Тайна девятки усачей - Власов Александр Ефимович - Страница 17

— Димкин? — переспросил Мишук.

— Так его раньше величали, — добавил дед Евсей.— Димкин мост... Сейчас никак не называют. Мост и мост — без имени и отчества.

Ребята насторожились. Мишук придвинулся к старику.

— Но почему Димкин, а не Колькин?

— С чего ж ему Колькиным быть?.. Димка Большаков строил — ему и честь! Тоже вроде вас — гренадер. Собрал своих друзей, на станции рельсы выпросили, бревен напилили — и построили... Исстари у нас в Усачах парни крепкие росли. Их в армию в гренадеры брали. А потом, когда в городах понадобились на фабриках трубы высокие, — так их на трубы нанимать стали. Я сам не одну трубу в Петрограде клал... Ветер свищет, а ты под облаками кирпичиками поигрываешь... Внизу весь город — на пятаке царском уместится. Домишки крохотные... Урони кирпичину — она дюжину домов прихлопнет. Высота!.. Я, выходит, раньше Гагарина в поднебесье побывал.

Ребят мало интересовали воспоминания старика. Его все время прерывали, а он говорил и говорил о далеких днях своей молодости, о жене, застреленной кулаками в тридцатом году, о сыне-водолазе, погибшем на строительстве дамбы.

С пчелами не побеседуешь, потому и прорвало деда Евсея, соскучившегося на пасеке по людям.

Ребята выпытали у старика все, что он помнил о Диме Большакове. Узнали, что Дима любил бродить по лесам, окружающим деревню, что была у него самодельная карта, на которой он отмечал грибные и ягодные места. Когда дед Евсей упомянул о карте, Санька кашлянул, чтобы привлечь внимание ребят и напомнить про свою карту.

— А еще были у него лыжи, — сказал старик. — Карта — само собой, а без лыж в болото не сунешься! Ружьишко тогда у меня имелось... На островинах в болоте тетеревов и глухарей — прорва! Непуганые. Пару раз ходили мы туда с Димкой... Лыжи на ноги — и пошлепаем. Он впереди, я сзади... Лучше всех знал он болотные тропы... Теперь всякое о нем говорят... Только — брешут!.. Не верю! Одно слово — гренадер!.. Все усачи — гренадеры! А сама деревня почему так названа? Когда рекрутов выставляли — выстроятся, как один! В плечах — сажень косая! И усы! У каждого! И кверху загнуты! У меня тоже были... Пальцы квасом смочишь, возьмешься за правую усину...

Что делал дальше дед Евсей со своими усами, ребята не услышали. Из леса показался председательский газик.

Мальчишки повскакали на ноги. Поднялся и дед Евсей.

Машина остановилась у моста. Павел Николаевич вышел из газика, молча прошагал до середины настила, резко присел несколько раз, пробуя его крепость, и только тогда посмотрел в сторону ребят. Мальчишки ожидали похвал, но председатель не сказал ни слова и пошел обратно — к машине. Сел за руль.

Взревел мотор. Павел Николаевич высунул голову из кабины и крикнул:

— Евсей Митрич! Если провалюсь, деньги на венок с усачей соберешь — под расписку.

— Езжай! — добродушно, ответил старик. — На козле своем проскочишь!

Когда рубчатые шины газика медленно въехали на мост, ребята застыли. Это было серьезное испытание на прочность. Но все обошлось благополучно: машина спокойно прокатилась по мосту и остановилась среди мальчишек.

Председатель обошел усачей и каждому пожал руку.

— Магарыч с тебя, Павел Николаевич! — сказал дед Евсей.

— Не возражаю! — весело ответил председатель и обратился к ребятам: — Извините меня, товарищи строители! Думал — баловство... Траншея надоела — от работы отлынивают! Виноват, но... исправлюсь, как говорится! Садитесь, подвезу! Евсей Митрич, милости прошу — рядом со мной!

— Не могу! — ответил пасечник. — У меня тут и телега... И Соколика в конюшню спровадить надо.

И тут Гриша — или это только показалось Саньке — переглянулся с Катей и сказал:

— Я с Соколиком управлюсь, а ты, дедушка, устал, поезжай!

— И я останусь! — подхватила Катя. — На лошади интереснее!

