Семь лет в Тибете - Харрер Генри - Страница 37

За мной послал главный казначей и предложил переделать сад Цедрунга. У меня появился огром-ный шанс: некоторые изменения планировалось также в саду далай-ламы, и, если б моя первая работа понравилась, меня могли привлечь ко второму проекту. Я с энтузиазмом принялся за труд. В мое распоряжение выделили несколько человек, и вскоре дело пошло. Теперь у меня не осталось времени на уроки английского и математики, которые я давал некоторым молодым знатным людям.

И вдруг, когда я только почувствовал твердую почву под ногами благодаря мощной поддержке монахов, судьба нанесла нам новый удар. Однажды утром нас посетил господин Кийбуб, высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел и последний из четырех тибетцев, обучавшихся в Ругби много лет назад. Явно удрученный своей миссией, он после многочисленных извинений и выражений сожаления сообщил: английский доктор находит меня вполне способным к путешествию, и правительство требует нашего незамедлительного отъезда. В подтверждение он показал заключение, где говорилось: несмотря на неполное выздоровление, я в состоянии путешествовать без риска для жизни.

Для нас с Ауфшнайтером это был неожиданный и сокрушительный удар. Собравшись с духом, мы постарались в уважительной форме изложить свой взгляд на вещи. Моя болезнь могла обостриться в любой момент, и что мне делать, если посередине изнурительной дороги я вдруг окажусь не в состоянии ступить дальше и шага? Более того, в Индии недавно начался жаркий сезон. Никто, достаточно долго дышавший высокогорным воздухом Тибета, не сможет перенести столь резкую перемену климата без ущерба для здоровья. И еще: высокие чиновники поручили нам выполнять ответственную работу. Неужели бросить ее? Мы пообещали направить в правительство еще одну петицию.

После этого дня нам никто никогда не сказал и слова об изгнании, хотя еще некоторое время нас не отпускало постоянное напряжение.

Между тем мы уже чувствовали себя в Лхасе совсем как дома, и люди к нам привыкли. Любопытствующие нас больше не посещали, только друзья. Британское представительство, похоже, убедилось: мы не представляем никакой опасности. Хотя Дели настаивал на нашей выдаче, скорейшего решения вопроса никто не добивался. А власти Тибета уже смирились с нашим присутствием.

Теперь мы получали достаточно денег и не зависели от гостеприимства Царонга, а в ходе работы обзавелись множеством друзей. Время бежало незаметно. Единственное, чего нам недоставало, — это письма из дома. Уже два года мы не имели оттуда никаких новостей, успокаивая себя тем, что наша жизнь вполне сносная и есть много причин радоваться. У нас была хорошая крыша над головой, и больше не приходилось бороться за выживание. Мы не скучали по атрибутам западной цивилизации. Европа со всей своей суетой осталась где-то далеко. Часто, слушая по радио печальные новости из нашей страны, мы грустно качали головами. Но никакого повода для возвращения домой не находили.

Глава 10. ЖИЗНЬ В ЛХАСЕ

Все мои прошлые впечатления затмил первый официальный прием в доме родителей далай-ламы. Я оказался на нем случайно: работал в саду и намеревался посадить еще кое-какие растения, когда Святая Мать послала за мной, попросив оставить дела и присоединиться к гостям. В некотором смущении я вошел в приемный зал, где собрались блистательные персоны. Там находились около тридцати знатных особ в лучших одеждах. Атмосфера дышала роскошью. Прием давался в честь рождения младшего сына хозяйки, появившегося на свет три дня назад. В замешательстве я пробормотал поздравления и принес в подарок белый шарф, едва сумев одолжить его. Святая Мать благосклонно улыбалась. Приятно было видеть, как она, свободно двигаясь по комнате, занимала гостей. В Тибете женщины не поднимали особого шума по поводу рождения ребенка. Врачей не приглашали, сами помогали друг другу. Каждая тибетка гордилась, имея много здоровых детей. Мать их выхаживала и иногда кормила грудью до трех или четырех лет.

