Звенит слава в Киеве - Озерецкая Елена - Страница 8

— А это жених нашей Елизаветы Ярославны, Гаральд Гардрад, с дружиной на свадьбу прибыл! Вон на том, самом большом, что с муравлёным чердаком, золотыми сходнями да шёлковыми парусами, увезёт он молодую свою…

Над гордым кораблём развевался ещё не спущенный большой четырёхугольный парус с изображением трёх львов. Над двумя другими реяли на фоне тёмного холста птицы с коронами на головах и звёзды.

— У нас про Гаральдов корабль песня сложена, — сказал Андрей, — в ней так говорится:

— Хорошая песня, — вежливо похвалил старик. — Но удивительно нам, что такой могущественный князь, как Ярослав, дочь свою за Гаральда отдает.

— Что ж так?

— Да ведь хоть он и король, а много лет попросту разбойничал, на том и разбогател…

Андрей с улыбкой поглядел на пана.

— Быль молодцу не укор. А правду ль болтают, будто ваш король Казимир — расстрига? Вроде он монахом был?

— Был… — неохотно проворчал гость. — В монастыре Клюни, во Франции. Однако ж его освободил от обетов сам папа римский, для того чтобы он, верный католик, взошёл на престол польский.

Андрей повёл поляков к киевскому чуду — собору святой Софии, воздвигнутому там, где кипела последняя кровавая сеча с печенегами. Тогда это место находилось за городскими воротами, однако с тех пор город так разросся, что новые, построенные по приказу Ярослава каменные стены окружали уже едва ли не вдвое большее пространство. Железные, украшенные позолотой ворота в глубокой каменной арке, прозванные Золотыми, вели теперь в город. Над воротами возносилась белоснежная церковь Благовещенья, увенчанная золотым архангелом.

Пройдя через Золотые ворота, полюбовавшись ими, церковью и мощной воротной башней из розового кирпича, гости вскоре оказались у громадного здания. На северной и южной сторонах собора толстые столбы с тремя арками внизу и вверху поддерживали каменные хоры, к которым шли витые деревянные лестницы с паперти, обводившей всё здание, увенчанное золотыми куполами. Строгие пропорции создавали впечатление грандиозности и великолепия. Монументальная и торжественная, величаво возносилась София перед изумлёнными поляками.

— Войдёмте вовнутрь храма, Панове, — сказал, снимая шапку, Андрей.

Внутренность церкви тоже была великолепна. Алтарные стены, столбы и главный купол переливались мозаикой, остальные стены и лестницы, ведущие на хоры, украшали многочисленные фрески. Княжескую охоту, княжеский суд, народные увеселения и многое другое из жизни знаменитого города можно было увидеть на этих росписях. Одна же из них изображала всю княжескую семью. Рядом с Ярославом, подносящим Христу изображение Софии, стоит княгиня Ингигерда, во крещении — Ирина, а за ними — дочери и сыновья их.

— Где же в этом прекрасном храме находится князь, когда идёт богослужение? — спросил старик.

— А вон, видите, наверху решётки и пурпурная занавеска? Там, за ними, кафизма, помещение для княжей семьи. Из кафизмы есть дверь на гульбище,[7] а с гульбища деревянный переход прямо во дворец. А ещё по велению князя при сём храме учреждена особая палата, где положены для народного употребления книги, с греческого на славянский язык переведённые. Многие из них собственной рукой князя списаны…

— Князь Ярослав есть правитель просвещённый, — с уважением заметил старик. — О том в разных царствах немало говорится и пишется. Недаром при блистательном его дворе другие, не столь удачливые, правители приют находят. Вот хоть бы тот же Гаральд в своё время или сыновья убитого английского короля Эдмунда… А также много пишут и о красоте и богатстве вашего Киева. Летописец Адам из города Бремена называет его украшением Востока и соперником Царьграда, Ярослава же святым именует…

— Святым? — улыбнулся Андрей. — Нет, не святой наш князь. А что мудрый, так тут не поспоришь. Широко при нём Русь раскинулась. От самого моря Северного до Азии, Венгрии да и к Дании подошла. А сколь много стран торговать с нами посылают, про то вы и сами знаете…

— О, да. Русские товары славятся, особо же — отменные меха.

