Меж мирами скользящий - Сухов Александр Евгеньевич - Страница 15

После того, как мне все-таки удалось вытащить виртуальную «авоську» с опасным грузом за пределы зоны поражения, я смог немного перевести дух и оценить дело рук своих. Со стороны в астрале самолет и болтающаяся в его хвосте энергетическая сеть производили забавное впечатление. Однако мне было не до шуток — заклинание по-прежнему стремилось занять свое законное место в турбине, и удерживать его на безопасном расстоянии было нелегкой задачей. По этой причине я отменил свой первоначальный замысел хорошенько изучить чужую магию — как говорится: не до жиру… Я собрал всю имеющуюся в моем распоряжении энергию и, освободив пульсирующий сгусток мрака от пут, хорошенько врезал по нему что было мочи. Получилось именно так, как я ожидал — энергетический «пинок» сработал на манер спускового устройства…

Чем все закончилось, я так и не увидел, поскольку предпочитаю держаться подальше от чужих заклинаний во время их активации. Выскочив из астрала, я узрел перед собой испуганное лицо стюардессы. Девушка смотрела на меня своими широко распахнутыми глазищами, губы ее шевелились, но звукголоса не воспринимался моим слуховым аппаратом. Так иногда бывает после особенно глубокого погружения в сферы тонких энергий.

— …ам плохо, сэр? — Наконец-то ко мне вернулась способность слышать. — Что с вами?

— Ничего, ничего… только не волнуйтесь, — я поспешил успокоить стюардессу, а также любопытствующих соседей. — Это всего лишь сон. Заснул, понимаете ли, а тут как назло кошмар приснился.

— Может быть все-таки врача вызвать? Вы так побледнели, зубами во сне скрипели и этот пот!.. — не унималась заботливая эйр-хостис. — Один из наших стюардов — дипломированный фельдшер…

— Вот глупая девчонка — пристала к парню, как банный лист к одному месту! — Сидевший на противоположном от прохода ряду, мужчина поднялся со своего кресла с едва початой бутылкой виски в правой руке и стаканом в с левой, и, прихватив со столика стюардессы второй стакан, бесцеремонно присоседился на свободное место рядом со мной. Затем, как бы опомнившись, поинтересовался: — Не возражаете? — И, плеснув в трофейный стакан золотистой жидкости примерно на два пальца, протянул мне со словами: — Примите внутрь, молодой человек, это именно то, что в данный момент вам поможет лучше всяких микстур и таблеток.

Был мужчина невысок, кряжист, лет сорока или сорока пяти, щеголял полированной как бильярдный шар головой. Впрочем, лысина была ему к лицу, и представить этого человека обросшим густой шевелюрой было весьма затруднительно. Говорил он по-английски недостаточно бегло с ярко выраженным русским акцентом и время от времени запинался, подыскивая нужные слова.

Я машинально принял из его рук бокал и залпом осушил его. После чего вернул владельцу опустевшую тару и для удобства общения перешел на его родной язык.

— Премного благодарен, господин… Э?..

— Смирнов Иван Николаевич — предприниматель и в некоторой степени политик, — представился мужчина и, улыбнувшись по-детски открытой улыбкой, добавил: — На Смирновых, Ивановых и Кузнецовых вся Рассея матушка держится. Давай, паря еще по маленькой врежем, иначе я среди этих надутых халявщиков, привыкших путешествовать по первому классу за хозяйский счет и маменькиных сынков, получивших образование в разных там Оксфордах и Кембриджах, с тоски сдохну. Никак не возьму в толк, язвенники они все здесь что ли — даже на дармовщинку вмазать отказываются, все бубнят: «Сори, ай м нон-дринкен»! Знаем, какие они нон-дринкены — просто выпендриваются друг перед дружкой, а в Москве дорвутся до нашей прозрачной — за уши не оттащишь. Ты, земеля, по какому делу в Туманный Альбион мотался? Если, конечно, не секрет. Я поначалу подумал, что ты также из этих гусей гамбургских, — Иван Николаевич обвел салон рукой с опустевшим стаканом и пояснил: — Эвон как по-англицки шпаришь, как по-русски.

