Одинокий волк - Хаусхолд Джеффри - Страница 9

Мистер Вейнер послал кока за бутылкой виски.

— Вам будет чем облагородить свою воду, — он блеснул зубами, страшно довольный своим участием в рискованном предприятии. — Еще ни к чему, чтобы он тут вертелся, когда я буду открывать бак. А вы располагайтесь у меня поудобнее и немного подождите.

Я спросил, что мне сказать, если кто-нибудь заглянет в его каюту и обнаружит меня.

— Что? Да скажите, что вы ее отец! — Он указал на фото улыбающейся девушки, застенчиво выставившей напоказ свои ноги, будто рекламируя чулки. — Не будь вас, у меня все равно куча всяких срочных дел. А уж внутри бака для воды — просто обязательно!

Он сдвинул фуражку набекрень и вышел из каюты с таким наигранным и беззаботным видом, что всякая из его девушек могла подумать, что он пошел ей изменять. Но что он не сделает глупости, я был уверен. Его игривое поведение было для собственного удовольствия и для меня тоже, его соучастника в преступлении. Для всего остального мира он был дежурным помощником капитана на корабле.

Через десять минут он был на месте.

— Поспешим! Копы только что зашли за угол.

Нам действительно нельзя было мешкать. Люк в баке, установленном на кормовой пристройке между задней стенкой штурманской рубки и подвешенной поперек шлюпкой, был на полном виду с пирса. Мы осмотрелись, и я шмыгнул в пространство объемом с полдюжины гробов.

— Позже я устрою вас поудобнее, — сказал первый помощник. — Часа через два вода встанет[2].

Мне было вполне комфортно и легко, как не было в течение всех недель, проведенных на реке. Темнота и шесть стенок сразу придали мне ощущение полной безопасности. Я залег после гонки и охоты, и холодное железо бака мне было милее нежной травы под открытым небом. Это было моим первым надежным убежищем, и мне казалось, что здесь я придумаю, где найти следующее.

На самом низком уровне отлива, когда кормовая пристройка опустилась за край пирса, мистер Вейнер принес одеяла, диванную подушку, воду, виски, печенье и ведро с крышкой для личных надобностей.

— Вот вам подушка, мышка-норушка! — объявил он весело. — А еще я открыл вам дополнительную отдушину.

— Что это?

— Выводной патрубок отсоединил. Видите там свет?

Я посмотрел в короткую трубку на дне бака и действительно увидел свет.

— Там переборка ванной капитана. Я и не знал, что мы можем туда подавать свежую воду. Самое паршивое на этих рационализованных судах то, что нет времени изучить все эти навороты. Теперь у вас есть эта штука, по ней поступает воздух. Если старик заметит открытый люк и мне придется его на время задраить, у вас все будет ол райт.

— Куда вы идете?

— Идем вверх по Темзе в Уондсуорт[3]. Я дам знать, когда можно потихоньку улизнуть с судна.

На палубе послышались шаги (в баке отдавался каждый шорох и стук), и мистер Вейнер исчез. Больше я его не видел.

Я беспокойно дремал, пока все не стихло. Экипаж, очевидно, вернулся на судно и все устраивались на ночь. Тогда я сам крепко заснул и проснулся от громкого топота тяжелых башмаков сверху и подо мной; было утро, в конце обеих моих трубок виднелся свет. Люк бака был плотно задраен, что меня несколько опечалило: никакой опасности задохнуться в баке не было, но мне неожиданно пришла мысль: если мистера Венйера смоет за борт, я буду заперт в этом баке, пока капитану не откроется, если откроется вообще, что свою ванну он может заполнить свежей водой, просто подсоединив трубу к этому баку. Это комичное опасение того сорта, от которого алкоголь освобождает скорее здравых размышлений; я налил себе крепкого виски, выпил и заел печеньем. И вот мы пошли — все загудело, застучало, заскрипело, будто сотня железных мартышек принялись играть в пятнашки, — верный признак начала плаванья. Прошло несколько часов, люк бака приоткрылся, был поставлен на распорку, и мне на живот опустился кусок холодной баранины с приколотой к нему запиской вместо десерта. Я съел баранину и пригнулся к щелке света прочесть послание.

