Звенит слава в Киеве - Озерецкая Елена - Страница 13

— Прекрасной королеве незачем оглядываться назад. Она любима и супругом своим и народом. В Париже говорят, что королева Анна — самая красивая и самая образованная женщина Франции. Теперь её родина здесь.

— Но отец с матерью — там. Да и может ли человек позабыть те края, где родился и вырос?

— Женщины созданы не так, как мы. Вот увидите, Андрэ, всё изменится для королевы, когда появится на свет наследник французского престола. Кстати, ему следовало бы поторопиться, как вы находите?

Андрей не ответил. Рассуждать на такую тему он не считал возможным. Впрочем, отвечать и не пришлось. Стража уже раскрывала тяжёлые, скрипучие ворота дворцовой ограды, и, вскочив на богато убранных коней, которых держали наготове у крыльца пажи, молодые люди, в сопровождении небольшой свиты, выехали на улицы Парижа…

Глава XV. МАДЛЕНА ДЕ ГЕМЕНЭ

— Где ты всё пропадаешь, Андрей? — спросила Анна, откладывая в сторону своё рукоделье. — Я за тобой раза три посылала.

— С Жаком гулял вот…

— Вижу, — засмеялась королева, — глаза вон опухли, почитай что и не раскрываются. Как видно, французские вина тебе приглянулись не хуже медов киевских?

— Не очень я и меды пивал, да и до вин французских не такой уж охотник. А от приятелей здешних мне отбиваться не след. Сама знаешь…

— Знаю. Много чего нам не след. И тебе, и мне…

— А что это ты работаешь, Ярославна? — желая переменить разговор, спросил Андрей.

Анна оживилась.

— Герб свой вышиваю, что для себя выбрала. Погляди-ка!

На куске атласа Андрей увидел вышитые рядом две стороны герба. На одной стороне толпились французские лилии, как и следует для герба королевы. А на другой — сердце Андрея забилось — маленькая женская корона венчала такие знакомые, широко раскрытые крепостные врата.

— Узнал, видно? — Голос королевы прозвучал тихо и грустно.

— Как не узнать, Ярославна? Киевские Золотые ворота.

— Да. Далеко они от нас, Андрей, ох, как далеко… Ты вот много лучше меня Париж знаешь, а видал что-нибудь такое ж прекрасное?

— Не видывал.

— А много ль ты уж про жизнь здешнюю узнал? Что батюшке рассказывать станешь?

— Многое здесь чудным бы князю показалось. Знаешь ведь, как заботлив он до купечества: и подворья для них ставит, и стражу для охраны даёт. Парижским же купцам только и гляди, чтоб свои же дворяне не пограбили. По ночам на улицах такое деется — безоружным и не суйся.

— Ну, а народ как?

— Что ж, Ярославна, и у нас смердам не больно сладко живётся. Однако ж французским сервам намного хуже. Шагу не ступи без пошлины — то сеньору плати, то королевским стражникам. Мытный сбор дерут у каждых городских ворот, да и чтоб из улицы в улицу перейти, тоже платить надобно. Налоги, конечно, есть и на Руси, без того не бывает, да и немало их, но всё-таки не столько, как здесь. Нищ народ во Франции…

— Видала я, как ехала-то сюда, — в деревнях всё домотканое да латаное-перелатаное, цвету тёмного, ни одной женщины даже в алом либо в синем платье не заметила..

— Не из чего им платье-то шить.

Андрей замолчал. С новой силой охватила его тоска по родной стороне, хоть никогда она и не проходила. Так, иногда, в шуме придворной жизни, среди весёлых приятелей, стихала немножко. А по ночам, когда всё затихало вокруг и только оклики стражи будили тишину, тоска эта прямо глодала его сердце.

— Давно я хочу поговорить с тобой, Андрей, — продолжала Анна, — вижу ведь, что хоть и весел ты, а в душе у тебя не светло. Тоскуешь?

— Бывает, Ярославна. Не дома ведь…

— А от тоски, говорят, одно верное лекарство есть.

— Какое ж?

— Жена молодая да красивая… Погоди, не дёргай головой-то. Вчера мы с Генрихом про тебя рассуждали. «Пусть, — говорит, — женится у нас, семью заведёт, я и надела для него не пожалею, и титул дам графский».

— Титул мне не надобен, да и надел тоже. А пожалуй, что и жена ни к чему…

— Да ты хоть спроси, кого приглядела-то я?

— Кого ж?

— Приятеля твоего сестрицу, Мадлену де Геменэ. Хороша она, да и богата. Опять же с дружком своим побратаешься… Ты мне сейчас ничего не отвечай. Дело не минутное, сгоряча не решается. Даю тебе неделю сроку, подумай хорошенько…

В дверь постучали. Вошла придворная дама в сопровождении пажа с подносом, на котором лежало письмо.

— Чужеземный купец привёз для вашего величества, — низко приседая, сказала дама.

Анна вскочила с прежней, совсем не королевской живостью и схватила письмо.

— От братца Святослава! — радостно воскликнула она. Андрей хотел выйти, но Анна удержала его.

— Ты останься, Андрей. Тоже, поди, хочется знать, что в Киеве делается, — быстро и весело говорила она, проворно распечатывая письмо. Но, едва бросив взгляд на затейливые, кириллицей выведенные строчки, всплеснула руками и зарыдала.

— Матушка! Матушка! На кого же ты меня покинула! — отчаянно заплакала королева Франции. — Почитай, Андрей, почитай, что братец пишет!

Андрей поднял выпавшее из рук Анны письмо.

Подробно и обстоятельно рассказывал сестре Святослав, что на Руси всё, слава богу, хорошо и тихо, только княгини-матери уж нет больше. Поехала она навестить своего родственника, Рогволода, в город Альдейгабург, да вернуться оттуда не довелось. Там скончалась, а похоронена, как сама наказывала, в Новгороде, под полом новгородской Софийской церкви. Батюшка сильно об ней горюет: для того писать ему, Святославу, наказал, у самого духу на то не хватило…

Придя в свои покои, Андрей сел у камина и, глядя на весёлые языки пламени, задумался. Ишь что придумала Анна! Жениться… ему и на мысль того не приходило.

Мадлену де Геменэ он встречал на пирах королевских, случалось — и на охотах. Хоть и не скакали французские дамы на конях, как Анна, а за охотниками на повозках езживали.

Красива, ничего не скажешь, только горда больно. Однако ж с ним, с Андреем, не гордилась. И разговаривала, и смеялась, и повидаться выходила, когда он у Жака гостил. Жак даже посмеялся как-то: «Милостива к вам, Андрэ, наша красавица. Мало кого она своим обществом балует!»

Не раз певала при нём Мадлена, и глаза её вовсе не сурово на него поверх лютни[10] глядели. А однажды, когда он ноднял оброненную ею розу и, как полагалось по вежливости, спросил, нельзя ли ему ту розу себе на память взять, Мадлена взмахнула длинными ресницами, зарумянилась и сказала: «Возьмите, господин Андрэ». Где, кстати, та роза? Не упомнишь, куда и сунул её…

Пальцы Андрея задумчиво вертели перстень с Перуном-камнем. То совсем другое было, не забудешь. Ах, Предсла-ва, Предславушка! Где ты? Жива ли? Вспоминаешь ли когда-нибудь? Не заменят глаза французской красавицы твоих тёмных очей…