Снова три мушкетера - Харин Николай - Страница 16

— Отойдем в сторонку, Планше, и ты расскажешь мне о себе и о своем господине, — понизив голос, обратилась она к нему.

Затем Камилла отвела его на расстояние, достаточное для того, чтобы их дальнейший разговор не был услышан сержантом и солдатами.

— Ну же, говори! — нетерпеливо потребовала она. Планше нельзя было отказать в сообразительности. Он понял, что эта молодая особа, пользующаяся большим влиянием, вряд ли стала бы расспрашивать его с таким интересом только для того, чтобы наблюдать завтрашнюю казнь, имея исчерпывающую информацию о личности казнимого. Волнение девушки свидетельствовало о том, что тут замешано другое, более естественное чувство. Сообразив, что его рассказ может принести пользу хозяину, хотя еще и не понимая — какую, Планше не поленился расписать козни кардинала и миледи, направленные против его господина.

Однако хитрец Планше вполне обоснованно умолчал о несчастной г-же Бонасье, обнаружив себя знатоком женской натуры. Зато он в ярких красках описал путешествие в Лондон, не преминув отметить, что впоследствии ему одному пришлось совершить туда еще одну поездку исключительно с целью уберечь лорда Бэкингема от руки наемного убийцы и, следовательно, он, Планше, с полным основанием может считаться другом и соратником ларошельцев, что, собственно, и подтвердил комендант этого достойного города, отпустив его обратно на фелуку.

Рассказ Планше возымел свое действие. Щеки Камиллы порозовели, а сердце забилось гораздо чаще, чем это случается по обыкновению. План созрел в ее головке в считанные минуты.

— Хочешь помочь своему господину? — быстро спросила она, кинув взгляд на стражу и удостоверившись, что солдаты не могут слышать ее.

Планше утвердительно кивнул головой.

— Сейчас стражники отведут тебя обратно на фелуку. Есть ли на ней кто-либо, на кого ты можешь положиться?

Планше снова утвердительно кивнул головой, вспомнив, что Гримо не позволили сойти на берег и он остался на «Морской звезде».

— Отлично. Стража будет стеречь тебя и капитана, возможно, помощника. За всеми матросами им не уследить — люди в Ла-Рошели очень устали. Пусть твой товарищ незаметно проберется в город и найдет кантора в церкви, расположенной неподалеку от ратуши, на городской площади. Если кантора там не окажется, церковный сторож объяснит ему, как отыскать его дом, — он живет всего лишь в нескольких минутах ходьбы оттуда. Пусть твой товарищ назовет мое имя — оно послужит пропуском — и попросит кантора быть у входа в церковь около…

Тут Камилла приблизилась к Планше и остальную часть своих указаний сообщила ему на ухо. После этого девушка, не прощаясь, повернулась спиной к удивленному Планше и подошла к сержанту.

— Можете увести этого человека. Он меня больше не интересует, сказала она и удалилась с высоко поднятой головой.

— Красивая дочь у господина коменданта, — заметил один из стражников, глядя ей вслед, но взгляд сержанта тут же заставил его сделать вид, будто он и не думал что-либо говорить по этому поводу.

Сержант взял Планше за локоть, и маленькая процессия отправилась в гавань.

Когда комендант Ла-Рошели проснулся, уже вечерело. Не теряя времени, градоначальник приказал привести к нему капитана фелуки, до сих пор томившегося под стражей в полном неведении относительно своей дальнейшей участи, равно как и участи, постигшей д'Артаньяна.

— Ваше имя? — спросил комендант, как только капитан был приведен к нему и они остались наедине.

Впрочем, стражники находились за дверьми кабинета и могли явиться по первому зову коменданта.

— Якоб Ван Вейде, капитан фелуки «Морская звезда» к вашим услугам, сударь.

— Не могли бы вы подробнее рассказать мне о том, как ваш пассажир… кажется, его зовут шевалье де Кастельмор, не так ли?..

— Правильно, сударь.

— Как он оказался у вас на борту?

— Он сел на корабль в Портсмуте, как я уже объяснял вашему офицеру, чтобы я отвез его в Биарриц, а так как мы идем… виноват, сударь… так как мы шли в Сантандер — я согласился.

