Помпеи - Харрис Роберт - Страница 18

Ему подумалось, что здесь, в этой части Италии, все какое-то странное. Даже красная, цвета ржавчины почва вокруг Путеол обладает некими волшебными свойствами — если смешать ее с известью и опустить в морскую воду, она превращается в камень. Путеоланум — так назвали этот камень, в честь его родины, — сделался открытием, преобразившим облик Рима. И он же дал семейству Аттилия профессию, ибо для империи требовалось возводить огромные постройки из камня и кирпича, да такие, чтоб не рухнули в одночасье. Благодаря цементу Агриппа возвел огромные верфи здесь, в Мизенах, и напоил империю при помощи акведуков. Августа — здесь, в Кампанье, Юлия и Дева — в Риме, Немос — в южной Галлии. Мир создавался заново.

Но нигде этот путеоланум не использовался так успешно, как здесь, в тех краях, где он был обнаружен. Молы и пристани, террасы и каменные набережные, волноломы и рыбные садки преобразили облик Неаполитанского залива. Казалось, будто многие виллы решили броситься в море и отплыть подальше от берега. Край, бывший прежде царством влиятельнейших людей империи — Цезаря, Красса, Помпея, — теперь затопила новая разновидность богатых людей, подобных Амплиату. Интересно, многие ли владельцы вилл, вялые и расслабленные из-за столь знойного августа, вступающие, зевая и потягиваясь, в его четвертую неделю, уже знают об акведуке? Пожалуй, что и немногие. Воду должны носить рабы. Или она должна чудесным образом появляться сама собою из трубы. Но скоро они обо всем узнают. Узнают более чем достаточно — когда им придется пить из их плавательных бассейнов.

Чем дальше к востоку продвигался корабль, тем внушительнее выглядел господствующий над заливом Везувий. Нижняя часть склонов была расписана мозаикой вилл и возделанных полей, но примерно с середины горы начинался темно-зеленый девственный лес. Над конусообразной вершиной недвижно застыло несколько легких облачков. Торкват сообщил, что на Везувии отличная охота — кабаны, олени, зайцы. Он частенько наведывался туда со своими собаками и сетями либо с луком. Но в тех краях нужно остерегаться волков. А зимой на вершине лежит снег.

Он присел рядом с Аттилием, снял шлем и вытер пот со лба.

— По этой жаре, — сказал он, — даже трудно представить, будто на свете бывает снег.

— А трудно ли забраться на гору?

— Да нет, не особенно. Легче, чем кажется на вид. А вершина вообще практически ровная. Спартак со своими мятежниками устроил там лагерь. Там нечто вроде естественной крепости. Неудивительно, что этому мерзавцу удавалось так долго сдерживать наши легионы. В ясную погоду оттуда видно на пятьдесят миль вокруг.

Либурна миновала Неаполь и шла теперь мимо какого-то города поменьше — Торкват сказал, что это Геркуланум. Берег разворачивался, словно лента: бледно-желтые стены и красные крыши, время от время перемежаемые темно-зелеными колоннами кипарисов. Как правило, невозможно было сказать, где заканчивался один город и начинался другой. Геркуланум, расположенный у подножия горы, обращенный к морю, смотрелся величаво и, казалось, был весьма доволен собою. На волнах покачивались разноцветные прогулочные суда; некоторым из них придали вид морских обитателей. Пляжи пестрели зонтиками; рыбаки закидывали удочки с волноломов. Над гладью моря разносилась музыка и крики играющих детей.

— А вон самая большая вилла этого залива, — сообщил Торкват, кивком указав на огромную усадьбу, раскинувшуюся вдоль берега и террасами поднимающуюся над морем. — Это вилла Кальпурния. Месяц назад мне выпала честь отвезти туда нового императора, когда он отправился с визитом к бывшему консулу, Педию Кассию.

— К Кассию? — Аттилий вспомнил смахивающего на ящерицу сенатора в его тоге с пурпурной каймой. — Я и не знал, что он настолько богат.

— Он получил ее в наследство от родичей жены, Ректины. Она из рода Пизонов. Префект частенько сюда наведывается, чтобы поработать в здешней библиотеке. А видишь вон ту компанию — людей, которые сидят в тенечке у бассейна и что-то читают? Это философы. — Судя по голосу, Торкват находил это очень забавным. — Одни для развлечения разводят птиц, другие — собак. А сенатор завел себе философов!

