Три начала - Харламов Валерий Борисович - Страница 29

Хоккей игра не для трусливых. Удары, ушибы, подножки для меня не новость. Бьют меня нередко. В разных матчах.

А первая в моей жизни хоккейная травма случилась на тренировке. В 1962 году, когда мне было четырнадцать лет.

Наша команда тренировалась со старшими ребятами. Упражнения выполнялись в потоке. Хоккеист в одну сторону катится с шайбой, а обратно возвращается вдоль борта без шайбы.

И вот, разогнавшись, я столкнулся с другим юным хоккеистом. Очнулся в медпункте. Лицо было поцарапано.

Мама решила, что я дрался, а когда узнала, что ударился об лед, запретила ходить на хоккейные тренировки. Но папа встал на мою сторону, и я продолжал играть.

А мама с тех пор на каждый матч провожает меня с опаской. На хоккей она не ходит. Боится. Исключение – два матча в году. Первый – в день открытия сезона. Мама приходит на счастье, чтобы меня не били, чтобы все было в новом хоккейном году хорошо. А потом мама хоккей не смотрит. Ни на стадионе, ни по телевизору. Даже главные матчи – чемпионаты мира или игры с канадцами. Боится увидеть, как сносят сына с ног. А весной мама приходит на последний матч ЦСКА в сезоне – смотрит с удовольствием: «Слава богу, все кончилось хорошо!»

Когда я женился, мама была очень рада:

– Теперь Ира тебя будет провожать на игру. Мне немного легче будет…

Чудачка мама! Она же знает, что я родился в рубашке, знает, что я везунчик.

А травмы? Ну какой же без них хоккей!

К травмам я привык. Но все-таки не к таким ударам сзади, как в матче в Филадельфии.

Мы думали, что Эд Ван Имп, снесший меня боксерским ударом, будет наказан. Но судья не удалил соперника до конца игры. Не наказал он его и большим, десятиминутным штрафом.

Не отправил Жильмор Ван Импа на скамью штрафников даже и на две минуты. Но зато дал две минуты… нашей команде. За то, что, по его мнению, Локтев затягивает игру. О том, что мне нужно прийти в себя, судья как-то не вспомнил.

И тогда мы покинули лед.

У Константина Борисовича, убежден я, не было в сложившейся ситуации другого выхода. В конце концов тренер отвечает не только за нашу тактическую или техническую подготовку. Но и за здоровье своих подопечных. За то, чтобы не стали мы инвалидами.

Ван Имп сказал после матча, что он ударил меня нечаянно, и уже упоминавшийся обозреватель Роберт Фаше писал, что ни этот, ни другие эпизоды не были, конечно же, случайными.

Матч был безнадежно испорчен.

Во время вынужденного перерыва снова говорилось, что это не хоккей, что такая манера ведения боя – без кавычек – противоречит условиям договора, хоккеистов «Флайерса» призывали играть в рамках правил, не знаю, соглашались ли те, видимо, соглашались, но перестроить себя они не могли. И когда матч возобновился, мало что изменилось в игровом «почерке» хоккеистов «Флайерса».

Едва ли можно пересмотреть мгновенно те взгляды на игру, которые складывались годами.

Все уговоры, если они и были серьезными, велись впустую.

Ибо это был особый, с точки зрения клуба из Филадельфии, матч, и подготовка к нему велась заранее и в определенном ключе.

Когда мы прилетели в Филадельфию, то автобус встречал нас прямо у трапа, а вокруг собралось превеликое множество полицейских машин. Там были люди и в форме и в штатском. И с этой минуты полицейские не отходили от нас ни на минуту.

Они сопровождали нас буквально повсюду. В отеле мы разместились на одном этаже, и первую комнату занимали полицейские. Дверь туда была постоянно открыта, и охрана видела, кто входит, кто выходит из лифта, и если кто-то из ребят собирался пройтись по городу, то об этом следовало предупредить полицию. «Ангелы-хранители» неизменно следовали за нами на небольшом расстоянии. Нам рекомендовали пешком далеко не ходить, но уж если мы все-таки настаивали на своем, то полицейские маячили где-то рядом. Потом нам объяснили, что охрана необходима, ибо Филадельфия – один из центров сионизма и здесь возможны любые провокации, но, согласитесь, что с непривычки эта назойливая опека не могла не действовать на нервы и не влиять на предыгровое настроение команды.

