Ганнибал - Линдсей Джек - Страница 55

10

Хармид услышал внизу голоса и прокрался на площадку лестницы, где можно было подслушивать. Клеобула говорила: «Она уехала, ее не будет раньше утра… Разумеется, она не знала, что ты так скоро вернешься, и, конечно, не уехала бы, если бы знала…» Мужской голос взволнованно перебил ее: «Но где она? Ты наверняка знаешь, что она приедет завтра?» Хармид поднял брови и усмехнулся. Добродушные люди, вроде Клеобулы, размышлял он, причиняют бесконечно много вреда тем, что они так милы и неспособны огорчать других; они постоянно пробуждают надежды, которые потом оказываются жестоко обманутыми. А кто же этот мужчина? О, разумеется, этот молокосос Барак, этот тщеславный и самоуверенный щенок, который мнит себя солидным человеком высшего круга, а влюбился, как обезумевший юнец.

Пытаясь унять разволновавшегося Барака, Клеобула, нежно воркуя, провела его в сад. Иного и нельзя было ожидать от этой мягкосердечной дурочки, которой суждено умереть с голоду под забором, после того как она отдаст последний медяк нищему, припрятавшему под каменной плитой очага кругленькую сумму. Люди поразительно неоригинальны в своих способах самоуничтожения.

Хармид подождал, пока не замерли последние отголоски воркования и горьких сетований, и вернулся к своим делам. Прежде всего он удостоверился, что спрятал в рукаве экземпляр «Александры» Ликофрона[75] и затем внимательно прислушался к звукам, доносящимся снизу, и быстро прокрался в спальню Дельфион. Момент был подходящий по многим причинам, а главным образом потому, что Пардалиски не было дома. Эта проклятая девка любила забавляться в комнате Дельфион, примеряя ее одежды, разглядывая себя в ее лучшее серебряное зеркало — то самое, с ручкой в виде сатира. Пардалиска мешала Хармиду больше всех, а теперь ее не будет дома несколько часов. Маленькая рабыня-негритянка недавно убрала комнату, и сейчас сюда никто не войдет.

Но Хармид не хотел рисковать. У него наготове было объяснение. Он вынул из рукава свиток и закинул его за изголовье кровати. Если его здесь обнаружат, он сумеет разыграть страстного любителя литературы, разыскивающего свиток, одолженный им госпоже: «Ах, вот он, за изголовьем. Я так и предполагал, что она читала в постели и свиток скатился на пол. Между прочим, я всегда нахожу книги, которые считал пропавшими, как раз за изголовьем своей кровати…» Лучше всего быть готовым ко всякой неожиданности.

Что это, чьи-то шаги или просто скрипнула половица? Хармид остановился, и его лицо покрылось мертвенной бледностью. Но звуки не повторились, и на его губах снова заиграла слабая улыбка, а глаза были холодные и тусклые, как дымчатые топазы. Он зашатался под тяжестью поднятого им сундука, но сумел передвинуть его без стука. Найдя табурет, он поставил его на сундук. Из-под хитона он вытащил внушительных размеров мешок. Если кто-нибудь вдруг войдет, он бросит мешок за кровать.

Он взгромоздился на табурет. Да, можно достать рукой до ящика. Осторожно, быстро он стал перекладывать из ящика монеты и драгоценности, всовывая руку внутрь мешка, чтобы не слышен был звон металла. Мешок становился все тяжелее, и вот его уже нельзя было держать на весу. Ему удалось опустить его на табурет, правда, придавив им ноги (но что значит небольшое неудобство в таком деле?). Мешок все больше наполнялся. Он не мог и думать о том, чтобы оставить в ящике хоть одну золотую монету, хоть одно кольцо или серьгу. Женщина с ее уменьем приспосабливаться, еще довольно молодая, в два счета заработает столько же, а такой прекраснодушный ценитель искусства, как он, не может ведь запятнать свою особу, зарабатывая деньги каким бы то ни было способом, даже способом, излюбленным женщинами. Он захихикал, обшаривая рукой дно опустошенного ящика, и нащупал последнюю монету.

Быстро опустив крышку, он сошел вниз, с трудом стащил мешок на пол и поставил табурет на прежнее место. Теперь ничто не могло вызвать подозрений. Если кто-либо из девушек случайно заглянет сюда и увидит сдвинутый сундук, то подумает, что его передвинула рабыня, подметавшая комнату. Хармид слишком устал, чтобы ставить сундук на место. Гораздо важнее было немедленно уйти из комнаты и унести мешок с ценностями.

