Сбоник короткой прозы Дмитрия Санина - Санин Дмитрий - Страница 7

Откатившись, прапор пнул бочку с горючим, прислушиваясь к звуку — бочка была полна.

— «И хватит об этом», — состроил ему вслед рожу Бэшка. — Подвигали, Компьютер.

— Я не понял!.. – удивлённо обернулся прапор. — Бегом — выполнять!!!

…Через пять минут пришли условленные три щелчка: Бэшка сообщал с вершины, что вокруг чисто, и они идут осмотереться вниз по склону. А ещё через пять минут вдруг бабахнуло, эфир взорвался стрельбой и криками. Докатило глухое эхо, встряхнуло до потрохов, принеся сосущее противное чувство, что это уже происходит — наяву и с тобой…

— Нарвались!!! Командир, десять часов вниз по склону, танки, не меньше роты! Отходи, Компьютер!!! Отходи!!!

Было слышно, как задолбил спаренный пулемёт, снова гулко бабахнула пушка. В эфир врывалась неразборчивая чужая речь, какие–то «альфа», «браво», «чарли». Кто–то истерически визжал «Йаху!!!»

— Пиндосы!!! – прорычал командир, взревев дизелем, и всем стало не до переживаний. – Берёза, Тунгус, третий взвод – высоту; остальные – за мной! Бэшка, Компьютер – держаться!

Снова резко бабахнуло, кто–то замысловато выматерился – кажется, Компьютер, и это было странно — слышать от него мат…

— Бей, бей суку!!! – оглушительно орал Бэшка. – Молодец, отлично!!!

Танки в молчании неслись напролом через жидкий лесок, с ненавистью сшибая деревья. Хлестали по броне ветви. Командир вёл чётко, безошибочно, как автомат – спускались, карабкались, переваливали, перепрыгивали — вперёд, вперёд! В эфире по–прежнему стоял треск стрельбы, и кто–то опять визжал «Йаху!!!»

— Всё… траки… — тоскливо просипел Компьютер. Было отчётливо слышно, как он с надрывом дышит.

— Отползай!!! – орал Бэшка. – Н–на, гнида!!!

— Не могу, — ответил Компьютер, уже совершенно спокойно. – Уходи.

— Трос!!! Трос готовь!

— Дурень! Уходи!..

Баханье пушек слышалось уже совсем рядом, и что–то очень сильно рвануло.

— Н–на, гнида!!!

— Йаху!!!

И тут Бэшка болезненно айкнул, а через секунду — ещё раз…

…Впереди открылась излучина реки – точно такая же, как на которой отдыхали пять минут назад. Стелился дым, ревели двигатели, вспыхивал огонь.

Компьютер, закопчённый, с красными пятнами грунтовки и сорванной взрывом боекомплекта башней, догорал. Чуть ближе дымились три чужака, глядя в разные стороны, уткнув в землю стволы.

А ещё ближе расстреливали неподвижного Бэшку.

Расстреливали вдесятером, встав веером. Как учили, как на полигоне, по очереди — с колена, лёжа, под башню, в борт. Кто–то по–прежнему после каждого выстрела в экстазе визжал «Йаху!». Бэшка молча горел, вздрагивая от попаданий. А неподалёку кого–то заботливо эвакуировали; молотил лопастями «ирокез» с красными крестами. Всё было красиво, правильно, аккуратно — как набор солдатиков из коробочки…

Бой был коротким. Вернее, боя–то уже никакого и не было… Только Тунгус угрюмо пролаял: «Вижу ударный вертолёт «ирокез»!» — и срезал его очередью.

Когда домчались до Бэшки, всё уже кончилось. Перед Бэшкой веером стояли вражеские танки – мёртвые.

Мёртвые — все, как один. С виду абсолютно невредимые – но мёртвые, как мистическим проклятием сражённые. Десять Т–72 — точно таких же, как подбежавшие наши. С импортными нашивками и обозначениями, в пижонском пустынном камуфляже… Люки настежь. И сам Бэшка, их близнец, только обгорелый до неузнаваемости, чёрный, осевший на брюхо…

И – всё… Снова мирно блестела на солнце речка, и леденил броню чистый горный ветерок, унеся дым и смрад. Ватная горная тишина съела все звуки… Как не было войны – красота и покой; наслаждайся и радуйся жизни, пока движок молотит…

В скорбном молчании, бережно подтащили Компьютера — страшного и скрюченного.

Закурили.

