Очищение смертью - Робертс Нора - Страница 2

– Мы держим вино для причастия в ризнице. Под замком в дарохранительнице.

– У кого есть доступ?

– У меня. У Мигеля, у Мартина… я имею в виду отца Фримена. У церковных служек, помогающих во время мессы.

«Много рук, – подумала Ева. – Можно даже не возиться с замком».

– Где они?

– Отец Фримен навещает родственников в Чикаго, мы ждем его завтра. У нас сегодня трое служек, потому что на заупокойную мессу собралось много народу.

– Мне нужны их имена.

– Вы же не верите…

– А это? Что это?

Он побелел, когда Ева подняла серебряное блюдо с облаткой.

– Прошу вас! Умоляю вас. Хлеб уже освящен!

– Извините, теперь это вещественная улика. Я вижу, кусок отломан. Он это съел?

– Маленький кусочек полагается отломить и опустить в вино. Это часть обряда – отламывание и смешивание. Этот кусочек он наверняка проглотил вместе с вином.

– А кто налил вино в кружку? Кто положил эту штуку…

«Как же эта штука называется? – подумала Ева. – Печенье? Крекер? Галета?»

– Гостию, – подсказал отец Лопес. – Он сам. Но это я налил вино в сосуд и положил гостию для Мигеля перед освящением. Я сделал это лично из уважения к мистеру Ортицу. Службу вел Мигель по просьбе семьи.

Ева насторожилась.

– Они не захотели главного? Вы же говорите, что вы тут главный?

– Да, я настоятель. Но я здесь недавно. Работаю в этом приходе всего восемь месяцев, с тех пор как монсеньор Крус ушел на покой. А Мигель прослужил здесь уже больше пяти лет, он венчал двух правнуков мистера Ортица, отслужил панихиду по миссис Ортиц около года назад. Крестил…

– Погодите минутку, пожалуйста. – И Ева повернулась к Пибоди.

– Извините, что я вас перебиваю, святой отец. Личность совпадает, – доложила Пибоди. – Время смерти соответствует. Выпил, стало плохо, рухнул, умер, щеки красные. Цианид?

– Обоснованное предположение, но пусть Моррис подтвердит. Запакуй кружку и печенюшку. Возьми одного из свидетелей-копов, запиши показания. Я возьму второго, когда Лопес покажет мне, откуда взялось вино и эта… другая штука.

– А второго покойника мы можем выдать родным?

Ева, хмурясь, взглянула на гроб.

– Он так долго ждал… Может, подождать еще немного. – Она опять обратилась к Лопесу: – Мне надо видеть, где вы держите… – «Как их назвать? Закуску и выпивку?» – вино и гостии.

Лопес кивнул и жестом пригласил ее следовать за собой. Он поднялся по ступеням, повернул в сторону от алтаря и провел Еву в боковую дверь. Одна из стен скрывающегося за дверью помещения была уставлена шкафчиками, а на столе стоял высокий деревянный ящик с вырезанным на крышке распятием. Лопес вынул ключи из кармана брюк и отпер крышку ящика.

– Это дарохранительница, – объяснил он. – В ней содержатся неосвященные облатки гостий и неосвященное вино. Основной запас мы держим вон там, в первом шкафчике. Он тоже заперт.

Ева отметила, что древесина блестит полировкой: на ней останутся «пальчики». Замок элементарный: ключ в скважине.

– Вот из этого графина вы налили вино в кружку? – уточнила она.

– Да. Я налил его в чашу здесь и взял гостию. Я принес их Мигелю перед началом причащения.

Темно-красная жидкость заполняла графин прозрачного стекла примерно до середины.

– До начала литургии эти вещества постоянно были у вас под рукой или в какой-то момент оставались без надзора?

– Нет. Я их подготовил, они все время были у меня на глазах. Было бы неуважительно оставить их без надзора.

– Мне придется забрать их как вещественные улики.

– Да, я понимаю, – кивнул священник. – Но дарохранительница не может покинуть церковь. Прошу вас, если ее необходимо изучить, нельзя ли сделать это здесь? Простите, – добавил он, – я так и не спросил, как вас зовут.

– Лейтенант Даллас.

– Вы не католичка.

– Как вы догадались? – усмехнулась Ева.

Он скупо улыбнулся в ответ, хотя его глаза были полны горя.

– Как я понимаю, вы не знакомы с церковными традициями и обрядами? Многое может показаться вам странным. Вы верите, что кто-то мог отравить вино или гостию.

