Стража последнего рубежа - Волков Сергей Юрьевич - Страница 17

– Тебе, душа моя, не в ФСБ – в фитнес-клубе работать! – раздраженно выговаривал Чеканин, опершись кулаками о стол. Тамара, закусив губу, сидела напротив. Вокруг расположились остальные члены опергруппы. – На твоих глазах гибнет сотрудник госбезопасности! А ты занимаешься черт знает чем!

– Но товарищ полковник!.. – вскинула голову Тамара, – я же пыталась его спасти! Он умирал…

– Спасают врачи! – отрезал Чеканин. – А твоя задача – не поддаваться эмоциям и постараться по горячим следам выяснить, в чем причина. Это – азы! Ты их забыла, душа моя, а значит, встает вопрос о профпригодности…

Майор Вершинин пошевелился, кашлянул и негромко заметил:

– Вряд ли нужно ставить ей в вину то, что она бросилась спасать Звонаря. Да положа руку на сердце я поступил бы так же, хотя и дослужился до майора. А она – стажер.

– Но склад она опечатать могла? – прорычал Чеканин. – Теперь что? Звонарь мертв, а коробок этих и след простыл. Кладовщики ничего не знают, охрана не помнит, документы отсутствуют, а полы вымыты. А ведь были следы от колес погрузчика. И коробки были. Поливанова, были?

– Так точно, – несколько успокоившись, ответила Тамара. – Когда я вернулась, склад оказался закрыт. А потом, когда ГБР приехала, его открыли и… Я же написала в рапорте – отсутствовала часть груза, те самые коробки, возле которых товарищ капитан… В общем, где ему стало плохо. И следы погрузчика затерли.

– Вот! – Чеканин поднял вверх указательный палец. – Кто-то, кому мы, даже не начав расследование, прищемили хвост, нанес упреждающий удар.

– Товарищ полковник, – снова заговорила Тамара. – Я докажу! Только не выгоняйте меня! Пожалуйста…

– Выгоняют с урока, – проворчал Чеканин и сел. Некоторое время он молчал, потом совсем другим голосом тихо сказал: – У него сын родился. Три месяца назад. Николай не высыпался совсем. Но сердце… Сердце у него было здоровое.

Вершинин наклонился к Джимморрисону, что-то прошептал ему на ухо. Тот кивнул и быстро вышел из кабинета. Карпухин закурил, тяжело вздохнул и пробасил:

– Если это был ментоудар, то нанес его большой мастер. Уж очень, мать его, точно. Никого больше не задело.

– Да это и ежу понятно, что мастер, – раздраженно махнул рукой Чеканин. – Кто? Как? Зачем? Что было в коробках? Навигаторы-то еще на таможне, а значит, вариант с Зиминым – пустышка. Или нет? Кто ему мозг выел? Может, часть приборов они сумели переправить на склад? Навигатор, подаренный подполковнику, местные бомжи сняли уже с трупа. Затем прибор продали перекупщику с Митинского рынка. Далее след теряется. В общем, определенно можно сказать только одно: «Шварцен Форричтанг» явно при делах…

– «Спецов» нужно поднимать, – бухнул Вершинин.

– Это и так ясно. Поливанова! Душа моя, завтра утром зайдешь ко мне, получишь заявку на донора и привезешь. Подробности тебе Стеклов растолкует. Поняла?

– Так точно, – выпалила Тамара, а в голове зазвенело колокольчиком: «Не выгнал! Не выгнал!»

Появился Джимморрисон, быстро расставил пластиковые стаканчики, откупорил водку. Потом достал из кармана хрустальную рюмку, наполнил и накрыл кусочком хлеба. Тамара сперва хотела сказать, что не пьет, но вдруг поняла – она лучше умрет, но выпьет. Есть вещи, которые перевешивают все остальное. Поминальная рюмка – из таких. Когда тебе наливают на дне рождения и говорят: «Не выпьешь – обидишь», – это одно дело. Но мертвые не обижаются. И ничего не говорят.

Тамара взяла стаканчик, посмотрела на Чеканина, на остальных.

– Земля пухом! – выдохнул полковник.

Четыре головы склонились в согласном поклоне. Тамара проглотила теплую водку и не почувствовала вкуса. Ей было плохо. И она знала – немочь эту невозможно излечить лекарствами, потому что болело не тело. И даже не душа.

