Помпеи - Харрис Роберт - Страница 8

— Что с ним? Какое-то знамение?

— Можно сказать и так.

Аттилий собрался было уходить, но Амплиат быстрым движением перекрыл ему путь.

— Ты меня оскорбил, — заявил он. — На моей земле. В присутствии моей семьи. И теперь пытаешься уйти, даже не извинившись?

Он подступил вплотную, так, что Аттилию стали видны капельки пота среди редеющих волос. От хозяина виллы исходил сладковатый запах шафранового масла, самого дорогого из притираний.

— Кто позволил тебе сюда войти?

— Если я чем-либо оскорбил тебя... — начал было Аттилий. Но потом ему вспомнилось искалеченное тело под саваном из мешковины, и извинения встали ему поперек горла. — Уйди с дороги.

Он попытался оттолкнуть Амплиата, но тот схватил его за руку, а кто-то уже потянулся за ножом. Аттилий понял, что еще мгновение — один-единственный удар — и все будет кончено.

— Он пришел из-за меня, отец. Это я его позвала.

— Что?

Амплиат резким движением повернулся к Корелии. Что он мог сотворить? Ударил бы он ее? Аттилий так никогда этого и не узнал, ибо в этот самый миг раздался ужасающий вопль. По пандусу шла седая женщина. Она измазала руки, лицо и одежду кровью сына и теперь шла, выставив руки перед собой и растопырив костлявые смуглые пальцы. Она что-то кричала на неведомом Аттилию языке. Но ему и не нужно было знать этот язык, чтобы понять, что происходит. Проклятье есть проклятье, на каком бы языке его ни произносили. А это проклятье явно было направлено на Амплиата.

Богач выпустил руку Аттилия и повернулся к рабыне, с абсолютно безразличным лицом внимая проклятью. А потом, когда поток слов начал иссякать, он расхохотался. На миг воцарилось молчание, а потом окружающие подхватили этот смех. Аттилий взглянул на Корелию. Та едва заметно кивнула и указала глазами в сторону виллы. «Со мной все будет в порядке, — казалось, говорил ее взгляд. — Иди». И больше Аттилий ничего уже не видел и не слышал, ибо повернулся спиной к этой сцене и помчался наверх. Он преодолевал за один шаг по две-три ступени, но ему казалось, будто ноги у него налиты свинцом, как это бывает в кошмарном сне.

Hоrа duodecimo

[18.48]

Акведук — творение Человека, но он повинуется законам Природы. Акварий может найти источник и направить его в другую сторону, но он, раз двинувшись в заданном направлении, с этого момента течет неотвратимо и неумолимо, со средней скоростью две с половиной мили в час, и Аттилию не под силу было помешать ему загрязнять воду Мизен.

Правда, у него еще оставалась слабая надежда, что сера каким-то образом попала только на саму виллу Гортензия, что она просочилась в водовод, отходящий к дому, и что над прекрасным изгибом залива загрязнены лишь владения Амплиата.

Эта надежда жила до тех пор, пока Аттилий не домчался по склону холма до Писцины Мирабилис, выволок Коракса из барака, где тот играл в кости с Мусой и Бекко, объяснил ему, что случилось, и с нетерпением дождался, пока надсмотрщик отопрет дверь, ведущую к резервуару, — и в этот миг она испарилась, изгнанная тем же зловонием, что поднималось от трубы на вилле.

— Песье дыхание! — с отвращением выпалил Коракс. — Оно, должно быть, накапливалось уже несколько часов!

— Два часа.

— Два часа? — Надсмотрщик неприкрыто возрадовался. — Так это началось тогда, когда ты таскал нас по холмам из-за твоей дурацкой ошибки?

— А что изменилось бы, если бы мы находились здесь?

Аттилий, зажав нос, спустился на несколько ступенек. Свет померк. Инженер слышал где-то вдали, за колоннами, шум воды, падающей в резервуар, — но это не был обычный мощный плеск. Как он и заподозрил там, на вилле, напор воды падал, причем падал быстро.

