Невозможный Кукушкин - Галахова Галина Алексеевна - Страница 2

— И не надоело вам рычать друг на друга? — мирно спросил Нырненко.

Славка хотел ответить Андрюшке так, чтобы тот лопнул от злости, но передумал.

С Андрюшкой поссориться легко, зато мириться трудно. Андрюшка нипочём не подойдёт, всегда приходится начинать мириться ему. И Нырненко уже не в счёт. Андрюшку ему не уговорить.

Странная всё-таки у них дружба: ни разу не было такого, чтобы Андрюшка с Нырненкой поссорились или он поссорился с Юркой, всегда он ссорится с Андрюшкой. И всегда Андрюшка во всём виноват. У него ужасный характер, хочет верх над ним взять. Хочет — и берёт.

Андрюшке хорошо живётся. Он один у своей мамочки. И отец у него капитан дальнего плавания, редко дома бывает. Что хочет, то Андрюшка и делает. А мать с него только пылинки сдувает. Везёт Андрюшке! Зато у него, Славки, никакого тебе детства и свободы. Даже химический шкаф обмотали цепью и замок привесили. Ещё и смеются, знакомым показывают: «От нашего оболтуса. Такой прохиндей растёт! Недавно чуть весь дом не спалил».

Это было в прошлом году, он тогда проводил опыты с селитрой. Но взрыв получился совсем слабый, никто не пострадал, кроме него. Да и он отделался лёгким ожогом на руке, правда, ещё половина волос сгорела — пришлось постричься наголо. А зато он получил благодарность от Светланы Леонидовны. Раньше она всё время в дневник писала: «Подстригите, пожалуйста, вашего сына!» Теперь написала: «Благодарю, что наконец-то подстригли сына». В каждом плохом событии всё-таки есть и нечто хорошее.

Об этом подумал Славян и вздохнул.

— Ты чего? — спросил толстый и чуткий Нырненко, уловивший перемену в его настроении.

— Да так.

И подумал он ещё о том, что если бы ему быть таким же свободным, как Андрюшка, и таким же умным, как Андрюшка, и таким же сильным, как Андрюшка, и в себе уверенным, как Андрюшка, тогда бы… Тогда бы нипочём ему не привиделось бы летающее блюдце. А так не только летающее блюдце увидишь, а ещё чёрта с рогами или бабу-ягу во всё небо.

— Ну я за Марьяшей! — сказал Славка и в глаза посмотрел Пчелинцеву. — А знаешь, я рад, что у меня есть сестра. И что я сейчас помчусь за ней, тоже рад. Она меня ждёт. И, наверное, плачет, потому что я, как дурак, про неё забыл. А всё из-за вас. А уж она-то в тысячу раз лучше тебя и даже Юрки!

Так сказал Славка и рванул по улице что есть духу, оставив позади друзей, полных недоумения.

— Что это с ним сегодня? — удивился Нырненко. — Зачем-то и меня сюда приплёл.

— Тебя больше некуда приплетать, — только сюда, — сказал на это Андрюшка и отвернулся.

— Чего ты такой злой, Пчёлка? Не понимаю тебя.

— И понимать нечего. Всё равно не поймёшь, — ответил Андрюшка, а сам подумал: «Как я устал от себя. Почему я один? Почему у меня нет ни брата, ни сестры?.. Может быть, тогда бы я стал хоть чуть-чуть другим, пересилил бы себя…»

— Поговори у меня! — набычился Нырненко. — Я тебе поговорю так со старшими!

Нырненко был старше Пчелинцева на неделю и очень этим гордился.

— Ладно, старикашка! — засмеялся Андрюшка. — А что у меня есть?!

Он полез в карман и достал письмо. Оно было написано по всем правилам почтового искусства и адресовано Андрею Александровичу Пчелинцеву. Обратный адресат значился под именем: Ольге Николаевне Перепёлкиной.

— Перепёлкина? Тебе? Написала? — ахнул Нырненко.

— Знай наших! Славян бы за это письмо жизни не пожалел бы, честное слово!

ВПЕРЕД, В ДЕТСКИЙ САД!

