В западне - Харри Джейн - Страница 32

Он обнял ее за плечи, снова и снова удивляясь, какая же она худенькая. Уязвимая, как редкостный цветок.

– Любимая, не позволяй им победить. Оставь этих людей с их ненавистью, с их старой враждой, с их драгоценными миллионами. Я увезу тебя в новый дом, наш дом – если не во Францию, то еще куда-нибудь. Вместе нам будет хорошо где угодно. Я буду подметать улицы или жечь уголь, все равно. Но у нас с тобой будет свой дом.

Лицо Шери, странно неподвижное, словно светилось изнутри. Парис вспомнил, как увидел ее в первый раз, на балу: тогда вокруг нее словно бы образовалась зона отчуждения. Но теперь разница была в том, что они стояли в заколдованном круге вдвоем.

И тут в полной тишине прозвучали ее слова.

– Да, Парис, я согласна. Я поеду с тобой.

– Шери, – простонала мать, едва не плача. – Ты сошла с ума! Норман ведь не шутит. Он правда сделает то, что обещал. Как ты будешь жить? Я же не смогу помочь тебе!

Но Шери не слушала ее. Для нее существовал только один человек во всем мире. Тот, который сейчас обнимал ее.

– А галерея, Парис… Как же ты сможешь жить без нее?

– Теперь смогу, милая. Теперь, когда у меня есть ты, все изменилось. Но мы попробуем бороться вдвоем, если ты согласна.

Шери слегка повернулась в его объятиях, чтобы окинуть взглядом родных. Глаза ее странно блестели, губы тронула усмешка.

– Никто не отнимет у нас галерею! – заявила она звонко. – У меня есть деньги. Бабушка завещала мне свои личные сбережения, и я…

– Жалкие гроши! – презрительно бросил Норман. – Капля в море! Этого не хватит даже на то, чтобы покрыть долги твоего оборванца. Так что опомнись, пока не поздно, потому что я действительно не шучу.

– Я тоже, – отозвалась Шери с торжеством. – Завещанная сумма и в самом деле была небольшой. Но я следила за курсом акций. Помнишь, ты еще расценил это как блажь? Так вот я сделала несколько вложений за свой счет. Мне было интересно, что из этого получится, и выяснилось, что я правильно все рассчитала. Теперь у меня довольно денег, чтобы выкупить галерею… и, если будет нужно, купить под нее еще пару помещений.

– Ма cherie, – поражение прошептал Парис, беря ее лицо в ладони. – Неужели ты думаешь, что я возьму твои деньги? Ты же понимаешь, что это невозможно.

– Это не мои деньги, – возразила Шери. – Это наши деньги. На нашу жизнь. На нашу галерею. И может быть, на наших детей. И ты обязан их взять, раз уж берешь меня в жены. Ты же обещал, что мы будем бороться вместе. А у мужа и у жены все должно быть общим – и горе и радость. У нас с тобой должно быть очень много общей радости. Мы даже сможем работать вместе, ведь я искусствовед.

Парис покачал головой, все еще не в силах ответить согласием.

– Парис, ты что, не понял? Если ты сейчас откажешься, они все равно победят, только другим способом. Победит их ненависть, а не наша любовь. Разве ты позволишь этому случиться?

– Милая моя… Моя единственная… – Вот и все, что он смог выговорить.

– Шери, детка, – окликнул ее Норман надтреснутым голосом; казалось, он сразу постарел на много лет. – Ты не можешь так поступить. Ты не сделаешь этого… не оставишь меня одного.

Внучка посмотрела на него с глубокой печалью.

– Дедушка, ты хотел, чтобы я возненавидела Париса. Но получилось так, что это тебя мне трудно простить. Ты только представь, что сказала бы бабушка Марджи, увидь она, как ты поступил сегодня. – Она покачала головой. – Поступай с деньгами как хочешь. Я не хочу быть богатой наследницей и никогда не хотела. Я собираюсь жить с человеком, которого люблю, – с деньгами или без них. А что до вас, мистер Лесли, – Шери повернулась к согнувшемуся в кресле Малкому, – мне вас очень жаль. Вы потеряли дочь, а теперь теряете единственного внука. Вы отдали все силы, всю свою жизнь ненависти, и у вас не осталось ничего, кроме нее.

Она медленно переводила взгляд с одного старика на другого, и собственный дед и его заклятый враг казались ей похожими как братья. Но на лице Шери не было гнева – только жалость.