— И к какой же школе они относятся?

— К последователям Эпикура. Насколько я понял со слов Кассия, они учат, что человек смертен, и богам нет до него дела, а потому единственное, чем стоит заниматься в жизни — это веселиться и наслаждаться.

— Я бы мог сказать ему это задаром.

Торкват расхохотался, надел шлем обратно и затянул ремешок на подбородке.

— Скоро Помпеи, акварий. Через полчаса мы должны быть там.

И он отправился обратно на корму.

Аттилий заслонил глаза от солнца и оглядел виллу. Он никогда не видел особого смысла в философии. Почему один человек получает в наследство такой вот дворец, другого заживо скармливают муренам, а третий надрывается, гоня либурну вперед? Почему ему, Аттилию, пришлось смотреть, как умирает его жена, совсем еще юная? Пусть ему покажут философа, способного ответить на эти вопросы, и тогда он согласится, что философы и вправду не зря существуют на свете.

Сабине так хотелось поехать отдохнуть к Неаполитанскому заливу, а он все откладывал и откладывал поездку, говоря, что он слишком занят. А теперь уже поздно. Тоска о том, что он потерял, и сожаление о том, чего он не успел сделать, два его неразлучных врага, вновь накинулись на Аттилия и застали его врасплох. Он почувствовал мучительную, сосущую пустоту внутри. Аттилию вспомнилось письмо, которое показал ему в день похорон Сабины один его друг; Аттилий заучил его наизусть. Более века назад один юрист, Сервий Сульпиций, недавно переживший некое горе, возвращаясь из Азии в Рим, принялся разглядывать берега Средиземного моря. Позднее он поделился своими чувствами с Цицероном, только что потерявшим дочь. «Позади у меня Эгина, впереди Мегара, справа Пирей, слева Коринф. Некогда все это были цветущие города, теперь же они лежат в руинах. И я подумал: „Как можем мы, недолговечные хрупкие существа, жаловаться, если кто-то из нас умирает, естественным или насильственным образом, когда целые города лежат мертвые и всеми позаброшенные? Остановись, Сервий, и вспомни, что ты рожден смертным. Разве может тебя так сильно трогать кончина одной-единственной несчастной, слабой женщины?“ Для Аттилия даже сейчас, два года спустя, ответ на этот вопрос был один: да.

Он ненадолго пригрелся под солнцем и, видимо, сам не заметил, как задремал, — ибо, когда он в следующий раз открыл глаза, город уже исчез, сменившись очередной огромной виллой, прячущейся в тени зонтичных сосен. Рабы поливали газоны и убирали из плавательного бассейна опавшие листья. Аттилий встряхнул головой, прогоняя остатки сна, и потянулся к кожаной сумке. В сумке лежало все, что ему было нужно: письмо Плиния к эдилам Помпей, мешочек с золотыми монетами и карта Августы.

Аттилий привык искать утешения в работе. Он развернул чертеж, пристроил его на коленях — и внезапно ему стало не по себе. Инженер понял, что на этом чертеже нарушены пропорции. Тот, кто рисовал его, не передал истинных размеров Везувия. Они все еще не миновали гору, и Аттилий прикинул, что в ней добрых семь-восемь миль в ширину.

Расстояние, которое на карте накрывалось пальцем, в реальности означало полдня пути по пыльной дороге под палящим солнцем. Аттилий упрекнул себя за наивность. Сидеть в уютной библиотеке и хвастливо расписывать, как все это можно сделать, не выяснив предварительно истинного положения вещей на местности, — классическая ошибка новичка! Аттилий поднялся и направился к своим рабочим; те, усевшись в кружок, играли в кости. Коракс как раз накрыл стаканчик с костями ладонью и с силой встряхнул его. Тень Аттилия упала на него, но Коракс даже не потрудился поднять взгляд.

— Ну давай, Фортуна, старая шлюха, — пробормотал он и метнул кости. Выпало три единицы — «собаки». Коракс застонал. Бекко испустил радостный вопль и сгреб кучку медных монет.

— Мне везло, пока не подошел он, — заявил Коракс и ткнул пальцем в Аттилия. — Он хуже ворона, ребята. Помяните мои слова — он всех нас погубит.