Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет - Дашкова Полина Викторовна - Страница 92

– А что же делать?

– Жить, Танечка. Учиться в университете, растить Мишу. Я уже сказал вам, выбора нет. Пока, во всяком случае.

– Федя, я боюсь задавать вам вопросы, но хотя бы можете сказать – им папа нужен как врач или они знают о препарате?

– Врачи им позарез нужны. Для себя они хотят настоящих врачей, профессионалов. О препарате они знают и весьма им интересуются. Честно говоря, если бы не препарат, вряд ли мы все были бы живы сейчас.

– Ого! Даже так?

– Именно так. Но только вы сразу, сию минуту, забудьте то, что я сказал, хорошо?

– Конечно. Я понимаю. Тем более что препарата все равно уж нет больше. Комиссар Шевцов всех крыс перестрелял, склянки побил.

– Да, я знаю. Препарата нет, однако миф остался, и вряд ли стоит разрушать его.

– Вы думаете? – Таня быстро, странно взглянула на него и отвернулась – Стало быть, эти товарищи убивают всех вокруг, а сами желают жить вечно? А, вот и папа.

Михаил Владимирович шел по аллее, подволакивая ноги, низко опустив голову. Федор знал эту его особенную походку. Когда профессор терял больного, он как будто старел сразу лет на десять. Не сказав ни слова, он взял у Федора папиросу, глубоко затянулся.

– Перестань себя изводить, папочка, – Таня обняла его и поцеловала. – Ты же сам говорил, что там все безнадежно.

– Было бы безнадежно, я бы не стал резать, – пробормотал Михаил Владимирович и выпустил дым из ноздрей. – Сердце остановилось, прямо на столе. Просто выключилось, здоровое в общем-то сердце. Человеку тридцать четыре года. Ему бы в деревню. Молоко, яйца, свежий воздух. Авось бы еще лет сорок прожил.

– Больной с туберкулемой в правом легком, – объяснила Таня Федору, – истощен был страшно, капсула могла вскрыться в любой момент, и началась бы скоротечная чахотка.

– Мгм. Теперь уж не начнется, – профессор тяжело вздохнул. – Ладно, Федя. Я так понимаю, ты приехал за мной? Там по-прежнему жаждут чудес? Надо бы им объяснить, что я не волшебник.

Таня вернулась в лазарет, у нее еще не закончилось дежурство. Федор и Михаил Владимирович пешком пошли до Второй Тверской. Путь был долгий, на улице они могли говорить спокойно, никто их не слышал.

– Что за история с раненым есаулом? – спросил Федор.

– А, до тебя уже дошли слухи? Ну, в общем, был старик с тремя пулевыми ранениями в брюшную полость. Он пришел ночью, я сделал все необходимое, вытащил пули. Старик оказался удивительно крепким. Он говорил, что его станут искать, и на всякий случай мы вместо пулевых ранений записали ножевые. Он нес какой-то бред, будто бы его расстреляли на Лубянке, бросили в грузовик как труп, но колесо отвалилось, грузовик встал, и ему удалось выбраться.

– Боюсь, это вовсе не бред. Он вам сказал, кто он, откуда? Вы имя его знаете?

– Он назвался Иваном Осиповым, кажется. Никаких документов при нем не было. Как назвался, так и записали.

– Ладно, Бог с ним. А что Кудияров? Почему вы вдруг уложили его в больницу?

– О, это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Кудияров требовал дать ему эликсир молодости, грозил револьвером, шантажировал как раз этим моим раненых. Никаких разумных доводов не слушал. Пришлось разыграть спектакль. Я рассчитывал на эффект плацебо, приготовился влить ему изотонический раствор, однако не успел. В самый ответственный момент явился твой приятель Фима. Думаю, дальнейшее тебе известно.

– Да, – кивнул Федор, – известно. Кудияров расстрелян. Пете Степаненко удалось исчезнуть. Есаулу тоже. Но остался документ, донос на вас и на Таню, касающийся как раз этого есаула.

– Я видел. Кудияров показал мне. Писала Аграфена Чирик, под его диктовку. Угораздило несчастную женщину влюбиться в такого мерзавца. Неужели эта бумажка что-то значит?

– Представьте, да. Есаул был деникинским связным.

– Но я же не знал этого.

Федор посмотрел на него и покачал головой.

