В Калифорнии морозов не бывает - Волчок Ирина - Страница 58

Впрочем, дело вовсе и не в этом. Дело в том, что это страшно раздражает: ведь человек сам выбрал то, о чём мечтал, как сказал Марк Львович, а теперь сам признаётся, что мечтал не об этом. То есть, получается, сам признаётся, что не мечтал, а планировал. С холодной головой. Ну, и при чём тогда все эти страдания, метания и уверения в своём сумасшествии? Похоже, только для того, чтобы замаскировать прискорбный факт наличия холодной головы. Тотальное отсутствие нормальных человеческих эмоций. Наверное, он и сам это подозревает. Поэтому ему и вправду плохо. Таким везде и всюду плохо, несмотря на статус, окружение, природу, погоду и всё остальное. О таких Славкина бабуля говорила: «Пострадать охота, а о чём — не знает». Да это и из текста ясно. В каждой строчке: всё не так, не то, не те, жизнь не сложилась… А собственно о жизни — ни слова. То есть пара-тройка слов есть, но не больше: с женой развёлся, написал сценарий, слетал в Москву в нелётную погоду, обматерил кого-то, улетел, прошёл по магазинам, вернулся в Калифорнию, мечтает о зиме…

Вот интересно, а он сам-то понимает, зачем живёт? Для чего, для кого, кому на радость, во имя каких таких высоких и благородных целей? Во имя ожидания морозов? В той Калифорнии? Ага, концепция. Оригинально, как говорит Максим.

На столике пиликнул телефон. Ну вот, что называется, не поминай Максюху к ночи. Опять он вмиг протелепал её мимолётную мысль о нём. И что же он нам нынче пишет? А, нет, не пишет. Он нынче фотографирует. Посторонних женщин. А фотографии посторонних женщин присылает собственной жене. Оригинально.

Александра как следует рассмотрела фотографию, которую прислал Максим, попыталась догадаться, что бы это могло означать, догадаться так и не сумела и позвонила мужу.

— Ну, что, Шурёнок, одобряешь? — Максим был чрезвычайно доволен, просто чрезвычайно, это было заметно по хвастливому тону. Александра могла бы спорить на что угодно, что сейчас он сидит, вальяжно развалившись в кресле, может быть, даже ноги на стол задрал. — Я её сам выбрал. Сразу. Ты заметила, какая масть? На фотографии не очень видно, но я тебе словами опишу. Такая… вроде золотистая. Вернее — бронзовая. И вся сверкает, особенно под люстрой. Оригинальный цвет, правда?

— Ну, не знаю, чего тут оригинального, — сварливо сказала Александра. — По-моему, обыкновенная крашеная блондинка. Я таких вижу по десять раз на дню. Или по двадцать. Или по сто, я не знаю. Может быть, это одни и те же мелькают, их в толпе не различишь, они все как близнецы.

— Серьезно? — огорчился Максим. Александра могла бы спорить на что угодно, что он снял ноги со стола и выпрямился в кресле, как на троне. — А мне сказали, что таких только две на всю Москву. Но вторая большая, пятьдесят шестого размера, к тому же очень длинная. Зачем тебе длинная? Ты же не любишь. И почему хоть крашеная блондинка? Мне сказали, что это натуральный цвет. Фотография не очень удачная, наверное, трудно разглядеть, а там такие переливы! Надо было со спины сфотографировать, я не догадался. У неё на спине шерсть чуточку темнее, не вся, а такой полоской, сверху вниз, и на плечах тоже потемнее. Не от корней, а вроде бы такой налёт, самые кончики. Я был уверен, что тебе понравится.

— Шерсть на спине темнее — это круто, — не очень уверенно одобрила Александра, начиная догадываться, что они с Максимом говорят о разных вещах. — Таких я, кажется, ещё не видела. А как её зовут?

— Я забыл, — виновато сказал Максим. — Мне говорили, но я уже не помню. Кажется, хорёк.

— Как? — изумилась Александра. — Максим, скажи, пожалуйста, о чём мы говорим?

— Тебе не нравится хорёк? — огорчился Максим. — Я не знал. Но я ведь говорю: точно не запомнил. Может, это не хорёк, а выдра. Я помню, что какое-то ругательное слово. Я ещё удивился, что такой красивый мех, а называется так грубо. Выдра тебе тоже не нравится?

— Я спрашиваю, как зовут девушку, фотографию которой ты мне прислал, — строго сказала Александра.

— Откуда бы мне знать? — удивился Максим. — Я не спрашивал. Я просто подходящую словил у входа в магазин, по-моему, школьница какая-то. Сказал, что надо выбрать шубу жене, попросил её примерить, она согласилась. А зачем тебе её имя?