— Меха же наши и впрямь никому надеть не зазорно. А теперь взгляните, Панове, вот невдалеке от Софии — другой храм, Десятинная церковь прозывается…

— Почему такое название церковь имеет?

— Воздвигнута та церковь батюшкой князя Ярослава, Владимиром Святославичем, и дал он ей от имения своего и от град своих десятую часть. Оттого так и прозывается…

— Кто ж изваял тех прекрасных коней, что за церковью стоят?

— Те медные кони столь древни, что мастер неведом. Вывезены они князем Владимиром из Корсуня.[8]

— А мраморные колонны в храмах? — не без ехидства осведомился младший.

Андрей нахмурился.

— Мрамор действительно привозной. Из-под самого Царьграда: морем, а потом по Днепру-реке везли его. Колонны же из того мрамора наши, киевские мастера высекали. Мастера у нас отменные. Сказывали мне, что ещё сто лет назад по этой части Русь на втором месте после Византии стояла, а уж за ней прочие государства шли…

— Конечно, конечно, — примирительно вставил старик, — мастера русские и на западе ведомы, их изделия дорого ценятся. Видал я у одного владетельного князя турий рог в оправе русской работы, чеканом и резцом излаженной. В середине — два грифа, хвостами, крыльями и шеями сплетённых, кругом же охота на птиц…

Андрей уже устал от своих спутников. «И вздумалось же Всеволоду навязать их мне на шею», — уныло думал он.

— Велик изрядно наш Киев, — обратился он к полякам, — и никак нельзя вам его за один раз оглядеть. Теперь же время к трапезе близится. Дозвольте вас ко княжему дворцу проводить. Отведайте туров жареных, да кабанов, да лебедей, угоститесь русскими медами прадедовскими да квасом игристым!

Низко поклонившись гостям, Андрей с надеждой вглядывался в их лица. Стась облизнулся, а старик воинственно подкрутил свои пышные седые усы.

— Ну, что ж, — важно сказал он, — благодарим пана за ласку…

Все трое быстрым шагом направились к дворцу.

Глава X. ВРЕМЯ ПРИШЛО…

«Предслава, Предслава… — думал Андрей, расхаживая по цветущему садику позади княжеского терема, — заколдовала ты меня, что ли? Может, ты от деда и ведовству была обучена? Отчего бы иначе я двенадцать лет позабыть тебя не мог?»

— Андрей! — услышал он и поднял голову. Высоко у маленького теремного окошечка сидела Анна. Лицо её было грустно, глаза явно заплаканы.

— О чём горюешь, Ярославна? — ласково спросил Андрей.

— Скучно мне, Андрей. Одна в пустом тереме — словечка не с кем перемолвить. Ни с Анастасией, ни с Елизаветой не посмеёшься, как бывало. Далеко мои сестрицы и весточек даже не шлют…

— А ты бы к матушке перебиралась, чем одной-то сидеть!

— И то, нынче перейду. Матушка уж велела. Да вот на прощанье захотелось у оконца своего посидеть.

— Не горюй, Ярославна. Скоро и твоя судьба придёт…

— А какой она будет, та судьба, Андрей?

— Про то твой батюшка ведает. Его воля…

— Воля, известно, его. А жизнь-то моя…

— Андрей! К князю! — крикнул, заглянув в калитку, парнишка-нодросток, из дворцовых служителей.

Помахав Анне рукой, Андрей быстро вышел из садика.

Ярослав сидел один в своей опочивальне. На плечи его небрежно наброшена тёплая шуба — нездоровилось эти дни князю. Перед ним на столе громоздилась, как всегда, кипа всяких писаний.

— Садись-ка, — ответил он на поклон вошедшего Андрея.

Андрей сел и вопросительно поглядывал на князя, но тот всё молчал, задумчиво перебирая какие-то письма.