Рыжий ослик или Превращения: книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать - Норбеков Мирзакарим Санакулович - Страница 24

"Позвольте! — неожиданно вмешались глаза. — Вы тут кое о чём позабыли! Воля, вера, любовь и Ок-Тава — всё прекрасно! Но есть ещё пятая ступенька стремянки — действие! Без упражнений, простите, мы не восстановим зрение".

Шухлику очень не понравилось это замечание. Генералу ведь нельзя прекословить! Что за бунтовщики в собственном теле?

"Стало быть, простого приказа вам недостаточно?! — оскорбился он. — Не будете слушать своего командира?!"

"Командир полка — нос до потолка!" — раздался хвостливый голосок.

"Отставить разговорчики! — прикрикнул во сне Шухлик и поджал хвост, чтобы знал своё место. — Так как же — отказываетесь выполнять приказ?" — гневно обратился к глазам.

"Мы бы с радостью, — сказал правый. — Сами хотим хорошо видеть!"

Но подбитый левый глаз отвечал дерзко:

"Ты чего, командир? Где это видано, чтобы солдат без подготовки сразу прыгал с парашютом или стрелял из танка? Сначала приказывают научиться! А для обучения нужны специальные упражнения, которые мы с удовольствием выполним".

И правый поддержал брата:

"Конечно, командир, куда важнее ваш порыв души, вера в поеду, но в глазном деле пустяков не бывает! Придётся подняться на пятую ступеньку, иначе не доберёшься до верхушки дерева, до здоровья".

"Сорок дней занятий, — моргнул левый, — и мы обещаем запросто, без телескопа и подзорной трубы, разглядеть Ок-Таву в ночном небе!"

Шухлик уже понял, что глаза правы. Однако генералу как-то неловко признаваться перед солдатами в своих ошибках.

"А почему именно сорок дней?" — заупрямился ослик, будто позабыл, что говорил ему Диван-биби.

Все его клетки вновь застрекотали, как сороки, стараясь растолковать:

"О, это такая важная цифра! В старину всё считали сороками — первые сорок, другие сорок. Целых сорок недель, прежде чем родиться, человеческий ребёнок в животе у матери! А нам всего-то сорок дней надо, чтобы свыкнуться с тем, что мы здоровы! И ты будто заново родишься — в новой золотой сорочке, крепкий, как дерево!"

"К тому же за сорок дней научишься искусству побеждать и станешь умелым командиром. Твоё тело будет слушаться тебя, как отца родного", — осторожно шепнул хвост.

А левый глаз нарочно приоткрылся, намекая, что пора вставать и приниматься за дело. Пришлось и правый открывать.

— Упражнения — это празднество! — услышал Шухлик, уже проснувшись. — Потому что каждая секунда жизни праздник! Так что сорок дней это всего лишь около трёх с половиной миллионов праздничных секунд! Не теряй их попусту.

Солнечный ливень

Поднималось солнце. Зацветал сад Багишамал.

Под гранатовым деревом у музыкальной стремянки среди деревьев Шухлика стоял дайди Диван-би-би в каком-то немыслимом парадном наряде генералиссимуса. Красный мундир с золотым шитьём, эполетами и огромными пуговицами, размером с чайное блюдце. А на голове у него вместо колокольчиков воинственно сидел колючий кактус, из которого, как перьевой султанчик, выглядывал белоснежный цветок.

Не успел Шухлик прийти в себя после долгой ночной беседы со своим телом, как раздался шелест крыльев, и сошла с небес чудесная Ок-Тава. Приобняла ослика, и он почувствовал, как душа его, а затем и каждая разговорчивая клеточка переполняются радостью и счастьем огромной секунды жизни.

— Настройся на успех всеми струнами твоей души! — улыбнулась Ок-Тава. — Ведь если одна фальшивит, сыграть невозможно!

Диван-биби взмахнул рукой, и пуговицы на мундире зазвенели, как литавры:

— Вперёд, на стремянку! Хотя постой, не всё ещё сказано…

Он присел на ступеньку, покачивая кактусом с цветком.

— Не в самих упражнениях дело, а в настроении, с которым их выполняешь. Это очень важно! Упражнения — только нарядная форма на вешалке. Она будет впору и украсит тебя, если ты ощущаешь праздник в душе! Если в тебе есть дух Ок-Тавы, то упражнения обязательно помогут, пойдут на пользу. Ты приведёшь тело в порядок, и всё-всё в нём будет стройно, складно, как на параде перед полководцем. Понял или нет?

