Звенит слава в Киеве - Озерецкая Елена - Страница 19

Солнце начало клониться к закату, когда Андрей, в последний раз окинув взглядом порозовевшие волны Золотого Рога, решил вернуться к себе.

«Видно, и сегодня не будет никого», — уныло думал он, медленно идя по длинным, узким улицам. На плоских крышах домов горожан и на террасах, сплошь покрытых вьющимися растениями и цветами, смеялись и переговаривались женщины. Над городскими стенами особенно рельефно выделялись верхушки высоких кипарисов, обступивших город со всех сторон.

— Едет! Едет! — раздались крики. В конце улицы показалась богато украшенная повозка, запряжённая конями в позолоченной сбруе.

— Кто это? — спросил он стоявшего рядом старика.

— Как? Ты не знаешь, чужеземец? — удивился тот. — Это Михаил Пселл, мудрый юрист, философ, историк и поэт. Говорят, он самый образованный человек в Константинополе… после базилевса, конечно, — поспешно добавил старик.

— У вас так чтят учёных? — изумился Андрей.

— Ну, — нехотя ответил старик, — Пселл не только учёный. Он занимает при дворе высокое место протосфапария, и от него много зависит. Его боятся…

Андрей знал имя Пселла. Он читал его «Логику», в которой, как говорили, излагалось учение древнего греческого философа Платона. Так вот он, значит, какой!..

Стемнело. В лунном свете призрачно заблестели вознесённые над городом многочисленные шпили. Улицу пересекли гигантские тени башен собора святой Софии, и в решётчатых окнах зажглись огоньки.

«Скорей бы! Скорей бы домой!» — тоскливо думал Андрей, подходя к постоялому двору. Харитон, уже привыкший к своему постояльцу, встретил его улыбкой. После ужина Андрей снова вышел на улицу и сел под большим деревом. Харитон тихо подошёл к нему и осторожно кашлянул, чтобы привлечь внимание.

— Я давно хотел спросить у тебя, господин, — начал он.

Андрей вопросительно обернулся к греку.

— Я думаю об этом с тех пор, как узнал твоё имя, — продолжал Харитон, — но мне нужно знать наверное…

— Что тебе нужно знать, Харитон? — улыбнулся Андрей.

— Ты ли тот конюший, которого киевский князь Ярослав послал во Францию в свите своей дочери Анны?

— Я, — удивился Андрей, — а откуда тебе это известно?

Харитон снова откашлялся.

— Есть у меня для тебя поручение, — медленно проговорил он, — и много лет уж оно лежит у меня.

— Поручение? Ко мне? От кого же? Ты, наверное, ошибаешься, Харитон…

— Нет, господин..

Рука Харитона опустилась к широкому поясу и достала оттуда завёрнутую в шёлковый платок маленькую коробочку. Андрей раскрыл её, и у него перехватило дыханье. В висках застучало, сердце сжалось мучительной болью.

В коробочке лежал перстень с алым камешком, подаренный им Предславе.

Глава XXI. «…НЕТ НА СВЕТЕ ПРЕДСЛАВЫ»

Словно исчезло вдруг всё: и пыльная улочка константинопольского предместья, и ночное небо, усеянное крупными звёздами, и ветви платана над головой, и тучный Харитон. Лесная чаща обступила Андрея, зазвенел тихонько ручеёк. Алые лучи закатного солнца осветили смуглое личико, тёмные глаза девочки.

«Если получишь его когда, — знай, нет на свете Предславы», — услышал он, будто наяву, милый, нежный голос. Что ж это? Откуда у Харитона перстень? Что сталось с маленькой невестой?

— Харитон, — с трудом выговорил Андрей, — где ты взял этот перстень?

— Узнал? — грустно улыбнулся Харитон. — Ну, стало быть, и впрямь не ошибся я…

— Где ты его взял? — настойчиво, умоляюще продолжал Андрей.

— Длинная то история, господин… давно это было. Скоро десять лет, как дожидается тебя колечко. Богом поклялся я тебе его отдать, и вот довелось исполнить клятву.

— Где же она? Где Предслава? — вскочил Андрей.

— Сядь, господин. Всё расскажу… — И Харитон опустился на скамью рядом с Андреем. — Помнишь ли ты, — начал он, — как войско князя Ярослава на Константинополь десять лет назад пошло?[15]

— Как не помнить?