Газик побежал по дороге, увозя деда Евсея, мальчишек и мрачного Саньку, который то и дело оглядывался назад, туда, где остались Катя и Гриша. На одном из ухабов машину подбросило и крепко тряхнуло. Санька ударился головой о спинку переднего сиденья, чертыхнулся и поклялся никогда больше не смотреть на эту противную девчонку.

НАБЕГ И ПОХОД В ОБРЕЧЬЕ

Давно известно: стоит дать слово не делать чего-нибудь, как моментально захочется сделать именно это. Говорят, что у людей с сильной волей так не бывает. В таком случае, у Саньки воли не было ни на грош. Шея у него сама поворачивала голову в сторону Кати. Глаза то и дело косились на нее.

Санька с утра рыл силосную траншею вместе со всеми ребятами и пытался разобраться в совершенно новых для него ощущениях.

Подумать только! В городе этих девчонок — табуны! И хоть бы раз он снизошел до мало-мальски дружеских отношений с одной из них! Он разговаривал с ними лишь на пионерских сборах, да и то снисходительным тоном. А в обычные дни Санька воспринимал девчонок как неизбежное, но совершенно ненужное окружение.

«Это все из-за Гришки! — думал Санька. — Если бы не он, я и не взглянул бы на Катьку! Очень она мне нужна! Просто обидно! Что я — хуже Гришки?..»

— Санька! Послушай-ка!

Но Санька, занятый своими мыслями, не слушал. Тогда Вовка похлопал его по спине и прошептал на ухо:

Может, сгоняем вечером в Обречье? Помнишь? К учительнице!

Санька помолчал, хотел сказать: «Нет!» — а сказал неожиданно для себя:

— Ладно!

Почему он согласился? Зачем? Кто знает! Может быть, потому, что не отказался в первый раз — во время болезни. А может быть, потому, что это предложение застало его врасплох.

Опасная вечерняя вылазка в Обречье отвлекла мысли. Предстоящую операцию требовалось обдумать со всех сторон. Уж если совершить набег, то красиво, без неприятных последствий! И Санька стал разрабатывать подробный план. Он постарался предусмотреть любую неожиданность. Конечно, остались неясными кое-какие мелочи, но уточнить их можно было только на месте. Например, овчарка. Вовка клялся и божился, что она и не тявкнет.

— Я же две кости ей принес! — уверял он. — Она теперь что кошка — замурлычет от радости, когда меня учует!

— А меня? — спросил Санька.

— Ты ж со мной!.. Она не дура! Поймет! Овчарки — самые умные собаки!

— Посмотрим! — сказал Санька. — Если она не узнает тебя, я один приемчик применю! Живо успокоится!

Вовка навострил уши, но Санька не стал объяснять. Слышал он когда-то, что надо стоять спокойно и смотреть в глаза собаке, тогда она не залает и не укусит. Но как это сделать в темноте? Глаз-то не видно! Потому Санька и решил не вдаваться в подробности.

После работы усачи обычно уходили домой, а потом собирались в штабе. Но сегодня Санька заявил, что не придет в штаб.

— Отец просил помочь в одном деле, — серьезно сказал он.

— А мне велели печку побелить! — тотчас добавил Вовка.

Мишук распустил звено до завтра. И — странное дело — как только мальчишки стали расходиться, Санька испытал что-то похожее на сожаление. Это чувство усилилось, когда он вспомнил, что так и не успел расспросить об автомате. Все некогда было: то мост, то еще что-нибудь. А ведь Гришка дал понять, что автомат починен.

— Гриша-а! Подожди! — крикнул Санька. По деревенской улице они пошли вместе.

— Что ты тогда подмигивал? — спросил Санька. — Починил?

— Очистил от грязи, смазал — пружина и заработала!

— И... стреляет?

— Как пулемет! Только... Мишук зажал патроны и не дает ни штуки! Говорит: «Разорвет — отвечай за тебя!» Грозился председателю сказать, чтобы он забрал оружие!

— Трус несчастный! — выпалил Санька.

— Да не трус он! — возразил Гриша. — Мозги у него вывернуты, и думает он не как все мальчишки! Но меня ему не перехитрить! Я знаешь что сделал?

— Что?

— Перепрятал автомат!

— Куда?

Гриша не торопился отвечать.

— Ты что — мне не веришь?! — воскликнул Санька.

— Тебе скажу! Но без меня не трогай! — предупредил Гриша.