"Извините, что задраил вас. Копы нашли вашу лодку и пошли по вашим следам. Они перевернули вверх дном все у нас и обыскали все суда на пирсе. Слышал, что задержали четырех безбилетников. Мы уже в нейтральных водах, так что все о'кей. Они знают о вашей повязке на глазу. Если что, снимите ее. Когда вы будете сходить на берег, сброшу вам пару темных очков. Портовая полиция докладывала, что тип вашей комплекции поднимался к нам на борт и ушел. Я сказал, что он спрашивал про билет, но я отказал. Если при вас есть какие-то документы, вам надо от них избавиться, оставьте их в баке, и я вам их перешлю, куда скажете.

Р. Вейнер (первый помощник)

P.S. Старайтесь ничего не пролить. Просто напоминаю, что если что прольется, то попадет в ванну капитана".

Мне очень хотелось бы высказать удалому мистеру Вейнеру несколько веских доводов насчет того, что он служит своей стране, а не... Знаете, читатель, я не могу назвать себя преступником. Если преступление и совершалось, то совершалось в отношении меня. Но, честно говоря, я никого не виню. У тех действительно были основания считать, что они схватили настоящего убийцу.

Полиция у них организована великолепно; но выслеживание того парализованного и истекающего кровью существа — это рутинное дело лесничих. Лишь в самые последние день или два усердных поисков, когда стало ясно, что моего тела им не отыскать, только тогда, мне кажется, из того Дома указали наводить справки вдоль шоссейных и железных дорог, по реке, где и узнали про учителя на лодке с повязкой на одном глазу, который не снимает перчаток. Тут и была подключена полиция. Она не сумела меня перехватить, думаю теперь я, по той простой причине, что вела поиск лодки под красным парусом и как-то упустила из виду маленькую верфь, где я заменил паруса но когда кто-то из властей заметил незнакомую прогулочную лодку, оставленную там, где оставлять ее, возможно, было нельзя, лодку сразу опознали.

Меня озаботили слова Вейнера, что по прибытии в Лондон мои проблемы ни в коей мере не разрешатся. Над этим я не задумывался. В момент напряжения всех сил инстинкт человека не может заглядывать далеко вперед.

Я стал размышлять, что станет, если я объявлюсь в Англии совершенно открыто. Безусловно, в Форин офис или в Скотланд-Ярд они обращаться не будут. Совершил я что-то или только намеревался — то, как они со мной обошлись, допускать огласки этого в печати никак нельзя. Предугадать, как среагируют на это англичане, они не могут, как не может этого сделать никто. В конце концов мы однажды ввязались в войну из-за уха капитана Дженкинса хотя тот Дженкинс в сравнении со мной был фигурой куда менее заметной, а судя по количеству противозаконных деяний, с ним обошлись не так уж и по-варварски[4].

А могут они начать преследовать меня самостоятельно? Мистер Вейнер, с его любовью к романтике, считает, что могут. Я же считал, что раз я пересек границу, то все прошлое быльем поросло. Но теперь вижу, что тут я был глупым оптимистом. Они не могут связаться с нашей полицией, но и я не могу сделать этого. Я совершил проступок, за который могу подвергнуться экстрадиции; если я пожалуюсь на увечья, они могут сказать, почему меня истязали.

Из этого следует: я оказался вне закона в своей стране и в чужой одновременно, и если меня потребуется убить, сделать это будет нетрудно. Даже если предположить, что им не удастся инсценировать несчастный случай или самоубийство, мое убийство будет признано немотивированным или совершенным по ошибке, убийцу не арестуют, а если арестуют — то совсем непричастного к делу.

Потом мне подумалось, что случайно брошенные слова Вейнера меня сбили с толку, и мое беспокойство нелепо. На кой черт, думал я, заниматься им рискованным делом и вытаскивать меня из собственной страны? Неужели они воображают, что я могу запугивать их, предприняв аналогичную экспедицию?