— Так они и не увидели своего «абрашку»… – наконец, сказал старик «пятьдесят пятый» горестно, дотронувшись до остывающего борта Бэшки. — Парни, парни…

Командир постоял ещё несколько секунд — как всегда, аккуратный и подтянутый – потом молча развернулся, подкатил к Тунгусу, уже спустившемуся с высоты, и принялся что–то выпытывать вполголоса.

— Я не видел, что он санитарный… — отвирался Тунгус заунывным голосом, угрюмо глядя в сторону. – Я читал… Я учил… Там было написано: «ирокез» — ударный вертолёт… Я так и доложил по радио — вижу ударный вертолёт «ирокез», все слышали…

Командир что–то тихо сказал, и Тунгус вдруг вытянулся и обрадованно залопотал:

— Так точно! Я думал, это крест, как на их флаге!..

— Вот тебе и бой, — в сердцах сплюнул кто–то. — С викторией, мля, славяне…

Снова стало тихо — только ветер шелестел травинками.

— Мы не дрались, — ясным голосом, не оборачиваясь, ответил Командир. — Дрались Бэшка и Компьютер. Значит, победили они. Это был их бой.

— И хватит об этом, — совсем севшим голосом добавил прапор. Мрачно бренча инструментами, он полез снимать с мёртвых врагов тепловизоры.

Все угрюмо стояли и думали — как же это так, как такое может быть — брошенные танки… Танк может чувствовать — не так, как люди, но может. Он умеет обижаться, ненавидеть, может любить, даже бояться – одного не умеет: удивляться. И уж тем более — удивляться до оторопи. Но сейчас… Это было непонятно, противоестественно — подло, наконец! В это не верилось. Оказывается, смерть бывает не только в ударе и взрыве — но и вот так, когда ветер гуляет в распахнутых люках… Оказывается, война бывает не только до победы — а ещё когда убил и сбежал. Оказывается, можно предать всех и вся – предков, товарищей, даже свой танк — и всё равно это будет война, а предавшего кто–то назовёт воином. Проклятая война, в которой настоящего врага ты даже не увидишь — и не потому что он высоко за облаками — а потому что сначала придётся драться с бывшими своими, которых подговорили против тебя, вцепившись друг другу в глотку…

За чью–то уютную любовь к деньгам.

За Родину.

Вот две правды об этой войне. Вернее, одна.

— — — — — — -

Приключения Залепищева, или кому завидуют богатые.

Богатым все завидуют, и оттого ненавидят. Это известно любому богатому.

А ведь разбогатеть совсем несложно — что бы ни говорили лентяи и завистники! Это тоже — хорошо известно любому богатому. Главное — иметь эту цель; упорно, самозабвенно и трудолюбиво стремиться, растить и терпеливо лелеять мечту. Это главное. А завистники, между тем, даже не пытаются! Как же можно разбогатеть, не пытаясь, не стремясь к богатству, не любя деньги всей душой? Поэтому они и бедны. Надо быть достойным богатства — и тогда оно немедленно придёт. Вот и весь секрет.

Доказательств требуете? Пожалуйста: вчера отчим подарил Залепищеву на день рождения деньги — восемнадцать новеньких гладких пятисотевровых купюр, и Залепищев стал богатым. Видите — ничего сложного. Ибо капитал неустанно рыщет, куда быть вложенным, ищет устремлённых, инициативных и эффективных. Вступайте в клуб богатых; забудьте, наконец, про бедность!

Купюры, жёсткие, как крылья майского жука, переливались радужными голограммами, мистически просвечивая чистыми водяными знаками. «Мы — безраздельно твои» — шуршали они. Они сладко нашёптывали тысячи сокровенных обещаний, от них исходила сдержанная сила, аккумулированная энергия тысяч человеко–часов. Множество людей, из самых разных уголков мира, вырабатывали эти человеко–часы — ради краткого обладания ими — и Залепищев был на седьмом небе, полночи созерцая и изучая подарок. Наконец, он заботливо уложил деньги в «Макроэкономику» Сакса (да–да, он теперь студент Финэка!) - и счастливо заскрипел пружинами кровати, мягко подхватившей его тело — молодое перспективное тело будущего хозяина жизни.

Залепищев парил в мечтах. С абсолютной точностью, достойной будущего финансиста, он знал, что будет делать с деньгами. На шесть тысяч он купит тюнинговую стритрейсерскую 'двенаху'-трёхлетку, не сильно б/у — но хорошо пролеченную, и вложит в неё дополнительно тысячу. Ещё две тысячи ему понадобятся, чтобы покорить Иванову.