Аттилий позвал раба-грека, Полития — тот стоял на верхних ступенях в ожидании указаний — и велел принести факел и чертеж главного водовода акведука и прихватить со склада бутылку с пробкой — обычно в них брались пробы воды. Политий убежал исполнять приказ, а Аттилий остался стоять, вглядываясь во мрак и радуясь, что надсмотрщик не видит сейчас его лица.

— Коракс, давно ли ты работаешь на Августе?

— Двадцать лет.

— Случалось ли что-либо подобное прежде?

— Нет, никогда. Это ты навлек на нас несчастья.

Аттилий, придерживаясь рукой за стену, осторожно спустился по оставшимся ступеням к самому краю резервуара. Плеск воды, падающей из выходного отверстия Августы, в соединении со зловонным запахом и печальным светом последнего часа дня, вызвали у Аттилия странное ощущение: ему показалось, будто он спускается в преисподнюю. И даже лодка с веслами и та была привязана у стены: вполне подходящая ладья для переправы через Стикс. Аттилий попытался перевести все это в шутку, чтобы скрыть начавший овладевать им страх.

— Может, ты и вправду мой Харон, — сказал он Кораксу, — но у меня нет монеты, чтобы заплатить тебе.

— Тогда ты обречен на вечные скитания по преисподней.

Что-то во всем этом было не так. Аттилий постучал себя кулаком в грудь — он всегда так поступал в задумчивости, потом повернулся к выходу:

— Политий! Пошевеливайся!

— Уже бегу, акварий!

В дверном проеме и вправду появился худощавый раб, несущий факел и тонкую восковую свечу. Он спустился вниз и вручил все это Аттилию. Инженер поднес горящий фитиль к пакле, пропитанной смолой. Та мгновенно вспыхнула. На стенах заплясали тени.

Аттилий осторожно спустился в лодку, подняв факел повыше, а потом, повернувшись, принял от Полития свернутые в трубочку чертежи и стеклянную бутылку. Лодка была легкой плоскодонкой, предназначенной для ремонтных работ в резервуаре, и, когда в нее забрался еще и Политий, суденышко сильно погрузилось в воду.

«Я должен бороться со своим страхом, — подумал Аттилий. — Я должен быть хозяином положения».

— Если бы это произошло при Экзомнии, что бы он стал делать?

— Не знаю. Но я вот что тебе скажу: он знал эту воду, как никто иной. Он бы это предвидел.

— Возможно, он и вправду это предвидел. Потому и бежал.

— Экзомний — не трус. Он не стал бы бежать.

— Тогда где же он?

— Я тебе уже сто раз повторял, красавчик: я понятия не имею, где он.

Надсмотрщик наклонился, отвязал веревку от кольца, вделанного в стену, и оттолкнулся от ступеней, а потом повернулся лицом к Аттилию и взялся за весла. В свете факела он казался смуглым и коварным и выглядел старше своих сорока лет. Он жил через дорогу от резервуара, и у него была жена и целый выводок детишек. Аттилию стало интересно: за что Коракс так его ненавидит? Может, он сам жаждал занять должность аквария и возмутился, когда ему на шею посадили какого-то юнца из Рима? Или тут крылось нечто иное?

Он велел Кораксу грести на середину Писцины. Когда они очутились в центре, Аттилий передал факел надсмотрщику, а сам открыл одну из бутылок и закатал рукава туники. Сколько раз он видел, как это проделывает его отец — там, в подземных резервуарах Клавдии или Анио Новис на Эсквилинском холме! Старик научил его чувствовать привкус и аромат каждого потока, столь же неповторимый, как букет хорошего вина. Самая сладкая — вода Аквы Марции: она течет из трех чистых ручьев из бассейна реки Анио. Самая грязная, с примесью песка — в Акве Альзиентине; ее берут из озера, и она годится только для полива. В Акве Юлии вода мягкая и холодная. Ну, и так далее. Отец говорил, что акварию мало знать законы архитектуры и гидравлики. Для того чтобы стать хорошим акварием, нужен вкус, обоняние, умение чувствовать воду, камни и почву, сквозь которые эта вода течет на своем пути к поверхности. От этого искусства может зависеть множество жизней.