Я вовсе не хочу сказать, что повышенное внимание полиции Филадельфии к хоккеистам ЦСКА было частью плана психологической обработки противника. Но вот в том, что психологическая атака на армейцев была заранее продумана и спланирована, сомневаться не приходится.

Вспоминаю обед, устроенный руководством клуба.

Здесь самое время рассказать, что во время этой поездки нас перед матчами обычно знакомили с игроками, против которых нам предстояло выступать.

Разумеется, часть хоккеистов мы уже знали, одних – по игре, по матчам со сборной профессионалов Канады в 1972 году, других – понаслышке. Мы читали о них в наших газетах.

Как правило, за день до матча мы обедали вместе с будущими соперниками. Такие банкеты устраивались перед поединками с клубами «Монреаль Канадиенс» и «Бостон Брюинз».

Встречали нас команды НХЛ хорошо, особенно гостеприимны были руководители и хоккеисты «Монреаль Канадиенс». ЦСКА во время своего турне по Северной Америке базировался в основном в крупнейшем городе Канады, жившем в те дни ожиданием летних Олимпийских игр. Нам были созданы необходимые условия для отдыха и для подготовки к матчам.

И вот встреча с хоккеистами «Флайерса». Нас представляли друг другу со всеми титулами, и когда назывались имена москвичей, хозяева льда смотрели на каждого из нас не столько с вполне понятной в таком случае заинтересованностью, сколько с какой-то неожиданной… не могу подобрать точное слово, пожалуй, агрессивностью. Здесь было все – и уверенность в себе, и вытекающее отсюда ничуть не скрываемое ощущение собственного превосходства, и неутолимая жажда боя. Одним словом, хоккеисты «Флайерса» готовы, кажется, были сокрушить, испепелить нас прямо здесь, за столом, не дожидаясь выхода на лед. За банкетным столом знаменитый Дейв Шульц, по прозвищу Кувалда, вроде бы даже поигрывал бицепсами, охотно демонстрируя свою могучую силу: о том, что клуб из Филадельфии снискал себе славу самого жесткого и жестокого в НХЛ, мы, конечно же, знали еще в Москве.

Естественно, запугать нас было трудно, хоккеисты – люди, привыкшие к разным соперникам, не однажды встречались нам и откровенные драчуны.

Предвижу возможные варианты. Предвижу упреки в преувеличении, в слишком субъективном восприятии всего происходящего. Кто-то может сказать, что у страха глаза велики. Но ход матча показал, что мы «прочитали» настроения соперника точно.

Этот поединок запомнился еще и тем, что зрители принимали нас плохо, хуже, чем в других городах, где все было иначе, где публика вела себя достойно. И атмосфера вокруг матчей в Нью-Йорке, Монреале, Бостоне была другой, хотя и тамошним поклонникам хоккея очень хотелось, чтобы их команда одолела чемпиона СССР.

А здесь… С самого начала ребята вспомнили фразу из «Семнадцати мгновений весны», где один из персонажей замечает, что, дескать, «все мы под колпаком у Мюллера». Не знаю, кто был в Филадельфии в роли Мюллера, но чувствовали мы себя неуютно. И даже когда мы уезжали, наш автобус группа полицейских машин провожала до границы штата. Потом автобус ехал уже без сопровождения. Штрих этот свидетельствует, что полиция до конца не была уверена, что с нами ничего не случится.

Публика по-своему готовилась к матчу. Выехав на разминку, мы увидели антисоветские лозунги, написанные по-русски и обращенные, стало быть, к спортсменам. К гостям, любезно приглашенным за океан. Эти лозунги прикрепляли к прозрачным бортам, чтобы мы, проезжая мимо, разобрали все, что написано. Но когда хоккеисты вышли уже на игру, лозунгов не было: догадались, что во время матча мы ничего не видим.

И другая деталь. Во всех городах перед матчем исполнялись государственные гимны СССР и США или Канады. А вот в Филадельфии после нашего гимна был исполнен гимн команды «Флайерс». Очевидно, это должно было еще выше поднять энтузиазм поклонников команды.

И еще из практики психологической обработки соперника.