногой по этому перстню, по этому черепу с костями так, чтобы этот идиотский череп своих костей не собрал.

Генка взвыл, прижал руку к груди и опрокинулся на спину. Вера немножко понаблюдала, как он ворочается в траве, перекатывается на бок, подтягивает колени к груди и закрывает глаза — совсем как вчера. Наверное, его любимая поза. Надо потом полазить по первоисточникам, может, психология на этот счет что-нибудь знает.

Генка лежал, свернувшись калачиком, прижимал руку к груди и тихо выл сквозь стиснутые зубы. А тот волк, с разодранным боком, связанный, — молчал.

Вера повернулась, без разбега прыгнула в воду, не торопясь, переплыла на свой берег, сняла майку и шорты, аккуратно развесила на ветках, а сама принялась прыгать с расколотой молнией старой березы, которую физрук превратил в почти нормальную вышку… Она прыгала, пыталась достать дно, выплывала, опять лезла на березу, и опять прыгала… Когда с того берега исчез Генка, Вера не заметила. Заметила, что на обрыве появился физрук. Стоял, смотрел сердито, учительским голосом завел нудятину:

— Отаева! Сколько раз я предупреждал, чтобы никакой самодеятельности…

Вдруг наклонился, ухватил ее за ногу, испуганно спросил:

— А это что такое? Ты где это приложилась? Что ж мне не сказала? С травмой тренироваться нельзя!

Вера глянула на свою ногу — пальцы физрука трогали синяк на ее щиколотке. Она непроизвольно дернула ногой. Физрук выпрямился, настороженно посмотрел на нее. Она посмотрела на него очень серьезно. Ишь ты, тоже руки протягивает, старый козел. Ему уже лет тридцать, наверное, а туда же…

— Николай Павлович, я больше вообще тренироваться не буду, — спокойно сказала Вера. — И в чемпионки не хочу. И вообще.

— Переходный возраст, — подумав, понял физрук. — Вот ведь, а… Но тебе уже нельзя нагрузки бросить… Тем более — сразу! Разнесет, как не знаю что. И будешь квашня-квашней, как… как все.

— Ну и что в этом плохого? — агрессивно спросила Вера.

— Ну и что в этом хорошего? — так же агрессивно отозвался физрук.

Он просто не понимал. Она всю жизнь мечтала быть, как все…

— Вот тебя опять носит где-то, а Генку в район возили, — сердито встретила ее бабушка. — В больницу, он руку покалечил, в гипс надо, а наша-то разве что умеет? Сильно покалечил. Вот ведь беда, мать без помощника осталась, а лето вон какое сухое, погорит огород…

— Да, не повезло, — посочувствовала Вера. — Бедная женщина.

Потом она, не торопясь, пообедала, сунула в рот кусок сахара и пошла навестить Генкину мать. По пути заглянула в единственный в Становом медпункт, выслушала рассказ фельдшерицы о серьезной Генкиной травме — перелом, наверняка перелом, пришлось даже перстень кусачками с пальца скусывать, а иначе никак… Посмотрела на этот перекусанный кусачками перстень — так, обыкновенная жестянка, скорее всего, сам из водочной пробки сделал. Потом дошла до окраинных огородов с согбенными спинами в ситцевых узорах — и увидела загорелую Генкину спину. Не согбенную, прямую. Он сегодня воду на огород таскал. По одному ведру, в левой руке, правая у него была в гипсе и висела в косынке, завязанной на шее бантиком. Вера прошла мимо Генки, не обращая на него внимания, поздоровалась с тетей Шурой, Генкиной матерью, поговорила с ней о том, что старшей из сестер, десятилетней Ленке, надо бы рисованию учиться, ведь умеет девка, да где ж тут учиться-то… Потом взяла у тети Шуры два старых эмалированных ведра и пошла за водой. За вечер она натаскала на поливку тридцать ведер воды из речки, и еще четыре ведра — чистой, с дальней колонки, чтобы пару дней у тети Шуры забот с водой для готовки не было. Генка тоже воду таскал, по одному ведру. Восемь ведер принес, она считала. Тетя Шура очень благодарила Веру, говорила, что таких настоящих друзей — это еще поискать, остальные только обещают, вот Кирюха обещал, а сам как в воду канул. Кирюху Вера встретила возле своего дома. То есть бабушкиного. Кирюха сидел на траве, привалившись к забору, и откровенно ждал ее.