Семена разрушения. Тайная подоплека генетических манипуляций - Энгдаль Уильям Ф. - Страница 4

Другие научные советники правительства пришли к выводу, что есть «обширные научные обоснования» потребовать тестирования и правительственного пересмотра каждого созданного методами генетической инженерии продукта питания, прежде чем он пойдет в продажу. «Возможность непредсказуемых случайных изменений в генетически изменяемых растениях подтверждается ограниченными традиционными токсикологическими исследованиями», — заявляли они. [4] Администрацией Буша-старшего голоса этих ученых были не услышаны. Тогда они свернули свои дела с «Монсанто» и нарождающейся индустрией биотехнологического агробизнеса.

На этой ранней стадии мало кто вне узких научных кругов, щедро финансируемых некоторыми фондами, обращал внимания на огромные возможности применения генной инженерии в столь больших масштабах. И важнейшим из фондов, спонсирующих этот растущий сектор биотехнологии, был именно Фонд Рокфеллера в Нью-Йорке.

В 1992 году президент Джордж Буш-старший был готов открыть ящик Пандоры ГМО. В правительственном распоряжении президент прописал, что ГМО-растения и продовольствие являются «существенно эквивалентными» обычным растениям того же самого вида, например таким, как обычная кукуруза, соя, рис или хлопок. [5]

Доктрина о «существенной эквивалентности» стала осью всей ГМО-революции. Это означало, что генномодифицированные семена должны были рассматриваться как традиционные семена просто потому, что ГМО-кукуруза выглядела как обычная кукуруза (или генномодифицированный рис или соя), или даже могла быть по вкусу более или менее такой же, как обычная кукуруза, поэтому ее химический состав и пищевая ценность были «существенно» теми же, что и в естественных растениях.

Это определение, которое трактовало ГМО как «существенно эквивалентный», игнорировало качественную внутреннюю перестройку, производимую генетическим инженером в отдельных семенах. Как указывали серьезные ученые, сама концепция о «существенной эквивалентности» была псевдонаучна. Доктрина о «существенной эквивалентности» была придумана прежде всего для того, чтобы дать правдоподобную причину отказа от проведения необходимых биохимических или токсикологических тестов. Благодаря этому правилу «существенной эквивалентности», от администрации Буша-Куэйла не требовалось никаких специальных регулятивных мероприятий для созданных методами генетической инженерии вариаций.

«Существенная эквивалентность» стала фразой, которая окрылила компании агробизнеса. И неудивительно, ведь ее придумала «Монсанто» со товарищи. Как отлично знали научные советники Буша, ее посыл был лживым.

Генетическая модификация растений или организмов включала изъятие чужих генов и вставку их в растение, например в хлопок или сою для того, чтобы изменить его генетический состав в направлении, невозможном при обычном возделывании. Часто эта вставка делалась геном-«убийцей», буквально взрывающим сегменты ДНК, чтобы внести изменения в ее генетическую структуру. В сельскохозяйственных же видах деятельности гибридизация и селективное выведение животных завершалось продуктами, адаптированными к специфическим условиям производства и региональным требованиям.

Генная инженерия отличалась от традиционных методов растениеводства и животноводства во многих важных отношениях. Гены одного организма выделялись и комбинировались заново с генами другого (используя рекомбинантные ДНК или РНК-технологии), не обращая внимания даже на то, что организмы могли принадлежать к разным видам. После удаления требований репродуктивной совместимости для образцов, новые генетические комбинации уже могли производиться весьма ускорившимися темпами. Судьбоносный ящик Пандоры действительно был открыт. Выдуманные ужасы «Штамма Андромеда» о развязывании биологической катастрофы перестали быть научной фантастикой. Опасность стала реальной, но никто, казалось, не был обеспокоен.

