Чужак в чужой стране [= Чужой в чужой земле, Пришелец в земле чужой, Чужак в стране чужой, Чужак в ч - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 2

Министр науки презрительно оглядел капитана.

— Если вас беспокоят последствия перегрузок, мой дорогой капитан, то разрешите заверить вас, что мы это предусмотрели. В конце концов, я бывал в космосе. Этот человек, Смит, должен…

Капитан Ван-Тромп решил, что пришла пора дать выход дурному настроению. Впоследствии он объяснял это вполне естественной усталостью. Он и в самом деле чувствовал себя так, словно совершил посадку на Юпитер. Поэтому он резко оборвал министра:

— Ха! Этот человек, Смит… Этот «человек»! Вы что, не понимаете?

— Чего?

— Смит… не… человек.

— Что? Объяснитесь, капитан.

— Смит — разумное существо человеческого происхождения, но он скорее марсианин, чем человек. Пока не появились мы, он и в глаза не видел людей. Он думает как марсианин, чувствует как марсианин. Он воспитан расой, которая не имеет с нами ничего общего… у них даже полов-то нет. Он человек по происхождению, но марсианин по существу. Если вы хотите, чтобы он помешался, если вы хотите потерять этот «клад для науки», валяйте, зовите ваших яйцеголовых. Не давайте ему времени привыкнуть к нашей сумасшедшей планете. Мое дело сторона; я свое сделал!

Генеральный Секретарь Дуглас нарушил тяжелое молчание:

— Конечно, сделали, капитан, и сделали отлично. Если этому человеку или человеко-марсианину нужно несколько дней адаптации, наука, я думаю, может и подождать. Не обижайся, Пит. Капитан Ван-Тромп здорово устал.

— Но кое-что не может ждать, — вмешался министр массовой информации.

— Что, Джок?

— Если мы в самое ближайшее время не покажем Человека с Марса по стереобакам в новостях, следует ожидать беспорядков, мистер Секретарь.

— Гм… Ты преувеличиваешь, Джок. Рассказать в новостях о Марсе следует, это само собой. Показать, как я награждаю капитана и его экипаж… завтра, я думаю. Капитан Ван-Тромп расскажет о своих впечатлениях… после того, как выспится.

Министр покачал головой.

— Не годится, Джок?

— Все ждали, что они привезут настоящего живого марсианина. Раз уж его нет, нам нужен Смит, и нужен позарез.

— Живого марсианина? — Генеральный Секретарь Дуглас повернулся к капитану Ван-Тромпу. — У вас есть видеоленты с марсианами?

— Сколько угодно.

— Вот тебе и ответ, Джок. Раз нет живых марсиан, сгодятся и ленты. Теперь, капитан, насчет экстерриториальности: так вы говорите, марсиане не были против?

— Нет, сэр… только они не были и за.

— Не понял.

Капитан Ван-Тромп пожевал губу.

— Сэр, говорить с марсианами — все равно, что говорить с эхом. Вам не возражают, но и результата никакого.

— Может быть, вы пригласите сюда этого, как его там, вашего семантика? Или он уже ждет за дверью?

— Его зовут Махмуд, сэр. Доктор Махмуд не совсем здоров. Э… небольшое нервное расстройство, сэр, — Ван-Тромп подумал, что ему удалось найти подходящую замену словам «мертвецки пьян».

— Послеполетная эйфория?

— Да, похоже.

— Что ж, поговорим с ним, когда ему станет лучше. Я думаю, этот молодой человек, Смит, тоже нуждается в помощи.

— Да, по-видимому, — неуверенно сказал Ван-Тромп.

Этот молодой человек, Смит, был еле жив. Его тело, нестерпимо сжатое и ослабленное странной формой пространства в этом немыслимом месте, наконец-то смогло отдохнуть в мягком гнезде, куда его поместили те, другие. Он перестал сопротивляться и перевел работу легких и сердца на третий уровень.

И понял, что почти полностью израсходовался. Легкие работали тяжело, словно дома, сердце с натугой гнало кровь по сосудам… и еще эта ядовитая, удушающе жаркая атмосфера. Надо было принимать защитные меры.

Когда его пульс упал до двадцати ударов в минуту, а дыхание сделалось почти неуловимым, он тщательно исследовал себя: надо было убедиться, что не начался процесс рассоединения, пока его внимание было отвлечено. Когда он был полностью удовлетворен, то переключил часть второго уровня на охрану и ушел в себя. Надо было восстановить происшедшие события во всем многообразии, чтобы сделать их понятными для себя, взлелеять их, определить и отложить в памяти… иначе они поглотят его.

