Немного покоя во время чумы - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 1

НЕМНОГО ПОКОЯ ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ

Копыта лошадей глухо стучали по лесной дороге. Сквозь листву вязов, начинающую наливаться осенним золотом, проглядывали первые звезды. В воздухе плыл запах прелых листьев, мха и мокрой земли. Издали доносился заунывный волчий вой.

Вольфгер оглянулся, прислушиваясь, но не различил в тоскливых звуках ворчания оборотней. Сегодня ночью в этом лесу некромант был единственным из кровных братьев. Его спутник, ехавший рядом на сером жеребце, не принадлежал ни к их числу, ни к людям. Босхет беспокойно ерзал в седле, вглядываясь в придорожные кусты светящимися желтыми глазами, и шумно принюхивался.

Тело, в которое некромант вселил духа-убийцу, совсем недавно принадлежало молодому мужчине. Небогатому горожанину, судя по одежде. Еще вчера он был жив — сегодня его труп стал собственностью некроманта, не доставшись ни воронам, ни волкам, ни бродячим собакам. И на месте этого человека мог оказаться любой.

Чума выкосила уже половину Франции и продолжала мчаться дальше, оставляя за собой груды трупов. Многие районы обезлюдели, и хищники, привлеченные запахом падали, открыто бродили по деревням и поселкам, ничего не боясь.

В этот раз эпидемия пришла из Китая и распространилась по всему Востоку. Ею были охвачены Стамбул, Кайсария, Антиохия и Анатолия, Багдад и Халаб. Затем чума захватила Сирию. Погибли все жители долин между Иерусалимом и Дамаском, от морского побережья и до самого Иерусалима. Улицы, дома, постоялые дворы, харчевни и чайханы были переполнены мертвыми телами, которые некому было убирать.

Люди умирали прямо в поле за плугом, ведя скот к водопою, верхом на лошадях, держа в руках оружие и у собственного порога, не в силах переступить через него. Рыбацкие шхуны оставались на воде с погибшими рыбаками, сети были переполнены мертвой рыбой. Торговые корабли не доходили до портов, блуждая по морю и неся на себе смерть.

Особенно жестоко чума бушевала в Египте. За две недели улицы и рынки Каира заполнились умершими. Погибла большая часть войск, и опустели крепости. Ни один уголок не пощадила черная смерть. На улицах остались лишь трупы.

Потом эпидемия докатилась до Александрии, вначале каждый день там погибало сто человек, потом двести, а в одну из пятниц умерло сразу семьсот.

Генуэзские моряки занесли болезнь в Италию. И через год вся страна оказалась охвачена смертью.

Люди замертво падали на улицах. На городских кладбищах уже не хватало места для могил, и не было тех, кто мог бы хоронить умерших. Целые кварталы в городе стояли безжизненными, а в покинутых домах свистел ветер и пищали черные крысы.

После Италии болезнь перекинулась на Францию. И остановить ее было невозможно.

Пустели города и деревни, тень смерти витала над каждым…

— «Народ мой урукский гибнет, мертвые лежат на площадях, мертвые плывут в водах Евфрата!»[2] — тихо произнес Вольфгер, глядя в серые сумерки, окутывающие лес.

— Прошу прошения? — подал голос бетайлас, оглядываясь.

Кадаверциан отрицательно покачал головой, продолжая думать о своем.

Одна из последних волн болезни, о которой хорошо помнил мэтр, «юстинианова чума», пришла из Египта, забирая тысячи человек ежедневно. Сто миллионов за пятьдесят лет — воистину великая жатва.

И вновь эпидемия «черной смерти» накрыла Европу, убирая богатых и нищих, крестьян и королей.

— «Ничего не поделаешь… Ты герой и правитель! Но дни человека сочтены. И царь тоже ляжет и никогда уже не встанет».[3]

— Ты снова начал говорить вслух сам с собой, — сказал Босхет на том же самом языке, что и Вольфгер. И ассирийский странно прозвучал в прохладной ночи осенней Франции, среди высоких желтеющих вязов.

— Знаю.

