О геополитике: работы разных лет - Хаусхофер Карл - Страница 12

Однако заимствование чужих божеств любой жизненной фор мой яснее всего указывает на втягивание ею в себя границ чужеземной культуры. Не считая более поздние переносы божеств Ближнего и Среднего Востока, в Рим в начале VI в. до н.э. государственными путями проникли культ Аполлона, в 496 г. до н.э. — Деметры, Персефоны и Диониса, в 291 г. до н.э. — Асклепия с чумой из Эпидавра и в 205 г. до н.э. как последний призыв в крайне бедственном положении, во время паники, вы званной Ганнибалом 18 , — Кибелы, Великой матери богов из [с.36] Пессинунта, почитавшейся на Иде 19 (Верхняя Фригия) как защитницы границ, после того как — всего за 12 лет до этого — уже почитали Венеру-Астарту, слияние эрицинской Венеры как симптом поворота к Греко-финикийской смешанной культуре Сицилии, где имелся ее храм 20 . Стало быть, с одной стороны, борьба на границе против иноземных культов, а с другой — весьма интересная история, а именно наличие пережитков римских пограничных наименований, более того, проникновение жесткого римского представления о границе в германскую альменду 21 и более свободное понятие о праве выпаса. Из этого становится, например, понятным характерное столкновение правового чувства во всей германско-романской пограничной области (долина Мюнстера 22 , Вале 23 , Тирольское нагорье). Даже права выпаса (Almrechte) в Пиренеях (Андорра 24 , Арансаль) возникли из испано-готских прав выпаса. Все эти проявления сливаются в один большой ряд единого восприятия при столкновении различного пограничного права германцев и романских народов и все еще обостряют их обусловленную природой коллизию.

Итак, обобщая конкретные факты, мы все-таки очень хорошо видим в нескончаемой череде случаев возникновения границ и их реорганизации закономерное уклонение от чистого произвола, характерного для картины современной политической власти, обнаруживаем прежде всего склонность к возврату, к восстановлению естественных, покровительствуемых природой пограничных форм 25 при воссоздании и возведении новых границ, которые выглядят в зеркале философской и естественнонаучной литературы совсем иначе, чем в зеркале юридической.

Это в особенности относится ко всем досадным исправлениям, — и прежде всего к понятию “живущих за пределами границ”, что нарушает правило, прямую линейную игру. Возникают анклавы, остаточные состояния, в отношении которых важно осознать, идет ли речь о жизнеспособных, более того, весьма жизненных состояниях земной поверхности, определяемых ею процессах, единствах, которые в сущности сильнее, чем кажущиеся гораздо большими, но политически временными образования, или же о рудиментах в биологическом смысле, о преходящих состояниях, обреченных на отмирание, атрофию и в конечном счете на исчезновение. В то же время из ранее упомянутых остаточных форм резерватов могут возникать новые, безгранично жизнеспособные образования, хотя и более мелкие виды рас, племен, типы людей и животных, которые в противном случае исчезли бы.

Из таких образований могут затем создаваться в пограничной структуре стабильные ячейки, которые в течение тысячелетий весьма успешно сопротивляются неестествен ному, линейному проведению границы. Временный способ кондоминиумов 26 на любых ступенях такого образования со свойственной ему замкнутой жизнью зачастую благополучно [с.37] ведет их через арены борьбы прибегающих к насилию крупных государственных образований, на пересечениях крупных культурных ареалов; затем они добивались упорством “confinatio” как товарищества с общей вынужденной судьбой, с часто кажущейся непонятной принадлежностью друг к другу.

Такими геополитическими защитными препятствиями может быть объяснена часто вряд ли понятная из чисто исторического развития живучесть церковных, коллегиальных институций, их сохранение внутри островов, горных и котловинных ландшафтов (Швейцария, Фергана 27 ) даже с неоднородным населением.

Наиболее тонкими и с точки зрения народной психологии благодатными задачами науки является в данном случае проникновение во взаимодействие почвы и осознанных человеком потребностей — часто в наследие древних, закрепленных почвой и климатом обычаев, — чтобы установить причины сохранения осуществленного разграничения. Всякий раз обращаются к связи между определяемыми землей и возникающими на земле процессами и нравами людей. Не доказывается ли ныне эта связь обычаем пасхальных костров, костров в день св. Мартина, поста и в день св. Иоганна в Рейнских провинциях, сохранением основных прав выпаса и свободным переходом даже через жестко оспариваемые, укрепленные пограничные окраины, правами национальных меньшинств, государственным или обычным правом (например, земля Саксония).

Основание для этого часто дают и бесспорно географически дифференцируемые правовые формы переноса границ и охраны всех без исключения: от обхода пограничных рубежей, от правовых форм при обновлении демаркации до известных крупных соглашений о мире iv , договоров о купле-продаже земли и людей (Флорида, Луизиана, Аляска, Панама, Каролинские и Марианские острова, как считается, были куплены!) 28 , заявлений об аннексии и подъемах флага. Во многих этих якобы правовых действиях на самом деле проявляется прежде всего представление о готовности к самоопределению (Selbstbestimmungsmundigkeit) er к простое навязывание воли более сильного v , которое география и история иногда подтверждают, а чаще отвергают.

В этом детально выстроенном длинном перечне побудительных оснований (стимулов) первый — правовое понятие о районах, находящихся за пределами самой границы, и интересующее нас отношение к нему политико-географического и культурно-географического [с.38] обозначения границы, когда в слишком укрепленных ячейках областей и земель чаще всего возникает затруднительное положение, связанное с тем, что оно нелюбимо централизмом и бюрократией и даже ненавистно им, но обусловливает самоуправлению и свободе желанные исключительные (привилегированные) положения.

Частному землевладению это понятие, конечно, хорошо знакомо; самостоятельность замыкающихся в себе крупных хозяйств по отношению к не понимающим свои жизненные потребности общинам мелких хозяев утрачивает свою сущность; ныне, в демократическую эпоху, — это часто оспариваемое право.

Вопреки Пролеткульту культура — понятие аристократическое и остается таковым!

А чем же являются в политической географии Андорра, Сан-Марино, Фергана, Бутан и Непал, как не “ведущими обособленную жизнь частями областей за пределами границ”? Или в более крупных масштабах исторически своеобразная жизнь Богемии 29 по отношению к империи [Австро-Венгрии], государств на альпийских перевалах, высокогорного швейцарского ландшафта между Боденским и Женевским озерами с их главными центрами — Цюрихом и Верном перед валом высокогорных кантонов по отношению к обширной северной и южной пойме (Vorland)? Разве не такие устойчивые состояния были приняты при быстрой инволюции (Ruckbildung) Британской империи после кажущейся кульминации охвата Индийского океана (Афганистан, Египет, Ирак, да и сама Индия!) почти в максимальном диапазоне правовых форм?