Снова три мушкетера - Харин Николай - Страница 18

Планше защищался, ссылаясь на то, что сбежать Гримо, кроме как в город, было некуда, а следовательно, он уже ответил на вопрос, избежав тем самым повешения на рее. В свою защиту Планше приводил также бесспорный, с нашей точки зрения, аргумент, заключавшийся в том, что стерегут экипаж фелуки ларошельцы, а никак не он, Планше, следовательно, и спрашивать с него за побег нечего.

Конец этим спорам положил капитан. Он подошел к Джейкобсону и, смерив его взглядом, сказал:

— Простите, сударь, по какому праву вы распоряжаетесь здесь?

— По тому же, по которому приказывают пленникам, капитан!

— Вы охраняете нас, это правда. Но командовать экипажем, а тем более решать, кого из его членов, а тем более пассажиров, следует вздернуть на рее, вы не можете. Хозяин на «Морской звезде» — я.

Взгляд фламандца скрестился со взглядом англичанина. Англичанин был упрям, моряк — тоже. Джейкобсон первый отвел глаза.

— Э-э, goddamn! Делайте, как хотите. Но не пытайтесь меня провести, кэптэн!

Как бы случайно оказавшийся рядом г-н Эвелин шепнул ему:

— Избегайте ссоры с капитаном, сударь! Он три года командовал пиратской шхуной в Карибском море, я это знаю наверняка, так как и тогда ходил его помощником.

Джейкобсон стиснул зубы и промолчал.

Таким образом, повешение Планше было отложено до лучших времен. Сам же он посчитал за лучшее немедленно удалиться в каюту, полпути благословляя капитана Ван Вейде и от души надеясь, что эти лучшие времена не наступят никогда.

Как легко догадаться, Гримо исчез не случайно. Получив от Планше подробную инструкцию, он задал только один вопрос:

— Надежная?

— Откуда мне знать, — с досадой отвечал Планше. — Не воображай, что я мог задать ей этот вопрос. Но хуже, чем сейчас, господину д'Артаньяну уже не будет, разве только если приговор приведут в исполнение. Не стала бы эта девушка пытаться спасти его от веревки для того, чтобы снова отправить на виселицу.

Гримо кивнул и исчез.

Все эти, следующие одно за другим, события, несомненно, отвлекают внимание от главного героя нашего правдивого повествования, однако их описание необходимо, поскольку они имели самое непосредственное отношение к его дальнейшей судьбе.

Пока д'Артаньян находился в камере для приговоренных к смертной казни и, следовательно, не имел возможности действовать, остальные лица, волею судьбы вовлеченные в историю, о которой мы рассказываем на этих страницах, напротив, жили активной жизнью. Движимые самыми различными желаниями, все они, совершая те или иные поступки, зачастую сами не отдавая себе в этом отчет, принимали живейшее участие в судьбе д'Артаньяна. И каковы бы ни были побудительные мотивы и помыслы всех героев трагикомедии, имя которой жизнь, они привели к тому, чего и следовало ожидать. А именно: наша история, которая могла бы оборваться вместе с жизнью храброго гасконца, не оборвалась, а получила продолжение.

Возможно, это случилось потому, что д'Артаньян был не только храбр, но и обаятелен. По этой причине фортуна, эта ветреница, снова задержала на нем свой взор.

Вернее же всего, своим везением мушкетер был обязан тому обстоятельству, что его персона привлекла внимание другой молодой особы мадемуазель де Бриссар.

Эта девушка, родившаяся в семье военного и выросшая среди людей действия, и сама была также способна на решительные поступки. Предоставив Планше, снабженного ее инструкциями, следовать под конвоем обратно на «Морскую звезду», одиноко маячившую в Ларошельской гавани, девушка приступила к осуществлению главной части своего плана.

Когда часы на башне городской ратуши пробили девять, в конце плохо освещенной, как и почти все остальные, городской улицы показался портшез, несомый двумя рослыми лакеями. Это само по себе было большой редкостью в осажденной Ла-Рошели, а появление портшеза в такое время, когда все старались не высовываться из своих домов, предпочитая находиться за крепкими дверными засовами и ставнями, вполне могло вызвать удивление и любопытство.

Поэтому стражник, стерегущий д'Артаньяна, был удивлен, когда лакеи опустили портшез перед тюремными воротами и из него вышла дама, закутанная в бархатный плащ с капюшоном.

