Сезон охоты на людей - Хантер Стивен - Страница 105

Немедленно взвыла сигнализация. Боб знал, что в его распоряжении имеется шестьдесят секунд, в течение которых он должен отключить сигнал тревоги. Звук позволил ему найти устройство за десять секунд; оставалось еще пятьдесят. Не тратя времени на раздумья, Боб нажал кнопки "1", "4", "7", но ничего не произошло. Сирена продолжала жалобно скулить. Тогда он нажал "1", "З", "7", "9", и сигнализация умолкла. Откуда он узнал код? Это было совсем нетрудно: большинство людей не затрудняет себя запоминанием цифр, а выбирает такой их набор, который можно легко найти в темноте или когда ты пьян или, скажем, сильно устал. Проще и очевиднее всего "1", "4", "7" – левая сторона девятикнопочной клавиатуры; следующим по очевидности вариантом является "1", "З", "7", "9" – четыре угла клавиатуры. Боб немного подождал, а затем выскочил через заднюю дверь и сразу нашел сигнальный датчик, к которому из дома вел достаточно заметный провод. Боб карманным ножом выковырял красную пластмассовую крышку из гнезда, вывернул лампочку и, крепко стиснув пластмассовый конус в пальцах, вставил его на место. Тщательно заровняв свои следы на земле, он вернулся в дом. Довольно скоро подъехали охранники из ЦРУ, как обычно проверили парадную и черную дверь, но когда агент вышел, чтобы взглянуть на датчик, он не стал вглядываться в него настолько пристально, чтобы заметить, что прибор поврежден. Он устал. Он дежурил уже целый день. Кинув беглый взгляд на датчик, он вернулся в машину.

Дом Бонсона, как и его коды, оказался очень нехитрым. Мебели было немного, зато она была роскошной, в основном скандинавской, обтянутой натуральной кожей. Но хозяин дома явно не относился к числу людей, которые находят удовольствие в комфорте. Все было банально, дорого и почти безлико. Одна из комнат определенно была кабинетом, там находился компьютерный терминал, а на стенах висели различные дипломы, грамоты и фотографии. Такой кабинет мог принадлежать любому бизнесмену или государственному чиновнику средней руки; единственное отличие состояло в том, что на фотографиях был запечатлен человек с поразительно напряженным выражением лица, который не мог непринужденно глядеть в камеру, но всегда казался рассерженным или, по крайней мере, сосредоточенным. В большинстве случаев он находился в обществе других людей такого же типа; некоторые из них были довольно широко известны в вашингтонских кругах. Все было чрезвычайно опрятно. Среди фотографий висело свидетельство бакалавра Нью-Гемпширского университета и диплом юриста, выданный в Йеле. Ничто не указывало на наличие у хозяина каких-либо увлечений, за исключением, пожалуй, слегка преувеличенной привязанности к кухне, оборудование которой могло бы удовлетворить любого гурмана, и коллекционным винам. По всем признакам это был дом человека, поглощенного своей работой, своей ролью в жизни, той игрой, в которую он играл и в которой доминировал. Ни жены, ни детей, ни родственников, никаких предметов, свидетельствующих о сентиментальности или ностальгии; по-видимому, никакого прошлого и никакого будущего – лишь простота, эффективность, существование, направленное на одну цель.

Боб пошарил по шкафам и чуланам. Там не оказалось никаких тайн, которые можно было бы раскрыть, ничего такого, что могло бы навести на размышления. Гардероб был полон синих костюмов, белых сорочек и красных полосатых галстуков. Все ботинки были черными с пятью парами дырочек для шнурков, фирмы «Брукс бразерз». У хозяина, похоже, вовсе не было ни домашней одежды, ни джинсов, ни бейсболок, ни удочек, ни оружия, ни порнографических фотографий, ни программ музыкальных шоу, ни коллекции моделей электровозов, ни сборников комиксов. Книг было очень много: современная политика, история, политология, но никакой беллетристики или поэзии. В доме не было ничего, связанного с каким-либо искусством, ничего такого, что говорило бы о присутствии у хозяина какой бы то ни было неуверенности, нелогичности или страсти.