– Можно подумать, если бы вы знали, не стали бы вытаскивать пули, а сразу позвонили бы в ЧК! Михаил Владимирович, вам пора уж увольняться из лазарета. И вам, и Тане.

– Даже так? Любопытно, и где же мы станем работать?

– Вы должны составить список всего, что необходимо для новой лаборатории. Они готовы предоставить любое помещение, дать ассистентов сколько нужно. Впрочем, если хотите, лабораторию можно на первое время обустроить дома, как было раньше. Числиться вы будете в штате кремлевского Медсанупра. Паек высшей категории. Таня истощена до крайности. Пусть учится и помогает вам в лаборатории. Этого с нее довольно. Я сказал им, что главный ваш ассистент – она. Без нее вы работать не сможете.

– Федя, погоди, у меня есть время подумать? Ну хоть немного.

– Нет. Сейчас уж нет. Я должен ответить сегодня. Простите меня. Я тянул, сколько мог.

– Да, я понимаю. Ну а если попробовать сбежать, спрятаться?

– Невозможно. – Федор резко остановился, сжал локоть профессора и быстро, на одном дыхании, проговорил: – Михаил Владимирович, я виноват, привез вас к нему в самый неподходящий момент.

– И теперь я знаю страшную тайну, – профессор хрипло рассмеялся. – Нет никаких пуль. Покушение инсценировано. Федя, но ведь не я один знаю. К нему ходят доктора толпами. Бюллетени печатаются каждый день, кстати, в них ахинея полнейшая, любому фельдшеру это ясно. А под ахинеей подписи известных профессоров.

– Михаил Владимирович, это вовсе не ахинея. Речь идет о чуде, о таинственном исцелении великого вождя. Правды никто никогда не узнает, расчет весьма точный. Они отлично разбираются в человеческой психологии. К тому же единственный ненадежный свидетель уничтожен, об этом они позаботились.

– Вы имеете в виду ту несчастную слепую женщину, на которую они все свалили?

– Помните, вы спрашивали, чем так пахнет? Именно в тот вечер, третьего сентября, Фанни Каплан расстреляли, а потом сожгли труп и развеяли пепел.

– Почему это сделали так поспешно, прямо на территории Кремля?

– У них не было времени. Дзержинский вернулся из Питера. Свердлов не хотел, чтобы состоялась их встреча, чтобы Феликс успел допросить Каплан.

Михаил Владимирович тихо присвистнул.

– Поразительно. Мне не приходило в голову, что там, внутри их шайки, все так сложно и запутанно. Мне казалось, они все заодно.

– Нет, вовсе нет. Они боятся друг друга больше, чем внешних своих врагов. Довольно часто они друг друга убивают. Володарский, Урицкий. Это их работа.

– Да, надо отдать им должное, работа блестящая. Но все-таки я не понимаю. Они расстреливают тысячи людей, в Серебряном Бору, в Сокольниках. Трупы зарывают в братских могилах или развозят по больницам, бросают во дворе. Теперь уж даже брезентом не прикрывают. С чего это вдруг понадобилось жечь труп этой несчастной женщины, да еще у себя под окнами?

– Чтобы исключить возможность эксгумации. Никто не должен узнать о ее слепоте, глухоте, о том, как она выглядела. Никто, никогда. Она случайный человек. К тому же сумасшедшая. Она была влюблена в некоего террориста, фамилия его Гарский, из-за него она попала на каторгу шестнадцатилетней девочкой, многие годы его любила. Этот Виктор Гарский – близкий знакомый Свердлова. Вот и возникла блестящая идея. Фанни передали весточку от Гарского, будто он назначил ей свидание на Серпуховке, у завода Михельсона. Она просто стояла за воротами и ждала. Еще был человек, который выстрелил в воздух. Матрос Протопопов, левый эсер. Не знаю, что они соврали ему, да это и не важно. Его сразу схватили и убили. Он сумасшедшим не был, хотя пил крепко. Кстати, во время так называемого левоэсеровского мятежа именно он разоружил Дзержинского в штабе Попова.

– Мятеж, вероятно, тоже был инсценировкой?

– Ильич тем и силен. Лучший способ контролировать события – это создавать их, разыграть по собственному сценарию, чуть опережая реальность.

– Да, в уме и силе ему не откажешь. Но ведь он болен, он долго не протянет, и ты это знаешь лучше меня.

– В том-то и дело. Он болен, и вы ему нужны. Вы нужны ему, а он вам. Я говорил вам про списки.