— Ивэн Вериск — искусствовед, — в свою очередь отрекомендовался я и поспешил разуверить своего нового знакомого в том, что являюсь его земляком: — Извините Иван Николаевич, но я родом не из России. Родился и вырос в Австралии неподалеку от Мельбурна, а в Москве года два назад проходил стажировку.

Легенда о моих австралийских корнях была заранее мной проработана самым тщательнейшим образом, поэтому даже коренной житель Зеленого континента не смог мы подловить меня на противоречиях. Сказка про австралийского ученого была очень удобна тем, что, представься я, например, американцем или жителем какой другой европейской страны существовала вероятность нарваться на какого-нибудь оголтелого шовиниста, относящегося не самым лучшим образом к представителям именно этого государства. А поскольку граждане Австралии из-за географической удаленности своей родины от разного рода международных свар и разборок мало кому успели насолить, относились к ним как в Старом, так и Новом Свете вполне лояльно. В чем я тут же смог убедиться:

— Австралиец? — слегка разочарованно пробормотал господин Смирнов, но тут же, воспряв духом, заявил: — Не американец, и, слава Богу! — Затем доверительно сообщил: — Не люблю я этих америкосов, и европейцев также не люблю — скользкие они все, неискренние. Пить по-нашенски не умеют, хотя насчет хваткости и деловитости им не откажешь и еще… — Не закончив начатую мысль, мужчина махнул рукой и переключился на другую тему: — Плевать на них, Ваня! Ты — Ивэн, а, значит, Ваня, и я — Ваня, выходит мы с тобой тезки. Давай-ка лучше вмажем за знакомство, тем более на австралийца ты вовсе не похож — скорее на какого-нибудь российского паренька из-под Калязина, Вятки или другого городишки… Помнишь, как там у великого поэта:

Поэт был мне незнаком, но стихи очень понравились. За них мы и выпили. После третьей мы перешли на «ты», а через час задушевной беседы о том, о сем бутылка весьма качественного скотча как-то незаметно опустела. Предложение моего нового знакомого продолжить банкет, было мной с энтузиазмом принято. Осмотрев критически столик стюардессы, заставленный стандартными сортами виски и коньяка, Иван Николаевич брезгливо повел носом и барским жестом отпустил стюардессу, заявив во всеуслышание, что такое дерьмо даже злейшему врагу постесняется предложить. Несмотря на то, что сказано это было по-русски и весьма виртуозно сдабривалось изрядной порцией непечатных выражений, девушка, несомненно, уловила общий смысл. Обиженно поджав губки, оно презрительно фыркнула и покинула салон вместе со своей тележкой.

Между тем неугомонный Иван Николаевич мигом слетал к своей ручной клади, извлек оттуда бутылку весьма недешевого Хеннеси и, плеснув в стаканы «по граммульке», громко провозгласил:

— За баб, Ваня! Куда же нам — мужикам без них.

Поскольку это был уже третий тост за женщин, решили не вставать, а выпить сидя. Затем выпили за «Рассею-матушку», за братскую дружбу между россиянами и австралийцами, за австралийских красавиц (сидя), за вывод американских войск из какой-то там совершенно незнакомой мне страны… Короче говоря, расслабуха получилась отменная…

Несмотря на количество и крепость принятого нами на грудь к моменту посадки аэробуса в аэропорту Шереметьево я и мой новый приятель держались на ногах вполне сносно. Плечом к плечу, словно два бойца, идущих в одной шеренге мы лихо сошли по трапу на бетон взлетно-посадочной полосы. При этом Иван Николаевич хорошо поставленным баритоном от всей души горланил: «И снится нам не рокот космодрома, не эта ледяная синева…»

Я хоть и не знал слов песни, но в меру своих скромных возможностей старался поддержать солиста. Справедливости ради нужно отметить, что наш концерт на публике очень скоро закончился. К трапу подкатил бронированный лимузин. Из него выскочили двое дюжих молодцов в черных костюмах. Подойдя к нашей парочке, один из них очень вежливо обратился к моему новому знакомому: