Форсаж - Харрисон Колин - Страница 37

– О, первые два были в полном порядке в романтическом смысле, но последний, что ж, он тянул только на половину. Он умер от рака печени. Пил и пил, а я никогда не просила его перестать. – Старушечьи щеки вздрогнули от воспоминаний. – Он, бывало, напивался и играл мне на тромбоне, ничего печальнее на свете не бывает. Его игра заставляла меня рыдать, я опять в него влюблялась. Когда он брал в руки инструмент, я видела в нем принца. – Кабину тряхнуло, и она остановилась. – Вот и пятый этаж.

Вдоль темного коридора одна за другой шли комнаты, стены в грязных наслоениях.

– Стало быть, так, у меня несколько правил. Я хочу, чтобы ренту ты платила каждое воскресенье. Просрочишь два дня, и твое имя в черном списке. Лучше туда не попадай. Этого делать не стоит. Есть такие, что говорят мне: ты меня отсюда не выселишь. Я им обычно отвечаю, что у меня самый лучший адвокат по вопросам съема и аренды. Я вожу дружбу со всеми судьями и всеми инспекторами, к тому же у меня пятидесятилетний опыт за плечами, так что я выселю без труда кого угодно. Остальные мои правила таковы – никакого насилия, воровства, огнестрельного оружия, торговли наркотиками. Если тебя время от времени навещает парень, это ничего, только постарайся делать все втихую. У меня либеральные взгляды. Я считаю, что люди должны радоваться. Господь дал нам больше горестей, чем удовольствий, они следуют друг за дружкой. Но – чтоб никакого шума.

Они добрались до голубой двери с номером 5А, обезображенной старыми нашлепками скотча и дырками от кнопок. Миссис Сандерс извлекла из недр своего халата ключ. Пред ними предстала самая обыкновенная комната десять на двенадцать футов, с крошечной ванной. В одной из ниш стояли маленькая плита с холодильником, над раковиной висел электрический счетчик.

– А зачем здесь счетчик?

– Больше некуда было повесить, – ответила миссис Сандерс. – Если будешь много готовить, открывай в ванной окошко, даже зимой – комната проветрится. Огнетушитель под раковиной, и, как видишь, вот здесь пожарная лестница. Если случится пожар, то уж, пожалуйста, постарайся не поджариться. Я это всем говорю. У нас тут был пожар несколько лет назад, и парнишка-доминиканец задохнулся в дыму. Его снесли голого вниз, словно падшего ангела. – Она порылась в кармане передника. – Вот твои ключи. Этот дом – мой дом. Я хочу, чтобы все в нем были счастливы. А если вы не способны быть счастливой, мисс Бедфорд, то идите и живите с людьми, которые несчастны. Где-нибудь еще. – Старуха захлопнула дверь, и Кристина поставила на пол свою сумку.

