Молчание Курочки Рябы - Александрова Наталья Николаевна - Страница 32

Тетка сидела на низенькой табуретке, тяжело привалившись спиной к стене. На голове ее был туго натянутый полиэтиленовый пакет. Сквозь прозрачный пластик виднелось багровое лицо, искаженное предсмертной мукой.

Лола охнула и попятилась к двери.

— И снова опоздали! — проговорил Леня, оглядываясь по сторонам. — Причем на этот раз, может быть, всего на несколько минут!

— И здесь они тоже что-то искали! — Лола расширенными от ужаса глазами обвела помещение.

Действительно, все здесь было перевернуто вверх дном, на полу валялись выброшенные из шкафа сероватые от многократных стирок простыни и наволочки с черными больничными штампами — белье, наворованное предприимчивой теткой за долгие годы беспорочной службы. Тут же валялись открытые банки из-под круп, сами крупы усеивали пол, как песок пустыню.

— Что же они здесь-то искали? — пробормотал Маркиз. — У этой тетки явно не было никаких записей или документов… а что у нее могло быть — это ключи от архива!

Он повернулся к своей спутнице и очень вовремя, чтобы успеть подхватить ее: Лола медленно сползала на пол. Лицо ее позеленело, как весенняя листва. Видимо, вид задушенной старухи оказался чересчур впечатляющим даже для ее крепких нервов, и она впервые за всю свою артистическую и профессиональную карьеру упала в обморок всерьез, а не по заказу.

Леня пристроил ее на продавленную кушетку и огляделся в поисках воды.

На табуретке возле входа стоял большой глиняный кувшин с колодезной водой. Леня подхватил его… и увидел под донышком кувшина умостившийся в небольшом углублении старый заржавленный ключ.

— Вот где он! — обрадовался Маркиз. Однако прежде чем прибрать найденный ключ, он подошел к Лоле с кувшином в руках, и плеснул ей в лицо.

— Ой! — Лола вздрогнула и открыла глаза. — Что это было? Мне все это приснилось?

Она обвела взглядом тесную комнатку, увидела мертвую хозяйку и горестно вздохнула:

— Нет, не приснилось! Ленечка, ну мы наконец вернемся домой? Я ужебольше не могу видеть трупы!

— Надеюсь, трупов больше и не будет, — как мог, успокоил ее Маркиз, — и очень скоро мы поедем домой. Только напоследок заглянем еще кое-куда…

— Никуда больше не хочу заглядывать Г — захныкала Лола. — Опять найдем там какую-нибудь мертвую старуху! Ну почему ты никогда не можешь вовремя остановиться?

— Потому что у нас теперь кое-что есть! — Леня гордо продемонстрировал ключ. — Между прочим, я его обнаружил благодаря твоему обмороку. Но больше, пожалуйста, не падай — у нас есть более важные дела.

— Ты ужасный человек! — воскликнула Лола с пафосом. — Я проклинаю тот день, когда согласилась с тобой работать!

— Что-то я не припомню — из какой это пьесы? —Леня наморщил лоб. — Вроде бы не из «Трех сестер» и не из «Собаки на сене»… но вообще, должен признать, довольно эффектно. И самое главное — раз ты уже способна играть с такой отдачей, значит, ты в форме, и можно продолжать работу.

— Ну тебя, — отмахнулась Лола, — пойдем уже в твой архив! Хочется скорее закончить дело и уехать из этого ужасного поселка, пока не наткнулись еще на один труп!

— Придется подождать до темноты! — остановил ее Маркиз. — Не хватало только, чтобы нас застукали во время поисков! Тогда оба эти трупа наверняка спишут на нас.

— Боже мой! — Лола схватилась за голову. — Еще полдня провести в Кунтышеве? Ну хоть поесть-то можно, а то я просто умираю от голода!

— Попытаемся, — осторожно ответил Маркиз. — По дороге к больнице я видел вывеску кафе. Правда, там нам вряд ли предложат салат из осьминогов или пармскую ветчину, кроме того, оно носит довольно подозрительное название «Счастливого пути», но ничего другого нам, кажется, не предложат.

Компаньоны спрятали свою машину в кустах неподалеку от больницы, чтобы она лишний раз не мозолила глаза местным жителям, и отправились пешком к центру поселка.

