Джонни Тремейн - Форбс Эстер - Страница 48

Нэн была красавица и очень ласкова. Сэнди — добродушный и мудрый старик. Джонни нравились обе лошади, и он насвистывал, исполняя работу за спящего Дава.

Ровно в половине пятого он подвёл Нэн, уже осёдланную, к колоде, стоящей перед зданием гостиницы. Грузный полковник не умел ни взбираться, ни слезать с лошади без приступки.

— Веди её назад, — сказал лейтенант Стрейнджер. — У полковника Смита приступ печени.

Но тут он заметил, что перед ним не Дав, а Джонни, и красивое его лицо просветлело. Он не стал задавать никаких вопросов.

— Послушай, — сказал он, — поди возьми своего коня, а я возьму Нэн. Я научу тебя брать барьеры.

Стрейнджер уже раньше рассказывал Джонни о плетнях, расставленных в дальнем конце выгона, и Джонни не раз следил завистливым глазом за тем, как наездники в красных мундирах обучали лошадей прыгать. Сам попробовать он не решался. Он боялся, что его прогонят. Но, если Стрейнджер захочет привести с собой приятеля, пусть-ка попробуют сказать ему что-нибудь!

Когда они встречались у Лайтов или в «Чёрной королеве», молодой офицер бывал высокомерен и давал почувствовать разницу в их общественном положении. Но, как только они садились в седло, они становились равными. Стрейнджер был педагог рьяный и впервые встретил достойного ученика. Вернее сказать, учеников, ибо к концу первого урока он был вынужден признать, что Гоблин — прирождённый скаковой конь и что он такого ещё не встречал. Джонни понимал, что лейтенант мечтает иметь такую лошадь. Если бы он произнёс одно-единственное слово: «конфискация», лошадь была бы у него. Но Джонни прекрасно знал, что лейтенант этого слова никогда не произнесёт.

С того дня они с Джонни стали проводить по нескольку часов вместе, прыгая через плетень и обучая лошадей. Джонни чуть ли не боготворил Стрейнджера за ловкость и почти любил его за сходство с Рэбом, которое время от времени в нём проскальзывало. Впрочем, равенство их кончалось, как только они слезали с лошадей. Спешившись, лейтенант тотчас превращался в офицера британской армии и «джентльмена», а Джонни — в простолюдина, в «чернь», Джонни никак не мог привыкнуть к этим переходам. Британский офицер, по-видимому, находил их совершенно естественными.

3

В пятницу и субботу Джонни теперь не разъезжал по округе, как прежде, и ему больше не приходилось возвращаться поздней ночью в город на последнем субботнем пароме. Паром не ходил, да и часовые у городской заставы сделались чересчур любопытны. Они требовали, чтобы им показали содержимое сумки, и, оглядев газеты, якобы нечаянно вываливали их в грязь. Дядюшка Лорн договорился с одним из лексингтонских Силсби, и он раз в неделю забирал газеты в тележку, когда ездил на базар.

Однажды, к концу марта, в очередной четверг, Джонни собрался развозить газеты по городу. Гоблин что-то дурил, и Джонни решил, прежде чем ехать, повести его на выгон и дать ему там размяться. Как обычно, Джонни поехал шагом мимо английского бивуака, праздных солдат, мушкетов, составленных в козлы, обозов и полевых кухонь. Часовые его пропустили, но в следующую минуту выскочил какой-то офицер в одном камзоле и с намыленной щекой и стал на него кричать:

— Гоните этого дурака отсюда! Что мальчишке нужно? Эй, остановите его там! Схватите за уздечку.

Джонни понял, что войска начинают нервничать. До сих пор, когда он проводил лошадь через бивуак к лугам на берегу Чарлз-ривер, никто его не беспокоил.

Оставалось одно — спокойно ждать. Солдаты подбежали к Гоблину и так грубо схватили его, что конь с испугу шарахнулся в сторону, опрокинул солдата, лягнул другого, и только после этого Джонни наконец удалось его успокоить. Сумка с газетами упала прямо к ногам коренастого офицера, который не успел добриться.

— Посмотрим, что за крамолу этот негодяй вздумал распространять среди верноподданных войск его величества.

Под мыльной пеной лицо его потемнело.

— И впрямь крамола! Призыв к мятежу. Так и есть — это проклятый «Бостонский наблюдатель». На месте Гейджа я бы повесил издателя, а заодно и этого чертёнка. Вот что, мальчик, сейчас ты испробуешь плеть. Пусть закон не воспрещает ещё распространять эту ложь на улицах Бостона, но в рядах Первой бригады его величества это не дозволено. Сержант Клеменс — тридцать ударов по голой спине!

— Есть, сэр!

Джонни вдруг заметил, что Гоблина держит за повод веснушчатый паренёк с рыжей шевелюрой, примерно такого же роста, как он сам. Это был Пампкин, тот самый, что подрабатывал в конюшне у Лайта. Их глаза встретились. Беззвучно шевеля одними губами, Пампкин изобразил слово «шпоры».

Джонни вонзил шпоры в бока Гоблину. Конь, и без того возбуждённый, высоко подпрыгнул, метнулся вправо, влево, вскинул копытами и рванулся вперёд. Красные мундиры кругом Джонни попадали, и только какой-то сержант упорно ещё держался за уздечку и одним весом своего тела пересиливал коня. Как у всякого бостонского мальчишки, у Джонни в кармане был перочинный ножик. Он вынул его, пригнулся к шее Гоблина и перерезал ремни. Таким образом он вместе с сержантом освободился также и от уздечки. Гоблин вскинул свою красивую голову и понёсся что есть мочи.

Джонни не мог понять, как это конь умудрился ни разу не споткнуться о колышки палаток, разложенные костры, составленные мушкеты и не запутаться среди баранов, купленных на убой и стоявших кучками. Раздался пистолетный выстрел. Стрелял офицер — простым солдатам не полагалось иметь при себе пистолеты. Он, вероятно, выстрелил в воздух — они обычно так стреляли. Джонни оставил выгон позади и уже скакал по Хэнкокской дороге. Не имея уздечки, он не мог управлять конём. Гоблину вздумалось повернуть вдруг назад, и он начал петлять по полям и фруктовым садам; Джонни прильнул к его шее, чтобы не быть сбитым нижними ветками деревьев; затем они помчались задами хэнкокского и лайтовского домов, перескочили через каменную ограду, пронеслись каким-то переулочком, перепрыгнули деревянный забор, перепугав старушку, развешивавшую бельё, так что она чуть не проглотила защепку для белья, добрались до Западного Бостона и оттуда — опять на Маячный холм.

Гоблин начал выдыхаться и несколько присмирел. Миссис Бесси и Цилла всегда угощали его морковкой, поэтому неудивительно, что конь свернул к Лайтам и начал поддаваться на увещевания Джонни:

— Тихо, тихо, Гоблин, я же с тобой. Ничего тебе не грозит. Спокойно, ну!

Конь остановился у чёрного хода лайтовского дома. Весь в мыле и тяжело дыша, он стал озираться в надежде, что откуда-нибудь появится морковка.

Одна из лошадей, которую впрягали в карету Лайтов, стояла на привязи во дворе конюшни. Какой-то солдат чистил её. Это был Пампкин. Мундир его висел на заборе. Пампкин поднял голову и ухмыльнулся.

— Я бы лучше согласился принять тридцать плетей, чем скакать на таком коне без уздечки!

— Нет, отчего же, я славно проехался, — небрежно ответил Джонни.

На самом деле он, конечно, немного струхнул, но не хотел в этом признаться.

— Передайте вашему хозяину, что газеты попали туда, куда надо.

— К английским солдатам?

— Ага. Ведь среди них есть, как вы знаете, виги. В армии многие, как и в Англии, на вашей стороне. — Он стал выбивать скребницу о ствол дерева. — Потому-то у нас столько дезертиров. Офицеры рвут и мечут.

— А разве дезертиров не расстреливают… там же, на выгоне, подле барьеров?

— Конечно — кого поймают.

— А если придётся драться, то есть когда придётся драться, как они будут воевать?

На веснушчатой физиономии Пампкина глаза казались двумя маленькими зелёными треугольниками. Он уставился ими на Джонни:

— Мы-то? Мы будем драться как черти. Мы всегда дерёмся как черти.

— А вы сами, мистер Пампкин?

— Я? — Пампкин сплюнул. — Чего зря языком болтать! Дело покажет.

— Но вы ушли бы, если б можно было?

Невзрачная физиономия Пампкина сморщилась.

— Мисс Цилла (ох, и душечка же она, а?) и миссис Бесси, обе говорят, что вам можно довериться. Если бы мне достать такую блузу, какую носят у вас фермеры! Да какую-нибудь старую шляпу, в которую были бы вшиты чёрные волосы и вот так бы свисали… Если б нашёлся фермер, который сказал бы, что я его работник, и вывел меня с собой за Перешеек…