Когда ребенок появлялся в знатной семье, ему тут же приставляли няньку, не отходившую от него круглые сутки. Рождение отпрыска отмечалось пышной церемонией, ничем не похожей на наше крещение, без всяких крестных родителей. Выбирая ребенку имя (или имена, каждому малышу давалось несколько), родители консультировались у ламы, решавшего после изучения всех астрологических аспектов, как назвать дитя. Если впоследствии ребенок страдал от серьезного заболевания, ему обычно присваивали новые имена. Один из моих взрослых друзей однажды сменил имя после заболевания дизентерией, что постоянно сбивало меня с толку.

На торжествах по поводу рождения младшего брата далай-ламы нам устроили лукуллов пир, усадив по ранжиру на подушки перед маленькими столами. Два часа подряд слуги подавали блюдо за блюдом — я их насчитал сорок, но сбился. Чтобы съесть такой обед, нужна специальная подготовка. Перечислить все предложенные нам деликатесы мне не под силу, но помню: среди них были благоуханные индийские кушанья, а под конец подали суп с макаронами. В качестве напитков, кроме прочего, нам предложили пиво, виски и портвейн. Под конец торжества многие гости опьянели, но это не осуждалось в Тибете, ибо способствовало общему

веселью.

Публика разошлась вскоре после банкета. На улице ждали хозяйские лошади и слуги, чтобы развезти гостей по домам. Со всех сторон сыпались приглашения на другие вечеринки, и я напрягал слух, определял, какие предложения делались всерьез, а какие — просто из вежливости.

Меня и Ауфшнайтера часто приглашали в дом Святой Матери, и вскоре я наладил сердечные, дружеские отношения с Лобсангом Самтеном. Молодой человек только начинал карьеру монаха. Как перед братом далай-ламы, перед ним открывались блестящие перспективы. Однажды ему пришлось играть роль посредника между Богом-Королем и правительством. Бремя высокого положения уже начинало довлеть над Лобсангом. Он не мог просто так выбирать себе знакомых. Что бы он ни делал и куда бы ни шел, люди сразу же пытались как-то истолковать его поступки. Когда однажды он посетил одного высокого чиновника, в комнате воцарилась тишина, и все, включая министров кабинета, поднялись со своих мест в знак уважения к брату далай-ламы. Другому подобные почести вскружили бы голову, но Лобсанг Самтен всегда оставался скромным человеком.

Он часто беседовал со мной о своем младшем брате, жившем затворником в Потале. Я поинтересовался, почему на приемах гости прятались при появлении на плоской крыше дворца фигуры далай-ламы. Лобсанг дал мне довольно трогательный ответ. Молодой Бог-Король с помощью нескольких прекрасных телескопов и полевых биноклей любил наблюдать за жизнью подданных в Лхасе. Для него Потала был золотой клеткой. Долгими часами в течение дня он молился и читал учебники в темных комнатах дворца. Мальчик имел мало свободного времени и почти не развлекался. Почувствовав во время веселой вечеринки на себе его взгляд, гости старались поскорее скрыться из виду, не желая омрачать печалью сердце молодого правителя, лишенного подобных радостей. Лобсанг Самтен — единственный друг и доверенное лицо брата — мог навещать его в любое время, являясь связующим звеном между ним и внешним миром, всегда рассказывая далай-ламе о происходившем вокруг. От Лобсанга я узнал: Бог-Король весьма интересовался нашей деятельностью и через свой телескоп часто наблюдал за моей работой. А еще он с нетерпением ждал переезда в летнюю резиденцию в Норбулингка. Погода стояла прекрасная, и мальчику хотелось поскорее вырваться из Поталы на свежий воздух.

Сезон песчаных бурь окончился. Цвели абрикосовые деревья. На окрестных горных вершинах остатки снежного покрова ослепительно блистали в лучах теплого солнца, напоминая мне об очаровании весны в горах моей родины. Однажды официально объявили о начале лета и разрешили носить летние одежды: менять меха на легкие наряды по собственному желанию запрещалось, для этого ежегодно после изучения многочисленных примет назначался специальный день. Резкое потепление или неожиданные снегопады не имели никакого значения: с определенного дня предписывалось носить только определенные костюмы. Так же происходило осенью, и я постоянно слышал жалобы: люди либо парились, либо мерзли.