Ложа рыси - Куртц Кэтрин Ирен - Страница 13

На заснеженной лесной поляне единственным источником света служили электрические факелы: один человек шел впереди, один сзади, чтобы осветить дорогу остальным. Старику казалось, что их не меньше дюжины, но уверен он не был. Они шли слишком быстро, и все были одеты в одинаково безликие, длинные белые балахоны, похожие на облачение каких-то странных священников, с низко надвинутыми капюшонами. Это давало ему надежду, что в конце концов его отпустят, ведь он наверняка не сможет никого опознать.

Больше всего пленника беспокоило, что и на него надели белый балахон. Наверное, это сделали в машине, пока он плавал в наркотическом забытьи. Сейчас на балахон напялили пальто, а на босые ноги — высокие резиновые сапоги; он чувствовал, что под балахоном никакой одежды не осталось. Даже замутненный наркотиками рассудок подсказывал ему, что будущее не сулит ничего хорошего. У него забрали очки, однако, вглядываясь вперед, он смутно видел, что они приближаются к вершине холма.

Перевалив через гребень, процессия спустилась в окруженную деревьями лощину. Поляна словно была укрыта белым одеялом, вся, кроме плоского серого камня размером с автомобиль, что торчал посередине. Ледяной воздух был неподвижен, как в могиле, призрачные охранники не произносили ни слова. Страх сжал похищенного, будто тисками; старик вскрикнул и попытался вырваться. Сторожа ничуть не встревожились и легко преодолели его слабые усилия, вытолкнув в центр поляны. Там с несчастного грубо сорвали пальто и завели голые, замерзшие руки за спину, связав их тонкой веревкой, пока другие стаскивали сапоги. От ледяного прикосновения снега к босым ногам у пленника перехватило дыхание, а веревка мучительно врезалась в запястья. Он подавил всхлип боли и недоумения, когда его заставили встать на колени у самого края огромного гладкого камня.

Ноги старика начали неметь от холода, снег промочил тонкий балахон, холодя кровь, угрожая парализовать последние остатки рассудка. Он тупо смотрел, как похитители обводят выбеленную снегом поляну широким кольцом пепла. В темноте вспыхнуло красно-золотое пламя маленьких костров, за каждым из которых следил один из людей в белом. По знаку предводителя в костер бросили пригоршню порошка. Порошок вспыхнул, как порох, затем испустил темные клубы ядовитого дыма.

Запах дыма, приторного, тяжелого, словно опиум, дразнил ноздри. Ужас вытеснил холод, ибо старик, казалось, внезапно начал постигать намерения похитителей. Когда двое сторожей попятились от него, а предводитель властно ступил на плоский камень, пленник сделал последнюю, героическую попытку встать. Увы, замерзшие ноги отказались ему повиноваться. Усилие это чуть не опрокинуло его, и он закачался на онемевших коленях, пока один из сторожей не наклонился на миг, чтобы поддержать старика. Когда сторож отстранился, предводитель воздел обе руки над головой и начал декламировать гортанное заклинание на языке, полном вибраций и гласных, вроде бы знакомом, но не совсем узнаваемом. Прочие, стоящие в кругу, присоединились, их негромкие голоса были полны угрозы. Речитатив сменился горловым пением, резким, как удар камня о камень. Вонючий дым от костров наполнил ноздри старика. Парализованный этим пением, он балансировал на грани обморока.

Внезапно пение поднялось до крещендо и оборвалось. Предводитель скрестил руки на груди и отвесил поясной поклон, затем вытащил из-под балахона что-то темное и металлическое и грациозно опустился на колени перед стариком, поднеся ему предмет на вытянутых руках, словно для осмотра. Это был торк из черненого металла, покрытый примитивным серебряным рисунком и украшенный темно-желтыми камнями. Старик уставился в полном непонимании, съежившись, когда чьи-то руки схватили его за плечи, а другие сдавили голову, зажав нос и рот. Резкий запах нашатыря прочистил голову, и он внезапно понял, что именно должно произойти. Потом что-то обрушилось на старика сзади. Боль взорвалась в затылке, однако проснувшееся сознание продержалось еще несколько мгновений, пока дыхание внезапно не пресеклось в горле и что-то не обожгло шею под правым ухом.