Кукушкин примчался в детский сад самым первым из всех последних: на площадке почти всех детей уже разобрали, но ещё оставались дети, за которыми родители не пришли. Их из разных групп свели в одну кучку, и теперь они толпились на деревянной горке и сновали по ней туда-сюда — издалека маленькие разноцветные горошки. Среди них Марьяна.

Он узнал её издали по белому беретику — огромная меховая тарелка, опущенная на уши, а сверху пушистый красный помпон пришит. И как это можно носить, да ещё на самом видном месте — на голове! Он, например, шапку носит в кармане, надевает её перед дверью, чтобы маму не волновать.

Марьяна увидела его издали и закричала счастливым голосом:

— Славик, ну какой же ты молодец! Самый первый за мной пришёл!

До чего же ей нравится отличаться от всех, любит называться самой первой и самой послушной. Воспитательницы не нахвалятся ею.

Он её никогда не хвалил, не задумывался — какая она. Но сегодня, прямо сейчас, когда увидел её на горке, вдруг ни с того ни с сего понял: она совсем маленькая. И этот смешной берет словно впервые увидел. Из-под него метёлочками косицы торчат — беда с ними! На днях она захотела, чтоб у неё выросли косы, и заставила заплетать себе волосы, но волосы-то коротки. Мама по утрам торопится на работу, ей далеко ехать, пришлось учиться ему. Насилу научился.

Намётанным глазом отметил: разлохматилась. Не любит она быть лохматой, порядок любит. «Как у людей хочу», — её любимые слова. Перед зеркалом может торчать часами, а ей четыре года.

Он замер от удивления, пока она спускалась к нему с горки: какое чудо! Её глаза, лицо, волосы — всё необыкновенное.

— Славик, — сказала она таинственным шёпотом, — чего так долго не шёл? Опять футбол? Но я, я маме не скажу, ладно?

Она всегда его хорошо встречала, но сегодня было что-то особенное, когда она обняла его за шею. Он тогда зашнуровывал ей тёплые сапожки, а она обняла его за шею и сказала:

— А теперь домой, да?

Где-то далеко в нём, как слабый свет, вспыхнули так и не выступившие слёзы и погасли внутри. Он ухватился за Марьяшины мышиные хвостики и стал заплетать их. Что это сегодня происходит с ним? Почему ему всё видится не так, как всегда? Будто видится всё впервые. И этот низкорослый детский сад, оцепленный поздней осенью, и сестра Марьяна, и эта горка — всё стало вдруг событиями.

Потом, когда они очутились за калиткой и Марьяна принялась рассказывать ему про свой детский день, всё стало, как всегда, но память где-то далеко ещё держала: запомни, происходит необычное.

Раньше, к примеру, он не задумывался хотя бы над тем, как относится к сестре. Сегодня — понял. Разные мысли ни с чего взялись. Раньше он и не знал, что у него мысли есть. Теперь — знает.

В чём же дело? Может, в том, что Светлана Леонидовна придумала, чего у них раньше никогда не было. Заставила завести дневник, чтобы чувства и мысли туда записывать. Сказала — ей интересно узнать, о чём они думают. Пусть один день опишут, когда думали о чём-нибудь. Срок — неделя.

«До срока три дня осталось. Успеется…»

Когда она про дневник сказала, в классе, конечно, буря поднялась. Он был больше всех против. Что, он дурак — свои мысли всем показывать! Но Светлана Леонидовна сказала ему: «Кукушкин, ты можешь не писать. Наверное, у тебя и мыслей-то никаких нет».

Что-то она про неличности долго ещё говорила. Может, она его неличностью называла?

«Неличность», — незаметно произнёс он вслух.

Марьяна сразу перестала без умолку болтать.

— Что такое «неличность»?! — заинтересовалась она.

Вот именно, знал бы он это!

Хорошо, сестра ответа не ждала, ещё крепче ухватила его за руку и запрыгала и запела:

Потом, дыхания ещё не перевела, опять спрашивает:

— Славик, дети, по-твоему, в детстве живут? А котята, по-моему, живут в котятстве. Мухи — в мухстве. Коровы — в коровстве. Птицы — в птицстве.

И снова запела без перехода:

«Поливальная машина поливает. Ух, как синяя машина поливает. До чего же поливает — поливальная!»