— Незачем, — согласилась Александра. — Я просто не поняла… э-э-э… зачем ты мне эту фотографию прислал… то есть зачем мне шуба. У меня и так их незнамо сколько. К тому же, грядёт глобальное потепление.

— Но ведь глобальное потепление ещё не очень скоро, — с надеждой возразил Максим. — Может, ещё успеешь поносить. Она красивая. А те шубы, которые есть, ты всё равно раздашь, я же знаю.

— Ты этим недоволен? — Александра повздыхала и объяснила: — Они мне нравятся, все до одной. Правда. Ты умеешь выбирать хорошие шубы. Максим, не обижайся, но… ты слишком часто их выбираешь. Зачем мне так много шуб? Помнишь, мы об этом уже говорили…

— Она красивая, — упрямо сказал Максим. — Может, вот как раз её ты и будешь носить. И не говори мне о глобальном потеплении. Его, может, вообще никогда не будет. Учёные разошлись во мнениях. Самые умные говорят, что будет глобальное похолодание. А ты не любишь холодов, я же знаю. А я не хочу, чтобы ты мёрзла.

— Да я вообще никогда не мёрзну, — не очень уверенно возразила Александра. — Ну, то есть, наверное, когда-нибудь такое было, но я не помню.

— А я всё помню, — очень серьёзно сказал Максим. — Прямо с первой встречи. Ты была как сосулька, и руки ледяные, и вообще вся больная. Такой мороз был, а ты — в курточке какой-то, а сверху замотана вот этим, вязаным, лохматым, забыл, как называется. И потом каждую зиму — как пленный немец под Москвой. А на меня кричала, что если я тебе шубу подарю, так ты за меня замуж не пойдёшь. Шантажистка. И когда поженились, ты тоже кричала, что не любишь шубы. А сама ходила в чём попало, и мёрзла, я же видел. Я тогда себе поклялся: с первых денег — тебе такую шубу, чтобы как печка.

— Ага, как печка… — Александра хихикнула, закрыв рукой трубку. — Я в этой шубе чуть вкрутую не сварилась. В собственном соку. Как раз в ту зиму не было морозов.

— Ну, это не ко мне, — сказал Максим. — Я не какой-нибудь синоптик, чтобы заранее предвидеть все выверты погоды.

— Как будто синоптики заранее предвидят… — пробормотала Александра. — Любой прогноз — пальцем в небо.

— Вот видишь! — подхватил Максим радостно. — И я о том же. Раз уж они предсказывают глобальное потепление, так наверняка морозы будут. В общем, приедешь — сразу вместе сходим в магазин. Я попросил оставить шубу до вторника. Тебе всё понятно?

— Мне с тобой давно уже всё понятно, — обречённо сказала Александра. — Вот и кто из нас после этого упрямый, как осёл? Как два осла. Или даже как три.

— А разве я упрямый? — обиделся Максим. — А если даже и упрямый, так я не виноват. Это я от тебя заразился. С кем поведёшься, от того и наберёшься.

— Будешь знать, как водиться с кем попало… — Александра опять хихикнула, закрыв трубку рукой. — Максим, ты свой отчёт уже наизусть выучил, вот теперь и развлекаешься. А я ещё концептуалиста не дочитала.

— Он что, такой длинный? — удивился Максим.

Александра чуть не ответила: «Примерно метр восемьдесят», — но тут же спохватилась и сказала:

— Да уже чуть-чуть осталось. Просто я что-то медленно читаю, да ещё и с перерывами на ванну, обед, ужин и болтовню по телефону.

— Так это же не я тебе звонил, ты сама мне позвонила! — возмущённо закричал Максим.

— А кто мне прислал портрет соперницы? — возразила Александра.

— Не соперницы, а шубы, — сказал Максим. — Почувствуй разницу. Ну, ладно, дочитывай, раз ты такая. Потом позвонишь? Чтобы сказать: «Спокойной ночи, дорогой».

— Спокойной ночи, дорогой, — манерным голосом сказала Александра. — Это я досрочно выполняю план. Максим, ответь мне на один вопрос: ты когда-нибудь мечтал о морозах?

— Было дело, — подумав, ответил муж. — Давно, в армии. Я же в Узбекистане служил, а летом там немножко чересчур тепло. У нас в части двое даже собирались дезертировать — куда-нибудь на север, ненадолго, просто чтобы переждать жару. Политрук отговорил. Смешное время было… А почему ты вдруг спросила?