Трясущийся Джимми, наблюдая за всем этим в оптический прицел, подавил крик ужаса, когда сверкнул металл. Яркая кровь хлынула из шеи старика, пролившись дымящимся потоком на предмет, который держал на вытянутых руках коленопреклоненный предводитель. Тело старика дернулось, рот распахнулся в немой агонии, спина изогнулась, несмотря на усилия державших его сторожей… но никто не проявил милосердия. За несколько секунд кровь промочила балахон, сторожей и снег вокруг — темно-красная в свете костров. Потом конвульсии ослабли, ибо вместе с кровью уходили силы. Способный двигаться не более чем жертва, по-прежнему поддерживаемая безжалостными убийцами, Джимми продолжал в ужасе смотреть, как кровь заливает сложенные чашей ладони предводителя и течет по рукам, испаряясь на темном металлическом предмете. Предводитель торжественно поднял его, и тогда палачи позволили наконец безжизненному телу старика рухнуть на пропитанный кровью снег.

Абсолютная безжалостность убийства наконец разрушила чары и освободила Джимми от столбняка. Настолько же разъяренный, насколько перепуганный, он попытался передернуть затвор, но механизм заклинило в трясущихся руках. Щелчок прозвучал почти как выстрел. Белые фигуры в лощине застыли, скрытые капюшонами лица повернулись на звук. Повинуясь короткому жесту вожака, трое отделились от круга и, рассыпавшись веером, направились в сторону Джимми.

Перепуганный лесничий упал на живот и пополз назад с наивозможнейшей скоростью, таща за собой винтовку и молясь, чтобы его не заметили. Добравшись до звериной тропы внизу, он вскочил на ноги и пустился наутек, как человек, спасающий свою жизнь.

Глава 6

Воскресный ночной кинофильм по каналу Би-би-си закончился в третьем часу ночи. Показывали черно-белую классику, «Морской ястреб» 1940 года с участием Эррола Флинна, Клода Рейнса и массы других знаменитостей. Старший инспектор Ноэль Маклеод (Эдинбургское отделение) досмотрел титры в конце фильма, заслушавшись героической музыкой Корнголда, потом выключил телевизор, подумав о том, что старые фильмы были лучше. Рядом с ним на диване спали жена и кошка. Он с улыбкой вспомнил, как вечером Джейн мужественно вызвалась составить ему компанию и задремала во время одной из романтических интерлюдий между морским боем и поединком на шпагах. Большая же серая кошка у нее на коленях засыпала всегда, когда хозяйка оказывалась в ее распоряжении.

В отличие от них Маклеоду не спалось, его снедало странное беспокойство. Весь вечер он пытался отвлечься то одним, то другим. Сначала решил раскрасить новые утки-манки, которые дюжинами сидели на полых карнизах над окнами гостиной — что по крайней мере освобождало Джейн от обязанности регулярно стирать с них пыль, — потом занялся оригами. Он научился ее основам у японского коллеги, с которым вместе занимался в финансируемой ФБР Национальной Академии в Квантико. С тех пор Маклеод много работал и стал настоящим профессионалом в этом искусстве.

Сегодня вечером ему не удалось как следует сосредоточиться даже на оригами. Кофейный столик был завален разноцветными кусочками тонкой рисовой бумаги, но все у инспектора валилось из рук. Что-то не давало ему покоя, а он не мог даже понять, что именно. Когда он подумывал, не выйти ли подышать свежим воздухом, зазвонил телефон. Джейн вскинулась, потревожив возмущенно мяукнувшую кошку. Маклеод потянулся за трубкой, размышляя, какая беда свалилась на него в такой час.

— Эдинбург 7978, Маклеод слушает.

— Инспектор Маклеод? — Мужской голос на том конце провода был совершенно бодр, несмотря на поздний час, укрепляя подозрения о служебном характере звонка. Хотя голос был незнакомый.

— Угу, — проворчал он. — С кем я говорю?

— Сержант Келлум Керкпатрик из полицейского участка Блэргаури. Возможно, вы помните меня, инспектор, я из Хантингтауэрской Ложи, что в Перте. Мы встречались в прошлом году на собрании большого совета. Простите, что тревожу вас в такой час, брат Маклеод. У нас здесь, кажется, возникла проблема, и нужен человек с вашим опытом.