Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет - Дашкова Полина Викторовна - Страница 51

Много лет назад, после ухода в отставку, Данилов стал заниматься историей Второй мировой войны. Его интересовали философские и психологические истоки русского коммунизма и немецкого фашизма. Он принялся изучать оккультные общества и секты, способы манипуляции массовым сознанием, феномен ритуального мышления. В записной книжке хранились имена людей, которые что-то знали об этом и могли рассказать.

Сотрудники спецслужб, полицейские. Священники, католические, протестантские, православные. Буддистские ламы. Африканские и эскимосские шаманы. Служители культа вуду из Бенина. Колдуны с Ямайки. Телевизионные проповедники из Техаса и Алабамы. Несколько знаменитых парижских и берлинских гадалок. Раввин из Иерусалима, бывший узник Освенцима. Психиатры, журналисты, актеры, моряки, архивисты, археологи, музейщики. Он искал их специально или знакомился случайно. Иногда они сами находили его. Например, некто Эммануил Хот, немец, специалист по семиотике.

Лет пятнадцать назад Хот написал Данилову длинное письмо, рассказал, что слушал его лекции в Сорбонне, читал статьи. Хота заинтересовала идея Данилова о влиянии древних культовых символов на подсознание современного человека. Некоторое время они переписывались, наконец встретились в Амстердаме. Встреча эта оказалась единственной. После нее Данилов прекратил общение с Хотом, не отвечал на письма.

Пока мама была жива, она старалась оградить его от всего, что связано со странным открытием деда. Многие годы она внушала ему, что дед был только врачом, очень талантливым хирургом. Но не более. Михаилу Владимировичу Свешникову удавалось спасать самых безнадежных больных, поэтому вокруг его имени возникали легенды. Миф об эликсире молодости – один из самых древних и заманчивых мифов. Людям трудно от него отказаться, им хочется верить в чудо.

На досуге дедушка резал крыс, кроликов и морских свинок, изучал работу мозга, желез, обнаружил много всего интересного, однако ничего не сумел довести до конца. Так сложилась жизнь.

– Если кто-нибудь скажет тебе, что твой дед изобрел эликсир молодости, считай, что ты говоришь с сумасшедшим. Кто бы он ни был, что бы ни предлагал, держись от него подальше.

Специалист по семиотике Эммануил Хот оказался именно таким сумасшедшим.

Данилов бережно перевернул очередную пожелтевшую страницу, на которой был записан почтовый адрес Хота и напротив имени нарисован анк, древний египетский крест с петлей.

Обычными крестиками Данилов помечал имена людей, которых уже не было на свете. Анк обозначал тех, с кем он больше не хотел иметь дела.

Глава пятнадцатая

Москва, 1918

Кудияров лег в госпиталь на следующий день. Официальным диагнозом было обострение панкреатита. На главного врача Смирнова это произвело сильное впечатление. Люди уровня Кудиярова теперь уж не попадали в лечебницы для рядовых граждан, у них имелась своя, закрытая Солдатенковская больница, где было совсем другое обслуживание, питание, лечение.

Разумеется, Григорию Всеволодовичу предоставили отдельную удобную палату. Смирнов распорядился белье менять каждый день и доставлять горячую еду в кастрюльках, из специальной столовой, где сам он питался.

Фельдшерица Аграфена Чирик, высокая коренастая барышня сорока с лишним лет, не уходила домой из больницы сутками. Ее магнитом тянуло к палате Кудиярова. Лицо ее, широкое, белое от пудры, как театральная маска, с темными дугами бровей и алой полоской помады, то и дело маячило в дверном проеме. Она умоляла Михаила Владимировича поручить ей все процедуры и огорчалась до слез, когда помощь ее не требовалась.

– Гриша, ты утомляешь глаза, давай я буду читать тебе вслух.

– Не стоит, Груша. Я сам.

Читал он много, но вовсе не труды Маркса и Ленина, не газеты «Правда», «Известия», «Вестник чекиста». На тумбочке у кровати лежали истрепанные тонкие книжки в серых бумажных обложках, номера эзотерического альманаха «Оттуда» за 1914 год. Солидный том «Энциклопедии оккультизма» Григория Мебеса, 1912 года издания. А также брошюры разных неизвестных авторов: «Практическая магия», «Камень твердыни света», «Космос, градус, эрос».