— Началось всё с пустяка. Передрались русские купцы с греческими. Не первый и не последний раз то случилось. Как купцам не драться? Каждый о своей наживе думает…

— Не тяни, Харитон, богом прошу. Ну, что ты про купцов!..

— Прости, господин. Говорю как умею. Торопиться, кажется, ни к чему — через десять-то лет. Так вот, в той драке одного русского купца убили. А князь киевский горяч и неукротим, говорят. И, узнав про убийство, пришёл он в неописуемую ярость. Сто тысяч воинов двинул на судах, мстить за убитого. Однако ж бог, храня Константинополь, не дал русским удачи. Много их полегло на поле битвы…

Харитон замолчал. Андрей, не сводя с него глаз, напряжённо ждал. При чём тут этот поход? Какое отношение могла иметь к нему Предслава?

— Пленных тоже немало было, — продолжал Харитон, — многих из них продали. Купил и я парнишку. Говорили про него, что дрался он отчаянно, троих убил, хотел и себя заколоть, да обеспамятел от раны, тут его и взяли. Ладный такой мальчуган, совсем ещё молоденький — лет девятнадцати. Работать я его сразу заставлять не стал, пусть, думаю, от раны оправится. А ему всё хуже да хуже. Не заживает рана, горячка на него напала, тает парень на глазах. Ну, думаю, пропали мои деньги. Однако ж мальчишку в том не винил. Кормил его, поил, лекаря приводил, только не помогали никакие травы. Однажды зовёт он меня и говорит: «Добр ты был ко мне, Харитон. Умру я скоро. Дозволь с последней просьбой к тебе обратиться». И признался, что он не парень вовсе, а… девица, Предслава по имени.

— Что? Что ты сказал? — не своим голосом закричал Андрей.

— Девица, говорю, Предслава. Целую ночь до света сидел я около неё, слушал. Рассказала, что от печенежского набега ушли они с дедом в Суздаль, к родне. Дед вскоре помер…

— Почему ж она в Киев не приехала? Почему меня не разыскала?

— Была она в Киеве и тебя издали видела, да поняла, что не с руки тебе простую девку в жёны брать. К тому ж болтали в городе, что ты князем Ярославом к Анне определён, и куда она замуж пойдёт, туда и тебе с ней ехать…

— Боже мой, боже мой, — схватился за голову Андрей, — если бы я знал!

— А если б и знал, всё равно не смог бы князя ослушаться. И то понимала Предслава. Лишнего горя не захотела на тебя навлекать. Воротилась в Суздаль к тётке и осталась там жить. Когда ж стали в поход собираться, переоделась она парнем и ушла с войском…

— Ну, дальше, дальше!

— Поклялся я ей, что, коли встречу тебя когда, отдам перстенёк заветный…

— Ну, а Предслава, Предслава-то что?

— Умерла к утру Предслава…

Андрей застонал и, обхватив руками голову, упал ничком на скамью.

Харитон молча, неподвижно сидел рядом с ним.

— От русских купцов узнал я, что уехал ты во Францию. Думал, не доведётся мне клятву выполнить. Но вот — привёл тебя господь. Теперь чист я перед её памятью.

Долго молчали оба. Наконец Андрей встал и шёпотом спросил:

— А могилка… могилка где её?

— Завтра сведу тебя. Схоронил я девицу честь по чести и камень положил. Пусть, думаю, за меня бога молит…

— Харитон, — с трудом выговорил Андрей, — ты ступай спать, я тут посижу немного… спасибо тебе.

— Не на чем… Посиди, вспомяни девицу… помолись за её душу. Любила, видно, она тебя, крепко любила…

Тяжёлые шаги Харитона стихли. Хлопнула дверь. Душная, тёмная тишина южной ночи обступила Андрея…

Всю ночь просидел он на скамейке. Ведь и не надеялся уж больше встретиться с Предславой, а весть о её смерти словно ножом прямо в сердце ударила. Так и стоит перед ним милый, незабытый образ. Вот она протягивает ему пышный сноп душистых трав, про каждую травку рассказывает, звонким смехом заливается. Вот венок плетёт и в ручей опускает, судьбу свою проведывает… Утонул венок, утащил его водяной, к худу то, говорила она… «Правда твоя вышла, Предславушка. Не довелось тебе радости увидать. Не видать её и мне. Видно, на роду написано бобылём остаться. Другую не полюблю…»