Боб сидел и ждал. Шли часы, прошел день, стемнело. Вечер перешел в ночь. Наконец за полчаса до полуночи дверь открылась, и в доме зажегся свет. Боб слышал, как вошедший повесил в шкаф плащ и закрыл дверцу. Потом он прошел в гостиную, снял пиджак, распустил галстук и расстегнул пуговицу на воротнике сорочки. Бросил на стол почту, состоявшую из нескольких счетов и свежего выпуска журнала «Внешняя политика». Включил стереофонический CD-плейер, и из динамиков послышалась негромкая классическая музыка. Он смешал себе коктейль, подошел к большому креслу и сел. И только тогда увидел Боба.

– К-кто вы такой? Что это значит?

– Вы Бонсон, я не ошибся?

– Кто вы такой, черт возьми? – требовательно спросил Бонсон, поднявшись с кресла.

Боб тоже поднялся, но гораздо более резко, и с силой толкнул хозяина обратно в кресло, утверждая свое физическое превосходство и готовность быстро и умело причинить ему много физического вреда. Бонсон вгляделся в него горящими глазами и сразу же понял, с кем ему пришлось столкнуться: с решительно настроенным, собранным человеком, хорошо разбирающимся в насилии. Ему хватило одного взгляда для того, чтобы понять, что на этом этапе его переиграли, и он тут же утих.

Боб видел перед собой подтянутого мужчину пятидесяти семи лет, среднего роста, с зачесанными назад редеющими волосами и проницательными глазами. Брюки и сорочка сидели на нем безукоризненно, и все в его облике казалось совершенно рядовым, если не считать блеска в глазах, свидетельствовавшего о том, что он лихорадочно пытается сообразить, что же все-таки происходит.

– Ну как же, ложное срабатывание сигнализации. Я должен был сообразить. Вам нужны деньги?

– Разве я похож на грабителя?

– Но все-таки, кто вы такой? Что вы здесь делаете?

– Нам с вами нужно обсудить одно дело.

– Вы, наверное, агент? У вас проблемы, связанные с проверкой или докладом службы собственной безопасности, или же карьерные трудности? Для решения этих проблем есть установленные каналы и процедуры. Действуя подобным образом, вы не можете ожидать для себя ничего хорошего. Такое больше не допускается. Времена ковбоев давно закончились. Если у вас есть профессиональные проблемы, то и решать их следует профессионально.

– Я не работаю на ваше учреждение. По крайней мере, последние лет тридцать или около того.

– Кто вы такой? – в очередной раз спросил Бонсон. Его глаза напряженно прищурились: видимо, он пытался перелистать в уме множество досье, относящихся к временам тридцатилетней давности.

– Суэггер. Корпус морской пехоты. Я проделал для вас кое-какую работенку на границе с Камбоджей в шестьдесят седьмом году.

– В шестьдесят седьмом году я учился в колледже.

– Я пришел не ради шестьдесят седьмого года, а ради семьдесят первого. К тому времени вы были поганым лейтенант-коммандером в военно-морской разведке. Вашей специальностью был поиск нехороших мальчиков среди морских пехотинцев и отправка их в 'Нам, если они оказывались непослушными и не хотели делать то, что вы от них требовали. Я навел кое-какие справки и знаю, чем вы занимались.

– Это было давным-давно. Мне не в чем каяться. Я делал то, что было необходимо.

– Одного из этих мальчиков звали Донни Фенн. Вы отправили его в 'Нам с базы «Восемь-один», хотя у него оставалось меньше тринадцати месяцев. Он служил вместе со мной. Он погиб за день до истечения ПСВОСР.

– Господи помилуй... Суэггер! Снайпер. Ага, теперь я кое-что понимаю. О, ради Христа, неужели вы явились для какой-то абсурдной мести? Я послал Фенна во Вьетнам, там его убили, и в этом моя вина? Полагаю, что именно в этом направлении движутся ваши мысли! А что вы скажете о северовьетнамцах, разве они не имели к этому хоть какого-то отношения? О, прошу вас, не смешите меня. Еще один ковбой! Вы, парни, все никак не успокоитесь.

– Речь идет не обо мне.

– Чего вы хотите?

– Я должен знать, с чего все началось. Что случилось с Донни? Вокруг чего все это вертелось? Что такого он мог знать?