Он дотащил мешок до середины комнаты, и тут ему пришлось остановиться. Мешок был удивительно тяжел, и хотя этот факт весьма ободрял его душу финансиста, физических сил у него не хватало. Сделав усилие, Хармид поволок мешок к двери. Снизу опять раздались голоса — одна из девушек пришла с улицы, она бежала вверх по лестнице. С огромным трудом, едва не вывихнув руку, Хармид потащил мешок к кровати и быстро накрыл его покрывалом. Но девушка прошла мимо, зовя кого-то снизу. Он услышал шум отворяемой и захлопнувшейся двери, и через минуту девушка снова побежала вниз. Он немного подождал, потом открыл дверь и вытащил мешок из комнаты. С сильно бьющимся сердцем он стал прислушиваться. Только из сада слабо доносились чьи-то голоса. Он затворил дверь комнаты Дельфион и из последних сил поволок свой груз по коридору.

Теперь кто-то пробежал по комнате внизу и поднимался по лестнице. О том, чтобы попытаться отступить назад, в спальню Дельфион, не могло быть и речи. Также немыслимо было быстро дотащить эту неимоверную тяжесть до своей комнаты — он все равно не успел бы. Его ум лихорадочно искал выхода и не находил. Может, спрятать мешок позади себя? Сесть на него? Сказать, что купил маленькую статую, оказавшуюся страшно тяжелой? Все эти выдумки казались глупыми. Пот выступил у него на лице.

На площадке лестницы появился Главкон. Ему было строго-настрого приказано идти гулять и не возвращаться ранее чем через час.

— Я оставил мяч в комнате, — сказал он. — Лик хочет играть в мяч! — Увидев мешок, он забыл о своем проступке, снедаемый любопытством: — А что такое в этом мешке? Подарок для меня?

Чувство облегчения снова сменилось у Хармида испугом.

— Тс-с! — зашипел он, вспомнив, что рядом в комнате лежала Парикомпса — у нее болела голова. Он сжал кулак и в бешенстве замахал им перед носом Главкона.

— Что я сделал дурного? — капризно спросил Главкон. — Что там, в мешке?

Хармид шлепнул Главкона по голове, и тут же пришел в ужас от рева, которым тот разразился. На шум могли сбежаться девушки. И действительно, Парикомпса крикнула приглушенным голосом из своей комнаты.

— Кто там?

Хармид опять сжал кулаки, теперь вне себя от страха и злости.

— Замолчи, — шепнул он. — Я куплю тебе все, что хочешь.

— Все? — вскричал Главков в совершенном благоговении перед щедростью хозяина. — Правда? Все, что я хочу?

Хармид снова поволок мешок по коридору. Но Главкон, видя, что он почти падает от изнеможения, не мог больше сдержать любопытства. Он забыл, что ему велено вести себя тихо. Он радостно смеялся и бежал за Хармидом.

— О-о, какой он тяжелый…

Хармид потерял всякую надежду утихомирить мальчишку. Снизу доносились голоса; Парикомпса в своей комнате сердито жаловалась на шум. Ничего не оставалось делать, как продолжать тащить мешок. Он все тащил и тащил под радостные крики Главкона. Его сердце бешено колотилось и болезненно сжималось, руки, казалось, вышли из суставов, он весь обливался потом. Последним усилием он протиснул мешок в свою комнату — и как раз вовремя: в дверях соседней комнаты с искаженным от боли лицом, в халате появилась Парикомпса.

— Кто это так ужасно шумит? Ухают, бухают, когда я всем говорила, что я больна…

Хармид впопыхах забыл, с каким грохотом он бросил мешок на пол; у него не хватило сил опустить его осторожно.

— Вот этот бессердечный малый тут расшумелся, — сказал он, свирепо схватив Главкона за руку. — Он все прыгал и скакал, хотя я велел ему вести себя тихо, потому что тебе нездоровится, бедная ты моя крошка!

Парикомпса ответила ему слабой улыбкой, почти успокоенная, но Главкон возмутился столь явной несправедливостью своего господина.

— Я шумел? Еще чего! — с негодованием воскликнул он. — Это он. Он… — Но прежде чем мальчик успел произнести еще хоть слово, кара постигла его в самой ощутительной форме — он получил здоровую затрещину, и его швырнули в комнату. Он растянулся на полу и заревел.