Аграфена Чирик замирала у стены, скрестив на высокой груди руки, трагически шмыгала носом.

– Гриша, тут дышать нечем, я открою окно.

– Хорошо, открой.

– Гриша, тебя просквозит, я закрою окно.

– Закрой.

– Гриша, я связала тебе носки. Почему ты их не надеваешь? Они валяются под кроватью. Ты хотя бы примерь.

– Примерял. Шерсть колючая. Ноги чешутся.

– Какой ты капризный, Гриша. Изволь, я свяжу другие, из самой мягкой кроличьей шерсти, у меня как раз осталось несколько клубочков.

– Ладно, свяжи.

– Ты будешь их носить? Обещаешь?

– Обещаю. Буду носить.

– Гриша, ты совсем зарос, позволь, я побрею тебя.

– Груша, дорогая моя, милая Груша, я могу побриться сам, – сквозь зубы рычал Кудияров.

– Гриша, как ты жесток. Ты вовсе не любишь меня, я ради тебя пожертвовала всем, и вот благодарность! – шептала Аграфена, и слезы текли по напудренным щекам, оставляя розовые дорожки.

– Груша, клянусь, я очень тебе благодарен.

– Правда? Гриша, нет, я все-таки побрею тебя, подстригу ногти. Взобью подушку, подам судно.

– Груша, ничего не надо.

– Да почему же не надо? – однажды вмешался профессор. – Без судна вы, разумеется, можете обойтись, а вот помочиться в баночку извольте.

Михаил Владимирович внушил чекисту, что перед введением препарата необходимо провести полное обследование. Анализы, рентгеновские снимки.

Профессор не знал, успел ли Кудияров побывать на ковре у Петерса, однако, судя по вальяжному спокойствию Пети и самого Кудиярова, дела у них шли не так уж скверно.

– Времени теперь довольно, – сказал чекист, – недели две точно. Так что не спешите, не волнуйтесь, делайте все необходимое.

– А вы сами разве не волнуетесь? – спросил Михаил Владимирович.

– Я не могу себе этого позволить. Я знаю, что малейшее сомнение в успехе мне навредит.

– Пожалуй, вы правы. Но вы отдаете себе отчет, что вам придется полностью изменить образ жизни? Ни капли спиртного, строжайшая диета, сон не менее десяти часов в сутки.

– Разумеется, не надо считать меня профаном, профессор. Я знаю не меньше вашего. Я изучал труды великих адептов, Арнольда из Виллановы, Николя Фламеля, Василия Валентина. Мне известно, что такое герметическое озарение и какой аскезы требует этот путь. Святая цель адепта – преодолеть первородный грех, из-за которого человек стал смертным. И кстати, когда вы сказали о том, что это глист, я ничуть не удивился. Я ждал чего-то в таком роде. Червь, змей. Подобное лечится подобным. Если желаешь найти выход, ищи вход. Змей соблазнил Адама и Еву, стало быть, через змея лежит путь к спасению.

– Да, вы, Григорий Всеволодович, никак не профан, вы настоящий философ.

– Думаю, вливание лучше всего произвести в полнолуние, с пятницы на субботу, ровно в полночь. Будет благоприятное расположение светил. Надеюсь, вы, профессор, не станете отрицать значение астрологического аспекта?

– Конечно, не стану. Расположение светил – это очень важно.

Кудияров был бледен, хмур, глубоко сосредоточен.

До пятницы осталось три дня. Товарищ Смирнов ходил на цыпочках, заглядывал в палату, как в святилище, с Михаилом Владимировичем говорил тихо, почтительно, не поднимая глаз. Одно дело, когда профессора возили на дом к высокопоставленным большевикам, и совсем другое – когда такой крупный чекист, как товарищ Кудияров, самолично лег во вверенную товарищу Смирнову больницу. Это сразу поднимало статус заведения и самого товарища Смирнова.

Михаил Владимирович не преминул воспользоваться изумлением и трепетом главного врача. Лазарет получил несколько партий лекарств, инструментов, шовных и перевязочных материалов, и почти ничего не исчезло. Профессор пугал Смирнова комиссиями, инспекциями, не давал ему успокоиться и начал потихоньку хлопотать об увольнении завхоза Добрюхи.