Снова три мушкетера - Харин Николай - Страница 10

— В таком случае не назовете ли вы свое имя, шевалье?

— Меня зовут Шарль де Кастельмор, сударь.

— Вы должны понимать, господин де Кастельмор, что идет война, как вы видите, поэтому никакие меры предосторожности не кажутся нам излишними. Я надеюсь, что вы не станете возражать, если я провожу вас к коменданту города и он задаст вам несколько вопросов.

— Я наслышан о тяготах осады, шевалье. Мне пришлось о ней узнать много всяких разноречивых слухов во время моего пребывания в Англии, так что я ничего не имею против вашего предложения. Скажу больше, — продолжал д'Артаньян, — не далее чем час назад я сам имел повод убедиться в том, что идет война, — нас обстреляли королевские корабли.

— В таком случае позвольте проводить вас, сударь, — произнес офицер вежливым, но твердым тоном, слегка посторонившись, чтобы пропустить д'Артаньяна вперед. — Вам тоже придется отправиться с нами, капитан, добавил он, делая знак сопровождавшим его солдатам с факелами в руках.

Шагая по гулким, пустынным улицам ночной Ла-Рошели, продуваемым сырым ветром с Атлантического океана, под бдительным оком сопровождавшего конвоя, д'Артаньян в сотый раз задавал себе один и тот же мучивший его вопрос: мог ли он каким-либо образом уклониться от выполнения приказа его высокопреосвященства?

Чувствуя, что остатки приятного возбуждения, вызванного совокупным действием рейнского и забавной беседы с помощником капитана, улетучиваются с быстротой скаковой лошади, д'Артаньян утешал себя тем, что является офицером сражающейся армии, а следовательно, обязан был исполнить любой приказ его высокопреосвященства. Вспомнив слова Атоса, д'Артаньян попытался представить себе подлинную подоплеку приказа Ришелье и, поразмыслив над этим вопросом, пришел к выводу, что в настоящее время делать этого не следует.

Они миновали пустынную площадь с возвышавшейся посреди нее виселицей, на которой покачивались на ветру тела трех-четырех смутьянов или лазутчиков. Зрелище было не из самых веселых, и наш мушкетер непроизвольно вздрогнул, проходя мимо. Ему показалось, что шагающий рядом офицер приблизил факел к его лицу и внимательно посмотрел на него, как бы желая угадать эффект, произведенный на д'Артаньяна зрелищем повешенных. Гасконец нахмурился и решил, что больше ни разу не обнаружит ни малейшего признака мимолетной слабости.

Тем временем они достигли цели. Их окликнули часовые. Забряцало оружие, заплясали отблески огней на стали мушкетов и алебард.

Поднимаясь по ступенькам широкой лестницы, д'Артаньян рассматривал окружавших его ларошельцев. При этом мушкетер отметил про себя, что его миссия в любом случае носит гуманный характер. Защитники города тяжко страдали от недоедания — лица их имели землистый оттенок, под глазами виднелись голодные отеки.

Д'Артаньяна провели к коменданту. Разглядев человека, который сидел перед ним за большим резным столом, наш гасконец решил, что комендант Ла-Рошели вполне способен уморить весь город ради своего честолюбия, после чего из принципа пустит себе пулю в лоб. Это не обрадовало лейтенанта королевских мушкетеров.

Комендант церемонно приветствовал д'Артаньяна, после чего указал ему кресло напротив. Д'Артаньян в свою очередь отвесил поклон, который не посрамил бы самого г-на де Тревиля, слывшего, несмотря на репутацию воина, одним из самых галантных вельмож Парижа. Затем мушкетер приготовился приступить к сдаче экзамена, где ценой неудачи была виселица.

Однако его собеседник не торопился начинать разговор; вместо этого комендант погрузился в сосредоточенное созерцание гасконца.

Молчание затягивалось, так как д'Артаньян решил ни в коем случае не нарушать его первым. Наконец комендант решил, что его рекогносцировку следует считать оконченной.

— Итак, господин де Кастельмор? — проговорил он, оттенив знак вопроса модуляцией голоса.

— Итак, господин комендант? — эхом откликнулся мушкетер, изображая на лице любезную улыбку.