— Он, наверное, хорошо заплатил вам, любезный капитан Ван Вейде?

— Мы поладили на двадцати рейксдалдерах.[8]

— Неплохо, если принять во внимание, что вам было по пути.

— Именно об этом я и подумал, сударь.

— Что же этот гасконец мог делать там, в Англии?

— Об этом мне ничего не известно, сударь.

На лице коменданта появилась насмешливая улыбка.

— В таком случае, господин Ван Вейде, мне известно гораздо больше, чем вам.

Так как фламандец продолжал молчать, комендант продолжал:

— Мне, например, известно, что гасконский дворянин, лейтенант мушкетеров короля, называющий себя де Кастельмором, заслан в Ла-Рошель по приказанию Ришелье. Что вы на это ответите, любезный капитан?

Фламандец по-прежнему невозмутимо пожал плечами.

— Поскольку ваша честь говорит, что это так, то, наверное, это так и есть.

— Вы хотите сказать, что вам об этом ничего не известно.

— Ничего, ваша честь.

Комендант подумал с минуту.

— Должен сказать, что вы превзошли благородством шевалье де Кастельмора, который, поняв, что его игра проиграна, признался мне во всем.

Произнося последние слова, комендант испытующе взглянул на моряка. Но тот по-прежнему с философским видом разглядывал предметы обстановки комендантского кабинета. Казалось, что единственной мыслью, занимающей в настоящий момент почтенного моряка, была мысль о его глиняной трубке, а единственным желанием — ее раскурить.

Молчание затягивалось. Комендант, раздраженный этим, решил нанести решающий удар.

— Гасконец все открыл нам. Знаете ли, капитан, перед смертью людям свойственно желание облегчить душу. Он сказал нам, что вы и ваши люди доставили его в Ла-Рошель по приказанию кардинала.

— Не открыл ли он также вам, из какого порта мы доставили его по приказанию кардинала, сударь?

Насмешливый тон, которым был задан этот вопрос, невозможно было не заметить, и это еще больше разозлило коменданта.

— Так вы признаете, что прибыли в Ла-Рошель вовсе не из Портсмута? воскликнул он.

— Напротив. Кажется, это вы, ваша честь, все время стараетесь любым способом доказать обратное.

— Черт возьми! Да или нет?!

Капитан снова пожал плечами.

— Я говорю одно, вы утверждаете другое. Но, поскольку это я окружен вашими людьми, а не наоборот, то все равно будет по-вашему, если вы этого захотите, ваша честь.

— Я снова повторяю вам, что гасконец во всем признался!

— Очевидно, ему было в чем признаваться, ваша честь.

— Но он показал также, что вы и ваш экипаж — люди кардинала.

— Очевидно, он показал это под пытками. Дворянин не мог поступить так по доброй воле.

— Тысяча чертей!

— Вот именно.

Коменданту Ла-Рошели нельзя было отказать в здравом смысле. Он понял, что избранный им путь завел его в тупик.

— Капитан Якоб Ван Вейде, я хочу, чтобы вы отдавали себе отчет в том, что находитесь в плену у людей, доведенных до крайности. Для нас не так уж и важно — виновны вы на самом деле или нет. Я отправил гасконца в камеру, а на рассвете он будет повешен — его опознал один из моих офицеров. Тень подозрения закономерно падает и на вас. Вы молчите — это ваше право. У меня нет прямых доказательств вашей виновности в шпионаже — это правда. Но для того чтобы вздернуть вас завтра утром на одной перекладине с де Кастельмором, вполне хватит и моих подозрений.

Видя, что моряк по-прежнему молчит, комендант продолжал:

— Но я хочу предоставить вам шанс сохранить жизнь, скажу больше — вы сохраните корабль и экипаж. Вы человек умный, это мне ясно, и, очевидно, понимаете, что у меня есть в этом деле свой интерес, поэтому вы можете мне доверять. Когда я говорю, что вы можете сохранить свое судно и людей, я не кривлю душой.

Глаза моряка заблестели, и, хотя он тут же принял обычный невозмутимый вид, комендант успел заметить этот блеск и почувствовал, что на этот раз он на верном пути.