Кафе «Счастливого пути» располагалось неподалеку от главной местной достопримечательности —того самого памятника Ленину, возле которого спутники двумя часами раньше повстречали разговорчивую старуху с козой. Внутреннее убранство кафе напоминало типичную поселковую столовую тридцатилетней давности. Возле окна красовалась кадка с китайской розой, усеянной крупными бордовыми цветками. Большая часть столиков была свободна, прочие были заняты проезжими шоферами, которые закусывали вчерашними щами и малопривлекательными пригорелыми котлетами, с интересом поглядывая на возвышающуюся за кассой крупную разбитную особу лет сорока в белой наколке, кокетливо прикрепленной к завитым рыжим волосам. Именно этот основной контингент и дал кафе его выразительное название.

Впрочем, среди бравых шоферов попадалось и несколько местных жителей, которых можно было узнать по резиновым сапогам, так называемым фуфайкам и распространяемому ими бодрящему запаху поля и хлева.

Местные жители щей не ели, поскольку этого у них и дома хватало, а брали на раздаче в основном винегрет и селедку в качестве закуски к сомнительному мутноватому напитку, который разливали под столом. Буфетчица закрывала глаза на эти маневры, следя только за тем, чтобы посетители не приносили в заведение собственной закуски, а покупали хоть что-нибудь у нее.

Леня подошел к стойке и вежливо осведомился, что им могут предложить в этом храме общественного питания.

— Мужчина, вам поесть или закусить? — осведомилась рыжая особа, с интересом оглядев Леню и с неодобрением его спутницу.

— Как все-таки велик и могуч наш язык! — проговорил Маркиз, повернувшись к Лоле. — Подумай только, сколько в нем тонкостей и нюансов! Надо же — поесть или закусить!

Он мило улыбнулся буфетчице:

— Если вы, мадам, интересуетесь, собираемся ли мы с подругой разливать под столом самогон, французский коньяк или другие крепкие спиртные напитки — то нет, не собираемся. Нам бы поесть, только что-нибудь безопасное, чтобы не пришлось переименовывать ваше заведение в „«Последний путь»!

— Во-первых, не мадам, а мадмуазель, — уточнила буфетчица, кокетливо заправив за ухо огненно-рыжий локон. — А во-вторых, если поесть — так берите щи и шницель свиной рубленый.

— Какое блестящее знание французского языка, мадмуазель! — восхитился Леня. — Я вас поздравляю.

А насчет щей и шницеля… вы уверены, что мы доживем до утра?

— Люди не жалуются, — буфетчица широким жестом обвела обедающую публику.

— Люди, может быть, отличаются отменным здоровьем, — предположил Маркиз. — Я лично знал одного водителя карьерного грузовика, который съел банку тушенки вместе с жестью и даже не заметил…

— Да вы вроде тоже на больного не похожи, — буфетчица окинула Леню знойным взглядом и выправила локон из-за уха.

— Я — может быть, но моя спутница… в общем, нет ли у вас чего-нибудь полегче, чем прошлогодние щи или свиной придорожный шницель?

— Ну ладно, — буфетчица скромно потупилась. —Я вам яишенку приготовлю… уж от нее-то вам точно ничего не будет! Из свежих яиц яишенку. Раз уж вы такие деликатные. Хотя насчет шницеля свиного рубленого вы зря сомневаетесь. У меня доктор один обедает, так он шницель кушает, и ничего!

— Доктор? — Маркиз насторожился.

— Ну да, из детской больницы доктор, Михаил Васильич. Больница-то переехала, а он остался. Хороший доктор, он дочку мою, Таточку, вылечил… Таточка моя заикалась, ее собака напугала, так Михаил Васильич вылечил ее, и ничего с меня не взял. «Все, — говорит, — болезни от страха случаются. Если, — говорит, — в детстве человека чем-то сильно напугать, так непременно у него от этого какая-то болезнь приключится». Так что — будете яишенку?

— Непременно, — кивнул Леня. — Премного вам благодарен!

— Тогда подождите минут десять!

Спутники заняли свободный стол, расположенный под сенью китайской розы и показавшийся им немного чище других.

Однако не успели они расположиться, как к Лене подошел здоровенный шофер с густыми сросшимися бровями.

Еще суровее нахмурив и без того угрюмое лицо, он наклонился и произнес многообещающим голосом: