Блокада. Книга 1. Охота на монстра - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 25

– Вот как, – пробормотал Жером. Старик не заметил его иронии.

– Потом люди придумали себе благих богов, и отвернулись от огней Сатаны. Они стали строить храмы из белого камня и сжигать на жертвенниках зерно и фрукты. Верность огням сохранили немногие жрецы, не пожелавшие отступать от древних традиций. Они возвели рядом с огнями семь черных башен, чтобы посеять в сердцах непосвященных страх и трепет. На верхушках этих башен селились огромные грифы, а многоэтажные подвалы их уходили глубоко в недра земли. Проходили века, а служители адских огней каждый вечер перед закатом поднимались на крыши черных башен и провожали солнце ужасными проклятьями.

Гурджиев взял бокал с арманьяком и осторожно, с видом знатока, повел носом.

– У мамаши Кики отменный арманьяк, – заявил он. – Другого такого не найдешь во всем квартале. Потому-то я к ней и захаживаю.

– Значит, они не любили солнце, – вежливо подтолкнул собеседника в нужном направлении Жером. – Чем же оно им так насолило?

– Придет время, и Солнце вступит в борьбу с Луной, – важно изрек маг. – Ты знаешь, что Луна – живая?

– Нет, – честно признался Жером. – Я всегда полагал, что Луна – это холодное и мертвое небесное тело, огромная скала, вращающаяся вокруг Земли.

– А все потому, что ты идиот, – сказал Гурджиев добродушно. – Ты спишь, потому что Луна высасывает из тебя мозговую энергию. Да ты не волнуйся, не только из тебя. Вы все спите, завороженные Луной. Цивилизация лунатиков. На всем земном шаре не спят, может быть, двести или триста человек. Один из них сидит сейчас перед тобой.

– Получается, вы мне снитесь? – усмехнулся Жером. – Но вы-то, как я понимаю, один из этих двухсот? Как же объяснить, что вы разговариваете со мной в реальности, в то время, когда я разговариваю с вами во сне?

– А кто тебе сказал, что я сейчас разговариваю с тобой? – удивился Гурджиев. – Ты ведь у нас французский археолог Жером, правильно? Во всяком случае, так тебе снится. А я – наяву – беседую с молодым осетинским парнем, которого, кстати, зовут так же, как и меня – Георгием. Ну-ка, проснись, ляпу[10], и поговори со мной на своем родном языке…

Он быстро перегнулся через стол и с силой ущипнул Жерома за бицепс. Жером не почувствовал боли – он был слишком ошеломлен тем, что услышал. Его французский был превосходен, а едва заметный акцент оправдывался гасконским происхождением. Как этот вздорный старик смог за полчаса раскусить его легенду, которая была не по зубам даже профессионалам из гестапо? И откуда он узнал его, Жерома, настоящее имя?

– Боюсь, вы меня с кем-то путаете, – медленно произнес он. – Луна, стало быть, живая?

Гурджиев рассмеялся.

– Намекаешь на то, что я сошел с ума? Послушай, парень, я самый нормальный человек в этом городе. Пусть все остальные верят, что ты гасконец, но я-то вижу, кто ты такой на самом деле!

«А вдруг он на самом деле маг? – мелькнула у Жерома безумная мысль. – Но ведь это чушь, магии не существует… А откуда же тогда он смог узнать, кто я?»

– Не бойся, я никому не скажу, – продолжал веселиться старик. – Ты же, наверное, работаешь на советскую разведку, да? На Гэ-Пэ-У?

«Какое, к черту, ГПУ, – едва не поправил его Жером. – Уже семь лет как НКВД». Впрочем, старик имел право не разбираться в таких тонкостях[11].

– Я французский археолог, – терпеливо повторил он. – Никакого отношения к разведке – ни нашей, ни тем более, советской – я не имею. Да и какая разведка станет интересоваться этими вашими огнями Сатаны?

– Ты же сам только что мне сказал, – удивился Гурджиев. – Немецкая.

Он пригубил арманьяк и важно погладил усы.

– Немцы давно ищут Черные башни. Они хотят править миром, не понимая, что иллюзией править нельзя. Правда, я знавал одного неглупого немецкого идиота, который, кажется, догадывался, что к чему. Но, поскольку ты продолжаешь мне врать, я не стану рассказывать тебе, кто это был.

«Не очень-то и хотелось», – подумал Жером раздраженно. Ясно было, что разговор не удался. Строго говоря, сразу же после того, как старик обратился к нему по-осетински, надо было вставать и уходить. Прокол, конечно, причем прокол совершенно необъяснимый. Интересно, как отреагирует на него Центр? Особенно учитывая тот факт, что ни по одному из вопросов старик не сказал ничего вразумительного…

– Что ж, месье Гурджиев, – Жером поднялся со стула и церемонно поклонился магу. – Весьма приятно было познакомиться. Надеюсь, я не отнял у вас слишком много времени…

– Уже уходишь? – старик отнюдь не казался расстроенным. – А как же твой арманьяк?

– Можете выпить за мое здоровье, – усмехнулся Жером. – Прощайте.

Он уже выходил из кафе, когда старик негромко сказал ему в спину:

– Надумаешь дослушать историю до конца, приходи. Я расскажу.

2

Донесение Мушкетера положил на стол Берии Абакумов.

«Осторожничает Всеволод, – подумал Берия, пристально разглядывая молодого красавца-офицера. – Сам в это дело лезть не хочет, Виктора прислал».

Меркулова он недолюбливал, считал его слишком хитрым. С такой биографией, как у Всеволода, наркомами госбезопасности не становятся: сын офицера царской армии, учился в Петербургском университете, откуда был изгнан после какой-то темной истории, поступил в школу прапорщиков в Оренбурге, потом ушел на фронт, воевал, по слухам, отважно. В собранных Берия материалах говорилось, что революцию прапорщик Меркулов встретил холодно, уехал в меньшевистскую Грузию, где кормился случайными заработками и дружил с тифлисскими кинто[12]. Потом устроился учителем в школу для слепых. Как он попал на работу в ЧК, Берия так и не сумел выяснить. Вроде бы его порекомендовал кто-то из знакомых – в органах тогда отчаянно не хватало грамотных сотрудников. Но сам этот знакомый то ли куда-то подевался, то ли напрочь забыл о своих рекомендациях. Спокойный, молчаливый, всегда обдумывающий свои слова Меркулов произвел впечатление на тогдашнего начальника Тифлисской ЧК. Да что там – он даже ему, Берии ухитрился понравиться, а это было совсем непросто. Написал о нем книжку – «Верный сын партии Ленина – Сталина». Берия оценил рвение сотрудника, сделал его своим ближайшим помощником, потом перетащил на работу в Москву. Но постепенно понял, что, приближая Меркулова, играет с огнем – такой человек способен хладнокровно уничтожить своего благодетеля, если сочтет это выгодным. Поэтому, когда в феврале сорок первого Хозяин возвысил Меркулова, сделав его наркомом госбезопасности, Берия приложил все усилия, чтобы блокировать усиливающегося товарища. Подвел к нему своего заместителя Абакумова: красавец, орел, силищи немеряной, но простоват, интриговать не любит. Меркулову объяснил это так: ты теперь нарком, и я нарком, приказывать друг другу не можем, а договариваться как-то надо. Так пусть Витя между нами курсирует, как пакетбот, ни тебе, ни мне не обидно, а парень заодно опыта поднаберется. На самом деле Абакумов исправно докладывал шефу обо всех телодвижениях Меркулова, хотя формально никаким шпионством не занимался. От Абакумова Берия узнал о том, что Меркулов собирается дать ход паническим запискам начальника внешней разведки Фитина – тот был уверен, что Германия нападет на СССР не позднее конца июня. Тогда Берия крепко задумался: с одной стороны, подставить Меркулова было соблазнительно, Хозяин почти наверняка разгневается, услышав очередное пророчество о начале войны. С другой стороны, гнев Сталина мог обрушиться не на Меркулова, а на Фитина, и тогда комбинация выстрелила бы вхолостую. В конце концов, он решил сыграть роль доброго дядюшки – позвал Меркулова к себе на дачу, накрыл роскошный стол, и за бокалом коньяка доверительно шепнул: «Павел слишком паникует, Хозяину это не нравится. Мне поручено поднять его старые дела, беспокоюсь, к чему бы это. Как бы тебе, Сева, не остаться без лучшего спеца по разведке…»