Бетайлас не любил, когда мэтр начинал цитировать древние предания или озвучивал собственные мысли. Воспоминания кадаверциана нередко порождали не менее жутких призраков, чем чума.

— Ты все реже призываешь меня, — неожиданно произнес Босхет, глядя прямо перед собой.

— Не думаю, что ты страдаешь от полного отсутствия путешествий по этому миру. Тебя часто призывает Кристоф.

— Он не знает моей истинной сути, как и все остальные твои ученики. Мне приходится играть роль расторопного слуги. Таким легче управлять, легче отдавать приказы. Думаю, большинство некромантов ценит в подобных мне силу и выносливость, но они не могут использовать все мои способности до конца. Им было бы затруднительно общаться со мной, если бы они знали, какой я на самом деле.

— Да, они вряд ли в курсе, что ты можешь цитировать древние шумерские предания, — рассмеялся Вольфгер. — А ты, значит, беспокоишься о душевном благополучии клана?

Бетайлас повернул голову и сверкнул глазами:

— Представь себе.

— И тебе не нравится новая роль?

— Я привык, — равнодушно отозвался дух-убийца. — И даже получаю некоторое удовольствие от нее. Но с тобой можно быть самим собой. И, клянусь Эррой,[4] когда ты умрешь, поговорить станет не с кем.

Вольфгер улыбнулся:

— Надеюсь, это произойдет еще не скоро.

Бетайлас буркнул что-то неразборчивое и снова погрузился в размышления. А глава кадаверциан подумал о том, что это существо — намного более древнее, чем он сам, и помнит времена еще до потопа. До первого потопа, естественно. И до первой чумы.

— «Все проходит», — пробормотал мэтр задумчиво, вспоминая известное изречение, высеченное на кольце Соломона. А Босхет, обладающий отличным слухом, тут же подхватил:

— «Пройдет и это…» Только я бы написал по-другому: «Все повторяется». Так гораздо точнее.

— Тебе ли не знать, — усмехнулся Вольфгер, глядя на огни, начавшие мелькать за деревьями.

И заговорил, вспоминая об одном из последних Советов, который ему пришлось посетить:

— Некоторые считают, будто болезнь распространяют асиман. — Кадаверциан оторвался от созерцания осеннего леса и взглянул на спутника.

— Чушь, — ответил тот резко, — Черная смерть родилась вместе с этим миром. Задолго до появления Огненных. Знамя чумы — алого цвета, а символ ее — крыса и блоха.

— Весьма поэтично, — отозвался Вольфгер и продолжил: — В этот раз чуму завезли вьесчи. Не специально, конечно. Пытались расширить зону своего влияния. Увеличить товарооборот. Но в тюках с их кораблей вместе с шерстью и шелком оказалась зараза.

Бетайлас громко засопел, обдумывая полученные сведения, и спросил безучастно:

— И что теперь?

— Теперь даханавар пытаются изолировать всех своих человеческих протеже. Вриколакос патрулируют окрестности, убивая больных, приближающихся к границе их лесов. Тхорнисхи режут всех, кто кажется им нездоровым. Фэри быстро обратили своих людей, не дожидаясь, пока они заболеют, А асиман пытаются остановить заразу. Но пока безуспешно.

Босхет скептически хмыкнул:

— И с чего бы это им стараться?

— Они, так же как и мы все, не хотят лишиться источника пиши, — ответил Вольфгер. — А люди умирают слишком быстро.

Дух-убийца понимающе кивнул, хотя его не особенно тревожили подобные трудности. Он не зависел от человеческой крови и мог питаться пищей людей, хотя в отличие от того же Шэда предпочитал свежую плоть.

Волчий вой стих. Аромат прохладного леса неожиданно заглушил запах конского пота, сырых шкур, дегтя, недавно срубленного дерева, человеческой крови и страха. Босхет с шумом втянул в себя воздух и привстал в стременах.

— Телега, — пробормотал он. — Люди. Трое. Может, поохотимся?

— Не в этот раз. Вперед, — коротко приказал глава кадаверциан и вонзил шпоры в бока своего коня. Тот послушно перешел с рыси на галоп и быстро помчался вперед. Следом несся жеребец Босхета.