Подойдя к стражнику, дама пожелала, чтобы ее провели к начальнику тюрьмы.

— Это невозможно, мадам, — отвечал стражник, пытаясь рассмотреть лицо молодой женщины, скрытое низко опущенным капюшоном.

— Почему же?

— Начальник не живет здесь. Он ночует дома, а так как тюрьма почти пуста, он давно ушел.

— Однако же кого-то вы здесь охраняете?

— Да, мадам. Этот человек будет завтра казнен.

— Значит, все правильно.

— Что вы имеете в виду, мадам?

— Называйте меня — мадемуазель.

— Простите, мадемдазель.

— Именно этого человека мне и нужно видеть, если, конечно, в тюрьме нет другого арестанта, которого также должны казнить на следующий день.

— Простите, мадам… я хотел сказать, мадемуазель…

— Что такое?

— Я не могу пропустить вас к нему, пока…

— Пока… Договаривайте, сержант.

— Но я не сержант, сударыня.

— Ну так вы станете им.

— Я не совсем понимаю вас, мадемуазель…

— Мой опекун, который для меня почти что родной отец, как вам, наверное, известно, предложил мне навестить заключенного, чтобы он получил духовное утешение — он наш брат по вере.

— Как, мадемуазель, приговоренный протестант?!

— Конечно, хотя вы могли и не знать этого. Не все наши противники наши враги, и не все наши враги — католики. Он военный человек и просто исполнял свой долг, сражаясь с нами.

— Однако, мадемуазель, я все равно не могу пропустить вас к заключенному.

— Вы не даете мне договорить!

— Прошу прощения, мадемуазель!

— Мой отец очень утомлен и отдыхает — у него столько дел в это тяжелое время. Только поэтому он и послал меня с вооруженными людьми в такой час к дворянину, содержащемуся в этой камере, поскольку тот вспомнил об одной важной вещи, которую не успел сообщить ему. В записке, переданной отцу, этот дворянин пишет, что не хочет умирать, не облегчив душу каким-то очень важным признанием. Поскольку отец всецело доверяет мне, он и попросил меня выслушать этого дворянина.

— В таком случае — кто же ваш отец, сударыня.

— Комендант Ла-Рошели, — был ответ, и прекрасная незнакомка откинула капюшон.

— Ах, мадемуазель де Бриссар! — воскликнул пораженный стражник.

— Вы узнаете меня, не так ли?

— Конечно, но…

— Вы все еще колеблетесь?!

— Нет, но…

— Что же еще вам нужно?!

— Я просто не могу понять одной вещи, сударыня.

— Какой же именно?

— Как узник сумел передать эту записку?

— Это очень просто. Он передал ее одному из тех солдат, которых вы с вашим товарищем сменили час тому назад.

— О, теперь я понимаю, мадемуазель. Прошу вас пройти сюда, я посвечу вам.

— Вы передадите мне фонарь и оставите нас наедине — дело, о котором будет говорить приговоренный, может касаться слишком важных вопросов.

— Сударыня, но это может быть опасно…

— Это дворянин и вдобавок человек, который на рассвете предстанет перед Господом, — торжественно проговорила Камилла.

Солдат украдкой любовался ею.

— Итак, моей чести ничто не угрожает. А свою жизнь я сумею защитить. Во-первых, я закричу, и вы с товарищем сразу же придете ко мне на помощь.

— А во-вторых, мадемуазель?

— А во-вторых, со мной вот это. — И девушка извлекла из складок плаща стилет, тускло блеснувший при свете фонаря, раскачиваемого ветром в руке часового.

— Ах, сударыня. У вас на все есть ответ. Вот вам фонарь. Сейчас я отопру дверь.

— Когда я закончу разговор, я постучу в дверь и позову вас.

— Я тотчас же приду, мадемуазель.

Тяжелая дверь со скрипом отворилась.

Мы погрешили бы против истины, утверждая, что д'Артаньян спал беспробудным сном, зная, что наутро он отправится на виселицу. Поэтому, услышав лязг отпираемых засовов, мушкетер тут же вскочил на ноги. Он готов был думать, что потерял представление о ходе времени, что пришло утро, а с ним и тюремщики, явившиеся за ним.