Болела совесть…

Соня не хотела идти. Ой как не хотела! Про себя она в сотый, наверное, раз прокручивала предстоящий ей тяжелый разговор, и слезы сами собой катились по щекам. Это было очень трудно принять: она, Соня Разумовская, виновата в непоправимом. Она – убийца. Ее слова, сказанные без мысли, просто так, заставили человека пойти на смерть.

«Не ври! – тут же одернула она себя. – Не просто так. Ты хотела его подколоть. Ты знала, что он заведется. Тебе было приятно понимать, что он мучается. Ты развлекалась. Дура, дура, дура!»

Соня вышла со двора в переулок, повернула направо и побрела в сторону Сретенки. Олег жил в угловом доме, на шестом этаже. Это она узнала у Бормана. До дурацкого спора и исчезновения Марьина ей и в голову не приходило поинтересоваться, где он живет. Оказалось – почти соседи.

Олег вообще не интересовал Соню. Нет, конечно, когда он появился в «Морионе», она обратила внимание на лобастого, угрюмого, плечистого и какого-то нескладного паренька, словно бы стеснявшегося собственных больших рук с крупными кистями, ботинок сорок третьего размера, медвежьих движений. Марьин старался казаться незаметным, в основном молчал и отсиживался где-нибудь в уголке. Но, как дошло до спусков, выяснилось, что у парня настоящий талант. Очень скоро из новичка Олег превратился в крепкого подземника, заняв свое – и отнюдь не последнее место – в неписаной иерархии клуба. Но даже после этого Соня продолжала относиться к нему равнодушно. Ну да, есть такой Марьин, надежный парень, всегда поможет, возьмет на себя трудную и грязную работу, глупостей не делает – в общем, как говорится, «хороший товарищ».

Соне же нравились мужчины другого склада – поярче, поувереннее, с ловко подвешенным во всех смыслах языком. Олег был слишком правильным, слишком серьезным. И вдруг ни с того ни с сего этот правильный «хороший товарищ» обратил на Соню внимание. Произошло это летом, во время поездки в Карелию. Соня неожиданно обнаружила, что у нее появился ухажер. Каждое утро она находила в палатке то букетик розовых калипсо, то затейливую коряжку, то миску с черникой. Неизвестный воздыхатель заинтриговал Соню, и она провела расследование. В группе, не считая руководителя, было двенадцать человек, из них пятеро девушек, которые сразу отпали хотя бы потому, что всех их Разумовская знала с детства. Понаблюдав за оставшейся семеркой парней, Соня с разочарованием выяснила, что глаз на нее положил вовсе не утонченный, смуглый Глеб Островной, не признанный лидер морионцев Борман и даже не резковатый, нервный, но веселый и находчивый Витька Нуруллин, а тихоня Марьин.

Вот за это разочарование, если быть до конца честной, Соня и начала изводить Олега. Нет, ну если разбираться по чести, на что он надеялся? Какие вообще у них могли быть отношения? Начать с того, что Олег почти на два года младше! Он только весной наступающего года школу окончит, а Соня, потеряв год, этим летом все же поступила в Энергетический университет и теперь была «студентка первого курса Разумовская Софья Георгиевна».

Вообще-то Соня имела твердую уверенность, что после пары недель шуточек и подколок Олег сам махнет на нее рукой. Опыт по отшиванию парней у Сони был, что и говорить, богатый. Но Марьин оказался жутко упрямым типом. Он стоически терпел насмешки, продолжал дарить цветы, приглашать в кино или театр и провожал до дому, маяча в отдалении нескладной глыбистой тенью.

Она хорошо помнила разговор, состоявшийся у них в ноябре. Лил дождь, Москва расцветилась пятнами зонтов. Стоявшие в вечной пробке машины отчаянно сигналили. Соня возвращалась домой в веселом настроении; Олег, как обычно, плелся сзади. В какой-то момент девушка решила пошутить и, обернувшись, пальцем поманила своего кавалера. Когда Олег приблизился, Соня вынула из кармана платочек, промокнула губы и демонстративно уронила его на мокрый асфальт.

– Дарю, Ромео! – рассмеялась она и отошла на несколько шагов, наблюдая, что будет дальше.

Олег на секунду растерялся. Потом он поднял платок, посмотрел на Соню и глухо сказал:

– Зря. Не смешно. Я понимаю, что тебе наплевать на меня, но вот увидишь – скоро все изменится. И ты будешь думать обо мне, как я думаю о тебе.