– Я пока ни во что не верю. – Лицо Евы было совершенно непроницаемо, голос звучал отстранение.

– Если вы правы, значит, кто-то использовал кровь и тело Христово для убийства. А я передал их Мигелю. Прямо ему в руки. – Ева заметила в его печальных глазах искорки гнева. – Господь покарает этих людей, лейтенант. Но я верю в земные законы, как и в божеские. Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам в вашей работе.

– Флорес был хорошим священником?

– Да, хорошим. Он был полон сочувствия, предан делу и… я бы сказал, энергичен. Любил работать с молодежью. Ему это особенно хорошо удавалось.

– У него были неприятности в последнее время? Депрессия, стресс?

– Нет, ничего такого не было. Если бы было, я бы знал, я бы заметил. Мы живем вместе, все трое, в приходском доме за церковью. – Лопес неопределенно показал куда-то рукой. Было видно, что думает он в эту минуту совсем о другом. – Мы вместе едим чуть ли не каждый день, беседуем, спорим, молимся. Я бы заметил, если бы он был чем-то удручен. Если вы думаете, что он мог покуситься на свою собственную жизнь, вы ошибаетесь. Он не мог так поступить. И уж тем более он не мог покончить с собой подобным образом – при помощи освященного вина, у всех на виду.

– Может, были разногласия с кем-нибудь? Может, кто-то на него обиделся, затаил зло? В профессиональном или в личном плане?

– Он ни о чем подобном не упоминал, а мы с ним, как я уже сказал, общались ежедневно.

– Кто знал, что он сегодня будет служить заупокойную мессу?

– Все знали. Гектор Ортиц был нашим прихожанином, его все любили и уважали. Все знали о заупокойной службе, все знали, что ее будет проводить Мигель.

Ева подошла к двери и открыла ее. Майское солнце хлынуло в ризницу. На двери был замок, заметила Ева, такой же примитивный, как на деревянном ящике.

Легко войти, легко выйти.

– А сегодня были ранние службы? – спросила она у Лопеса.

– По будням в шесть часов утра. Служил я.

– А вино и гостия были из того же запаса, что и для заупокойной службы?

– Да.

– И кто их вам принес?

– Мигель. Это скромная служба, ее обычно посещает не больше дюжины прихожан, от силы две. Сегодня мы ждали еще более низкой посещаемости, поскольку все собирались прийти на похороны.

«Входишь, – размышляла Ева, – выстаиваешь службу. Проскальзываешь в служебное помещение, подсыпаешь яду в вино. Уходишь».

– И сколько же народу было у вас этим утром?

– Гм… Восемь или девять человек. – Он помолчал, и Ева догадалась, что мысленно он пересчитывает головы. – Да, девять.

– Имена этих людей мне тоже нужны. Не заметили незнакомых лиц?

– Нет. Я знаю всех, кто там был. Как я уже говорил, их было мало.

– А кроме них, только вы и Флорес. Никто вам не помогал?

– Только не в шесть утра, – покачал головой отец Лопес. – Мы не прибегаем к помощи служек при ранней службе, разве что во время Великого поста.

– Хорошо, – кивнула Ева. – Я попрошу вас записать – насколько сможете вспомнить – все передвижения и действия жертвы… то есть Флореса этим утром. И время укажите по возможности точно.

– Я этим займусь прямо сейчас.

– Мне придется опечатать это помещение как часть места преступления, – предупредила Ева.

Это заметно огорчило отца Лопеса.

– А надолго?

– Пока не знаю. – Она была слишком резка и знала это, но вся эта церковная атмосфера вызывала у нее нервный тик. – Будет проще, если вы дадите мне ключи. Сколько всего связок существует?

– Вот эта и еще одна в приходском доме. Мне нужен мой ключ от дома.

Он снял один ключ с кольца, а остальные отдал Еве.

– Спасибо. Кто такой Ортиц и как он умер?

– Мистер Ортиц? – Улыбка согрела взгляд Лопеса. – Он был постоянным прихожанином, как я уже сказал, прожил в этом районе много лет. Держал семейный ресторан в нескольких кварталах отсюда. «Абуэло». Управлял заведением вместе с женой, ушел на покой лет десять назад, после чего управление перешло к одному из его сыновей и к внучке. Ему было сто шестнадцать лет, он умер в своей постели, во сне, и я от души надеюсь, что без мучений. Он был хорошим человеком, его все любили. Я верю, что он уже в руках Господа.