Откуда начать? С того, как он покинул дом, поддерживаемый теми, другими, которые оказались птенцами одного с ним гнезда? Или с того, как он очутился в этом смятом пространстве? С того, что на него вдруг нахлынула лавина огней и звуков, воспринятая им как сводящая с ума боль. Нет, он не был готов к анализу этого воспоминания — назад! назад! — и даже не к первой встрече с теми, чужими, которые оказались теперь своими. И даже не к тому времени, когда начала подживать рана от первого грокинга, что он не такой, как остальные птенцы его гнезда… к самому началу, к самому гнезду.

В его мыслях не было земных понятий. Английский, которому он только что выучился, был беден, даже примитивнее того, на котором торгуются на базаре индус и турок. Смит пользовался английским так же, как пользуются шифровальными таблицами — работа и долгая, и нудная. Теперь же его мысли-абстракции полумиллионолетней, совершенно чуждой человечеству культуры были настолько далеки от человеческих понятий, что перевести их было совершенно невозможно.

В смежной комнате играли в криббидж доктор Таддеус и Том Мэчем, приставленный к Смиту вместо медсестры. Таддеус все время косил одним глазом на свои датчики и счетчики. Когда мигающий огонек изменил частоту с девяноста двух пульсаций в минуту до двадцати и стал мигать все реже и реже, он рванулся в палату Смита. Мэчем задышал ему в затылок.

Пациент лежал в мягкой оболочке гидравлической кровати и, похоже, был мертв. Таддеус рявкнул:

— Доктора Нельсона!

— Слушсэр! — отозвался Мэчем. И добавил: — Как насчет «трясуна»?

— Доктора Нельсона!!!

Мэчем бросился вон. Врач осмотрел пациента, не прикасаясь к нему. В палату, неуклюже, как и все, кто долго пробыл в космосе и еще не успел привыкнуть к земной тяжести, вошел пожилой доктор.

— Что у вас, доктор?

— Дыхание, температура и пульс пациента пропали около двух минут назад, сэр.

— Что вы предприняли?

— Ничего, сэр. Ваши указания…

— Хорошо, — Нельсон осмотрел Смита, взглянул на аппаратуру позади кровати: такую же, как и в смежной комнате. — Дайте мне знать, если что-нибудь изменится.

Он повернулся, собираясь уйти.

Таддеус оторопело уставился на него.

— Но, доктор…

— А каков ваш диагноз, доктор? — осведомился Нельсон.

— Ммм… мне не хотелось бы говорить о вашем пациенте, доктор.

— Я спросил вас о диагнозе.

— Хорошо, сэр. Шок… нетипичный, возможно, — увильнул он от ответа. — Шок, повлекший летальный исход.

Нельсон кивнул.

— Разумно. Но это особый случай. Я видел пациента в таком состоянии, наверное, дюжину раз. Глядите, — он поднял руку Смита и отпустил ее. Она осталась в том же положении.

— Каталепсия? — спросил Таддеус.

— Называйте так, если вам нравится. Только смотрите, чтобы его не тревожили, и дайте мне знать, если что-нибудь изменится, — он положил руку Смита на место.

Нельсон ушел. Таддеус поглядел на пациента, покачал головой и вернулся к себе. Мэчем достал карты.

— Криб?

— Нет.

— Если вам интересно мое мнение, док, — сказал Мэчем, — то этот человек не жилец на белом свете.

— Никто не собирался спрашивать твоего мнения. Пойди, покури с охраной. Мне надо немного подумать.

Мэчем пожал плечами и пошел в коридор. Охранники вытянулись в струнку, но, увидев, кто это, расслабились.

— Что там была за беготня? — спросил моряк, что был повыше ростом.

— Он разом родил пятерых, и мы спорили, как их назвать. Ну, мартышки, у кого найдется сигаретка? И огонек?

Второй моряк вытащил пачку сигарет.

— И где теперь взять кормилиц?

— Ничего, что-нибудь придумаем, — Мэчем ткнул сигаретой почти в лицо моряку. — Как бог свят, джентльмены, я ничего не знаю об этом больном.

— Что это за приказ: «Никаких женщин»? Он что, сексуальный маньяк?