Тут же выпрыгнул из-за деревьев жизнерадостный Малай. За последние дни на свободе, ничем не стеснённый, малютка-ослик заметно подрос, достиг уже размеров барана.

— Как не понять?! — воскликнул он. — Упражнения сами по себе вроде пустого горшочка, где нет чистого духа, то есть джинна! Главное, чем заполнить этот горшок — компотом или кашей. Чего пожелаете, мой господин?

Видно было, что дух Малай истомился без приказов, не зная, чем угодить. Точно, как тело Шухлика.

— А можно я кое-чего пожелаю? — спросил Диван-биби. — Исполнишь?

— Вообще-то так не положено, засомневался Малай. — Надо узнать у моего властелина, позволит ли?

Шухлик махнул хвостом:

— Да конечно! Слушайся дайди и повинуйся, а я пока научусь командовать своим телом! С глазами надо разобраться! Не говоря уж о позвоночнике и мышцах.

Диван-биби нашептал что-то джинну — сначала в одно ухо, а затем и в другое. Судя по всему, не одно пожелание, а сразу несколько.

Склонив голову, Малай усердно и прилежно, будто отличник задание на дом, всё запоминал, чтобы не наделать глупостей, как со «слепым» дождём. Похоже, поручение пришлось ему по вкусу! Джинн подпрыгнул от избытка чувств, чмокнул дайди в щёку и так резво куда-то поскакал, что ни один арабский конь не угнался бы.

А Шухлик, обнявшись с Ок-Тавой, подошёл к стремянке. Он точно знал, что ступеньки не заскрипят и не затрещат, как накануне, а откликнутся мелодичными звуками.

Он уверенно ставил копыта, и лестница отозвалась, заиграв сарабанду!

И под эту музыку запели все его клеточки!

И по телу, как музыка, покатились тёплые волны любви, нежности и здоровья.

Вдох и выдох на каждой ступеньке! И Шухлик ощущал, как в него вливается свежесть сада, бодрость и уверенность в себе.

Он уже взошёл на пятую ступеньку, когда хлынул солнечный ливень.

Каждая капля, размером с пуговицу на мундире Дивана-биби, сияла, наполненная солнцем, и отражала цветущий сад, бирюзовое небо и самого ослика, который выглядел безупречно золотым.

Это был медленный, как танец сарабанда, ливень.

Сверкающие капли, точно огромные секунды счастья, тихо плыли в воздухе, будто на парашютах.

Крылья Ок-Тавы переливались под солнечным ливнем, и капли загорались красным, синим и зелёным цветом.

Они опускались на Шухлика и просачивались сквозь тело, унося с собой боли, хвори и недуги.

Солнечный ливень омывал листья на деревьях и траву, само небо и глаза Шухлика. Всё вокруг проступило явственнее, ярче. Всё стало новым и прекрасным.

Можно было разглядеть, будто в микроскоп, мельчайшие подробности жизни — божьих коровок с пятнышками на спинах, муравьев, шевелящих усами при встрече друг с другом, безымянных букашек и козявок, напоминавших крохотные живые буковки, то резкие, то расплывчатые, будто в прятки играли. В какой-то миг даже свои собственные поющие клеточки сумел ослик рассмотреть наяву.

Так чётко и ясно его глаза никогда ещё не видели. Что правый, что левый! До того хорошо глядели, аж сердце замирало, какие молодцы!

— Вот и запустили зрение! — произнёс Диван-биби, словно военачальник, одержавший победу в крупной битве. — Не в том смысле, что махнули на него рукой. А постарались — и включили! Будто моторчик вечного двигателя. Чувствуешь, закрутились всякие колесики и шестерёнки? Поехало зрение по гладкой дорожке в сторону улучшения! А впереди маячит селение Шифо. Чудесное местечко, Шифо! Само название означает исцеление, выздоровление.

Шухлик посмотрел с высоты вдаль, однако никакого Шифо не узрел. До самого горизонта лежала пустыня, куда уже пришла серая зима, с редким снегом, частыми холодными дождями и ветрами. А здесь, в саду Багишамал, по-прежнему — весеннее утро. И в душе золотого ослика, и вокруг подрастают всё новые и новые его деревья. Да и сам он, как богатырское деревце, а на ушах и хвосте распускаются, кажется, цветы, вроде того белоснежного султанчика на кактусе Дивана-биби.