Генная инженерия вставляла чужеродные фрагменты в растения в процессе, который был неточным и непредсказуемым. Созданные методами генетической инженерии продукты были «существенно эквивалентны» своему оригиналу не больше, чем спортивная «Феррари» похожа на «Запорожец».

Забавно, что, пока компании наподобие «Монсанто» приводили аргументы в пользу «существенной эквивалентности», они параллельно заявляли патентные права на свои генномодифицированные растения, утверждая, что генная инженерия создает новые растения, чья уникальность должна быть защищена эксклюзивной патентной защитой. Они не видели никакой проблемы в том, чтобы и невинность соблюсти, и капитал приобрести.

Руководствуясь этим правилом «существенной эквивалентности» администрации Буша от 1992 года (которое будет одобряться каждой последующей администрацией), правительство США трактовало ГМО или биоинженерные продукты как «натуральные пищевые добавки», тем самым не подвергая их никакому специальному тестированию. Если нет никакой необходимости тестировать нормальную кукурузу, чтобы понять, полезна она для здоровья или нет, то, следовательно, почему кто-то должен тестировать «существенно эквивалентные» генномодифицированные кукурузу, сою или генномодифицированные молочные гормоны, производимые «Монсанто» и другими компаниями агробизнеса?

В большинстве случаев, чтобы засвидетельствовать хорошее качество нового продукта, правительственные регулирующие агентства пользовались данными, предоставляемыми им самими ГМО-компаниями. Американские правительственные агентства никогда не выступали против гигантов генной индустрии.

«Самая прекрасная в природе еда…»

Первым в массовую продажу было выпущено молоко, содержащее рекомбинантный бычий гормон роста, известный как rBGH. Это была генетическая манипуляция, запатентованная «Монсанто». Старательно придерживаясь доктрины о «существенной эквивалентности», Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и лекарств объявило созданное методами генной инженерии молоко безопасным для потребления населением, не дожидаясь, когда появится важная информация о том, как ГМО-молоко может воздействовать на здоровье человека.

Гормон rBGH стал огромным искушением для владельцев низкорентабельных молочных ферм. «Монсанто» утверждала, что, если регулярно вводить rBGH, который она продавала под торговой маркой «Посилак», коровы станут производить в среднем на 30% больше молока. Для выбивающегося из сил фермера скачок производительности на 30% был удивителен и фактически непреодолим. «Монсанто» подавала это так, что фермеры не должны «оставлять корову неухоженной». Один государственный специальный уполномоченный по сельскому хозяйству назвал rBGH «прорывом для молочного скота» из-за его экстраординарного стимулирующего воздействия на удои. [6]

Новый гормон не только стимулировал корову производить больше молока. В процессе подстегивалась выработка другого гормона — инсулиноподобного фактора роста IGF-1 который регулировал метаболизм коровы, в действительности стимулируя клеточное деление в организме каждого животного и препятствуя некрозу клеток. Вот тут-то и начали появляться проблемы.

С предупреждениями о том, что rBGH компании «Монсанто» увеличивает уровень инсулиноподобных факторов роста и имеет возможную связь с раком, выступили различные независимые ученые. Одним из наиболее громко высказывавшихся по этому вопросу был доктор Сэмюэль Эпштайн из Школы общественного здравоохранения при Университете Иллинойса. Эпштайн, признанный авторитет в области изучения канцерогенных веществ, в свете все появляющихся новых научных данных предупреждал, что инсулиноподобный фактор роста был связан с возникновением раковых образований у человека, которые могли не проявляться в течение многих лет после первого воздействия. [7]

Неудивительно, что гормональное стимулирование, которое заставляло коров выдавать на 30% больше молока, имело побочные эффекты. Фермеры заговорили о том, что их животные стареют на два года раньше, что побочным результатом гормональной обработки rBGH являются инфекции вымени или копыт у многих коров вплоть до того, что некоторые из них не могли ходить. В результате коров приходилось накачивать огромным количеством антибиотиков, чтобы избавиться от этих последствий.