Стены не штукатурили бог знает сколько лет. Пол был неровный и весь ободран; оконные стекла в трещинах. Идеальная комната. В углу стояла кровать с провисшим матрасом, у противоположной стены комод с тремя ящиками. Кристина выдвинула их один за другим, разглядывая мелкий хлам, оставшийся от чужих жизней: газетные вырезки, несколько монеток, какая-то компьютерная деталь, бусина, рекламный листок от местного акупунктурщика, три карандаша со сломанными грифелями, накладной ноготь и вышедший из употребления жетончик метро. Она приподняла серые застиранные простыни с кровати и осмотрела матрас. Весь он был в наплывающих друг на друга разводах различного размера и происхождения. Она узнавала кровь, мочу, краску, цветные восковые карандаши, вино, прожженные сигаретами дырки и что-то похожее на машинное масло. В кладовке нашла белую туфлю с отломанным каблуком, прежняя ее владелица аккуратно замазывала изношенный носок белым гуталином. Эта находка как бы говорила, что здесь обитали души, которые брели по жизни спотыкаясь, испытав поражение. Я должна сделать эту комнату своей, решила Кристина. Повесила новое платье в кладовке, положила экземпляр «Войс» на комод, остальную одежду аккуратно уложила в верхний ящик. В кладовке она обнаружила три большие коробки, заклеенные лентой, на каждой надпись: СОБСТВЕННОСТЬ МЕЛИССЫ ВИЛЬЯМС. Она взяла одну коробку, ощущая затхлый запах бумаги, и взгромоздила ее на кровать. Лента была дешевого сорта, которая приклеивалась после того, как ее намочишь; высохнув, скукоживалась и отставала от картона, так что отодрать ее не представляло труда. Внутри были беспорядочные кипы писем, фотографий, корешков от билетов в кино, банковских отчетов, упаковка кондомов, вырезки из журналов, несколько книжек в мягкой обложке – похоже, там лежал каждый клочок бумаги, которого Мелисса Вильямс когда-нибудь касалась. На фотографиях была изображена молодая женщина с каштановыми волосами в очках и бейсбольной кепке. Не так чтобы хорошенькая, но забавная, из тех, кто не прочь пропустить стаканчик-другой. Открытая и непритязательная. Внимательная и живая, но лишенная утонченности. Ноги немного тяжеловаты. Почти без косметики. Мелиссе, как следовало из бумаг, было двадцать семь лет, и еще два месяца назад она работала в компании по разработке веб-сайтов на Принц-стрит. Она была выпускницей Карлтон-колледжа, а также училась в Школе дизайна Род-Айленда. Ее мать писала ей, что очень беспокоится о брате Мелиссы, которого нашли в Сиэтле без чувств с торчащей в руке иглой. Письма становились все более отчаянными. «Твой брат однажды убьет себя, – говорилось в последнем, – и я не в состоянии (!) этому помешать. Одному Богу известно, чего мне стоило его появление на свет, и вот теперь он собирается выбросить свою жизнь на свалку с помощью иглы. Мелисса, я знаю, что не была такой матерью, которую бы ты пожелала. Моя дорогая, твоя привычка к порядку, обязательность и ответственное поведение были прямой реакцией (!!) на меня. Скорее всего, я окончательно утратила право на твое снисхождение (!!), о котором, однако, осмелюсь просить. Ты нужна своему брату, ему нужен кто-то, кто вырвет его из омута и вернет домой. Тебя он послушает. Я взываю к тебе. Я умоляю тебя спасти жизнь своему брату. Из твоих рассказов я знаю, что ты очень довольна (!) своей работой, я верю, что если ты объяснишь им ситуацию, они позволят тебе на время уехать и потом примут обратно. В любом случае – ты так талантлива, что у тебя вряд ли возникнут трудности, чтобы заново обосноваться в Нью-Йорке».

Как бы Кристина хотела, чтобы ее мать была так же добра к ней – тщетная надежда. Было похоже, что Мелисса, ответственная и отзывчивая, в результате вняла мольбам своей матери. Вскрыв один из банковских отчетов девушки, Кристина обнаружила, что та сняла три тысячи долларов с чекового счета шесть недель назад, в конце июля. На ее счету оставалось еще восемь тысяч. Вне сомнения, Мелисса В. была разумной и соответствовала характеристике ее матери. Кристине пришло в голову, fie пойти ли ей в банк, имея при себе номер счета Мелиссы, и не попытаться ли снять с ее счета деньги. Нет, у нее не было никакого желания обокрасть Мелиссу, а вот наложить руку на содержимое всех трех коробок – почему бы нет.

Давай-ка посмотрим, что поделывала Мелисса, пока я сидела в тюрьме, сказала себе Кристина. Мелисса В. частенько посещала театр Анжелики на Хастон-стрит; сделала аборт без осложнений в апреле 1997 года; подписалась на «Нью-Йорк таймс» на пять месяцев; была присяжной на гражданском процессе; зарегистрировалась как демократ; жертвовала деньги Национальной коалиции помощи бездомным; помечала в календаре маленькими иксами те дни, когда у нее были месячные (регулярные до и после аборта); перечитала работы Маргарет Дюра; сделала себе перманент; наслаждалась продолжительным романом с разведенным киношником, который каждый день приходил на ланч в кафе «Юнион-сквер»; после проверялась на СПИД (результат отрицательный); оказалась очевидцем ДТП – велосипедист был насмерть сбит городским автобусом, свидетельские показания изложила на бумаге и заверила их у нотариуса, три раза безвозмездно сдавала кровь; после деловой записки президенту компании получила повышение, – короче, Мелисса Вильямс была трудолюбивой, независимой и достаточно счастливой молодой женщиной, которая поспешно покинула город и рано или поздно вернется сюда. Что ж, то время, которое Мелисса прожила в Нью-Йорке, я провела бы не хуже, – подумала Кристина. Если бы… Если бы не что? Если бы не пропьянствовала с подружками весь вечер накануне школьных сборов по плаванию. Если бы на следующий день пришла к финишу второй, а не третьей в заплыве на сто метров на спине на региональном соревновании в Пенсильвании, лишившись из-за этого спортивной стипендии для учебы в Стэнфорде, о чем она мечтала. Если бы не выбрала Колумбийский университет. Если бы на третьем курсе не стала спать с профессором истории религий, который неожиданно бросил ее.