Сейчас он не чувствовал и тени страха, азарт состязания овладевал душой молодого человека, а в крови словно заплясали маленькие горячие пузырьки.

Комендант нахмурился.

— Вы прибыли в Ла-Рошель из…

— Из Портсмута, сударь. Я сел на судно, которое направлялось в испанский порт Сантандер, и подрядился с капитаном, что он доставит меня в Биарриц, — это по пути.

— Если не ошибаюсь, Биарриц — это морской порт в Гаскони?

— Вы совершенно правы, сударь.

— Вы гасконец, господин де Кастельмор?

— Совершенно верно, господин комендант.

— Что привело вас в Англию? Простите мою настойчивость, шевалье, но у нас в последнее время столько хлопот с лазутчиками. Их засылают в Ла-Рошель уже просто целыми отрядами. Наверное, вы обратили внимание на повешенных, что болтаются рядом с городской ратушей. Они повешены совсем недавно…

— Честно говоря, господин комендант, было очень темно, и, хотя конвоировавший меня офицер постарался осветить своим факелом всю картину, боюсь, что я мог упустить кое-какие детали и не получил всего, что мне причиталось, — сказал д'Артаньян, дерзко глядя прямо в глаза коменданту.

— Вы мужественный человек, господин де Кастельмор, — проговорил тот с кривой усмешкой. — К сожалению, на войне первыми гибнут именно храбрецы. Итак, сударь, я сказал вам, что трудности военного времени заставляют нас быть подозрительными и причинять неудобства случайно попадающим в город путешественникам вроде вас. Тем более если они — гасконцы, как вы, ибо всем известно, что гасконцы, как правило, служат в гвардии короля Франции. И тем более если они говорят, что возвращаются из Англии, как вы, потому что король Франции воюет с королем Англии.

— Скорее герцог Бэкингем воюет с кардиналом Ришелье, — сказал д'Артаньян, продолжая смотреть своему собеседнику прямо в глаза. — Точнее сказать — воевал.

— Почему вы говорите в прошедшем времени? Ла-Рошель не сдалась на милость победителей и не собирается этого делать, — живо отвечал комендант.

— Я и сам вижу тяжелое положение Ла-Рошели, простите мою прямоту, господин комендант, — почти бедственное положение, — продолжал д'Артаньян, намеренно оставляя без внимания вопрос коменданта. — Я понимаю, что ваш интерес ко мне вызван насущными нуждами и необходимостью быть готовыми к отражению вражеского удара. Конечно, это и только это заставляет вас удерживать меня здесь, вместо того чтобы предложить пострадавшему от шторма и кораблекрушения путешественнику отдых и кров над головой.

— Да-да, это именно так, — по-прежнему хмурясь, отвечал комендант. Однако вернемся к нашей теме. Как вы оказались в Портсмуте и почему вы употребили прошедшее время, упоминая о лорде Бэкингеме?

— Если вы не против, господин комендант, я буду отвечать на ваши вопросы по порядку.

— Вы предвосхитили мое желание, господин де Кастельмор.

— Несколько лет назад я покинул родительский дом и отправился в Париж, чтобы поступить на королевскую службу. Вам, по-видимому, известно, сударь, что гасконские дворяне пользуются заслуженной репутацией отличных воинов далеко за пределами своей родины.

— Я готов повторить свои слова, господин де Кастельмор. В рядах защитников города тоже есть гасконцы, и все они — храбрецы!

Д'Артаньян отвесил легкий поклон и приготовился продолжать.

— Итак, господин де Кастельмор?

— Итак, мне удалось поступить в гвардейскую роту господина Дэзэсара, но…

— Вы остановились. Что же было дальше?

— Вскоре у меня начались неприятности.

— Чем же они были вызваны?

— Я увидел, что в Париже, а следовательно, и во всей Франции, распоряжается отнюдь не его величество король, а кардинал.

— Это и так всем известно. Король никогда не стал бы осаждать Ла-Рошель по собственной воле.

— Что вы хотите, сударь, от восемнадцатилетнего юноши, который только что прибыл из провинции?!

Посмотрев на коменданта, д'Артаньян понял, что слишком переусердствовал в своем самоуничижении. Гасконец со смиренным выражением лица во Франции Людовика XIII был таким же редким явлением, как летний снегопад в наши дни.