– Вы растратили ваши жизни на вражду, а теперь удивляетесь, почему так одиноки! Мы с Парисом не смогли вам помочь и уйдем, если вы не опомнитесь в самый последний момент.

В наступившем молчании Норман произнес, словно с трудом:

– Шери, ты очень дорога мне, и я не хочу тебя терять. Скажи, что мне сделать, чтобы остановить тебя?

– Только одно: примирись с Малкомом Лесли, – ответила его внучка, стараясь нежностью тона смягчить слова. – Примирись с ним и прими моего будущего мужа как члена твоей семьи.

Парис поддержал ее, и голос его был ясен и холоден:

– Если хотите еще когда-нибудь нас увидеть, вы должны покончить с враждой. Если хотите держать на руках ваших правнуков, то подайте руки друг другу. Решение за вами, потому что мы за себя уже все решили.

Он повернулся к Шери.

– Ма cherie, нам пора. Пойдем. Пойдем домой, любовь моя.

Шери улыбнулась ему – не только губами, глаза ее тоже сияли улыбкой.

– Конечно, любимый. Пойдем. Больше нас ничто не разлучит.

Они были уже у дверей, когда их догнал голос Малкома, хриплый, как у тяжелобольного.

– Парис, мальчик мой… А что, если слишком поздно?..

– Шери, доченька, – потерянным голосом произнесла Мэри.

И снова наступила тишина.

Они обернулись и посмотрели на двух несчастных стариков и растерянную красивую женщину, на своих родичей. Наконец Парис сказал, словно подводя итог разговору:

– Вы знаете, где нас найти. Мы будем ждать вас до самого отъезда, то есть до завтра. – И добавил мягко:

– А если не успеете до завтра, тогда ищите нас в Лилле.

И они вышли из столовой рука об руку – навстречу новой жизни с ее новыми тревогами и надеждами.

Эпилог

– У него давно уже было больное сердце, – сказала Элизабет Лесли.

Шери посмотрела на мужа и слегка сжала ему руку. Она увидела, что по щеке Париса медленно ползет слеза.

Они стояли у свежей могилы на маленьком кладбище Сен-Майкл, и весенний ветер холодил им лица. Памятник был очень красивый, заказанный у прекрасного скульптора, знакомого Париса, – скорбящий ангел из белого мрамора держал в руках лилию, цветок печали.

Малком Лесли умер от сердечного приступа в начале весны. На свадьбу внука, состоявшуюся в Лилле сразу после Рождества, он не смог приехать, потому что болезнь уже не позволяла ему далеких странствий. Но он прислал со своей дочерью Элизабет поздравления и роскошный подарок – полотно кисти Гейнсборо, много лет украшавшее его мрачный особняк.

Незадолго до смерти он составил завещание, в котором назвал наследниками состояния своего внука Париса при условии, что тот возьмет фамилию Лесли, и его жену Шери, в девичестве Макдугал. Кроме того, уже на смертном одре он подписал договор с Норманом об объединении двух сталелитейных компаний в одну. Так что бизнес достался Норману, накопленные миллионы – Парису, а Элизабет унаследовала особняк в Эдинбурге и солидную пожизненную ренту.

– Я, пожалуй, продам этот дом, – задумчиво сказала она Парису. – Его стены видели слишком много горя. А сама куплю что-нибудь поскромнее, но поприветливее. И возьму на воспитание сироту, а то дом без детей – мертвый дом…

Шери взглянула на мужа. Тот кивнул.

– Нет, лучше ты, Парис. Ты же родственник.

– А идея была твоя, – возразил он тихо, – так что это твое право.

– О чем вы там шепчетесь? – спросила Элизабет, поворачивая к супругам бледное как мел лицо.

Шери наконец решилась:

– Мисс Лесли, я хотела вас попросить… То есть мы хотели…

– О чем угодно, милая Шери, – ласково улыбнулась пожилая женщина. – Только если ты не будешь называть меня „мисс Лесли“. Меня зовут Элизабет, и, если я тетя твоего мужа, значит, и твоя тоже.

– Тетя Элизабет, переезжайте к нам! – выпалила Шери. – Вы сказали про дом без детей, а у нас как раз скоро будет…

Взгляд ее скользнул вниз, на округлившийся живот.

– Ты хочешь сказать… – явно обрадовалась Элизабет. – Вы хотите, чтобы я переехала к вам во Францию?