Гавана - Хантер Стивен - Страница 23

Но в конце концов заговорил представитель Нью-Йорка, самый мудрый из всех присутствовавших, и все притихли, внимательно слушая.

– У чикагских парней есть Лас-Вегас. А у нас есть Куба. Пока у нас есть Куба, нам нечего бояться Чикаго. Чикаго должен бояться нас. По сравнению с Кубой Лас-Вегас – это просто недоразумение.

– Это верно, – произнес кто-то.

– Он дело толкует.

Переждав одобрительные возгласы, предводитель из Нью-Йорка продолжал:

– У нас там торчит один из лучших людей. Умник, о, такой умник во всем, что касается цифр...

– Еврей? Но ведь он не один из нас.

– Он большой ловкач. Ему не хватает одного: чтобы на него немного поднажали и напомнили, что нужно делать. Уверен, что его еще не пришили.

– С какой стати? Он же законник, проводник[28]. Пушки, пальба, ошметки мяса и брызги крови, липкие черные лужи, изуродованные рожи, паленые волосы, картинки и байки в газетах о том, что бывает с теми, кто скурвился, – нет, это не для него.

– Это позор. Бывают случаи, когда ничто другое не проканает. Именно в переулке, с морем кровищи и рожей, которую он сам не узнал бы.

Эти слова подхватил хор одобрительных возгласов, звучавших словно «Аминь» в церкви. Действительно, бывали ситуации, когда все должно было происходить именно так. Любой иной, не столь демонстративный исход никого бы не устроил.

– Вот потому-то я кое-чего сгоношил и сейчас поставлю на толковище. Как решите, так и будет, – сказал нью-йоркский представитель. – Я это уже сделал. Все можно отыграть назад, если вам будет западло, но сдается мне, что вы просечете здесь клевую мазу.

– Валяйте дальше.

– Что нам нужно? Парень нашего разлива, с горячей кровью. Смельчак, готовый пустить в ход нож или пушку. А может быть, и кулаки. Мы все согласились, что иногда это бывает необходимо.

– Еврей на это неспособен. Ни один еврей. Слишком много их били для того, чтобы они теперь могли найти в этом удовольствие.

– Однако эта смелость была у Бена, хотя бы отчасти. Эта смелость была у Лепке Бухгалтера, да покоится он с миром. У фирмы «Убийство, инкорпорейтед». У Барни Росса, боксера. Все они были евреями. А возьмите Израиль. Тамошние евреи – бойцы хоть куда! С точно такими же пулеметами, какими пользуетесь вы.

– Это евреи нового разлива. Наш сорт евреев – это наш человек в Гаване. Или Аббадабба Берман: размах, быстрота, уверенность в делах. Вот кто такой наш еврей. Конечно, бывает так, что эти качества ему изменяют. Надеюсь, все будет более-менее путем. Закладываться нужно на рядовой расклад, а не на чудо.

– Так что вы сделали?

– Послал ему человечка.

– И что, один человек сможет переломить всю игру?

– Да, сможет. Этот человек сможет.

– И кто же он такой?

– Фрэнки Карабин.

– Фрэнки – Убийца Лошадей? Фрэнки с Таймс-сквер? Фрэнки, пришивший двух полицейских? Тот самый Фрэнки?!

– Именно, тот самый Фрэнки.

– О мой бог!

Снова прозвучало «Аминь», но на сей раз в голосах угадывалась нервозность. А потом мудрец продолжил свою речь:

– Он психованный. Он не знает понятий. Он слишком любит стрелять. Все свои проблемы он решает пушкой. Он хочет стать боссом, но у него нет мозгов. У него нет ничего, кроме пушки и безумия. Однако иногда безумие очень полезно. В тех случаях, когда надо забыть о страхе. Такими были некоторые из великих стариков. Мы должны двигаться вперед, но у нас остается очень многое от прошлого, и Фрэнки Карабин как раз из таких людей. Нам может очень даже понадобиться там настоящий псих. Куба – это опора для всех наших дел, и нам, может быть, придется драться за нее, как ненормальным. Нет, иногда психи о-го-го как нужны.

И все дружно провозгласили «Аминь» в честь психов.

13

– Мне все ясно, – сказал Роджер. – Вас подставили.

Но Эрл никак не мог сосредоточиться на том, что говорил Роджер. Он не отрывал взгляда от переднего сиденья, где расположился Френчи Шорт, и в его памяти вновь и вновь возникал образ молодого парнишки, каким тот был в Хот-Спрингсе в тысяча девятьсот сорок шестом году. Суэггер вспоминал о его таланте, его амбициях, его ярости, его торопливости, его неумении приспосабливаться.

Во всем этом ему постоянно виделось что-то странное, если не сказать подозрительное. Им пришлось выгнать Френчи, потому что тот был совершенно неуправляем, и политику жутко не нравилось видеть его рядом с собой. А через неделю или около того отряд угодил в засаду, и многие другие молодые парни были убиты. Как выяснилось, совершенно впустую. Это была чуть ли не самая печальная история из всех, к которым Эрл когда-либо оказывался причастен.

А Френчи? Что Френчи? Что ему было известно, кому он мог это сообщить, на что он был способен? Глядя на него, никогда не подумаешь, что он вообще на что-то способен. Во всяком случае, сегодня он выглядел моложе, чем в тот первый день в Хот-Спрингсе. Как и Роджер, он был белокур и имел открытое симпатичное лицо. И одет был точно так же, как Роджер: в брюки-хаки, белую рубашку, полосатый галстук и синий пиджак клубного стиля с эмблемой на нагрудном кармане. Казалось, что на этих парнях служебная униформа. Глядя на него, нельзя было не подумать: да, этот парень, пожалуй, один из первых в каком-нибудь тенистом университетском городке. Его взгляд казался бесхитростным, кожа на щеках не успела загрубеть от бритья, нос был усыпан веснушками.

– Знаете, Эрл, – продолжал Роджер, – можно подумать, что здесь тихие сонные тропики, а на самом деле тут идет война. Та же самая, что и везде. Красные лезут во все щели и называют это «освобождением». Они разжигают страсти коричневых людей, внушая, что те смогут иметь и «кадиллаки», и холодильники, и телевизоры, если свергнут правительство и сами придут к власти – конечно, под руководством коммунистов. Это новая разновидность войны, Эрл. События в Корее – аномалия, потому что там происходит прямое столкновение, с настоящими боями. Но мы тщательно изучили это явление и уверены, что войны будущего будут партизанскими, что они будут представлять собой скрытые от глаз непосвященных драмы, насыщенные убийствами, диверсиями, подрывными акциями и пропагандой. Так что оставить конгрессмена без члена... – он сделал короткую, но выразительную паузу, – его команды и заодно здорово поколотить его телохранителя – акция как раз из этого разряда.

Роджер, наверное, хотел пошутить, но Эрл не засмеялся.

– Они хотят выставить нас смешными и слабыми. Поэтому, когда перед ними оказывается идиот с необузданными аппетитами и полным отсутствием ума, вроде Гарри Этериджа, нужно ждать неприятностей. И без них никогда не обходится...

Они возвращались в посольском автомобиле из центральной тюрьмы Гаваны, заехав по дороге в травмпункт. Там раны Эрла промыли и обработали, сделали ему все необходимые уколы, дали болеутоляющее и зашили рану, оставленную ножом. Он опять облачился в свой костюм, невзирая на то что тот был слегка запачкан кровью; кольт «супер 0,38» снова покоился в кобуре «лоренс», пристроенной слева под мышкой.

Было раннее утро. Старый город только-только начал просыпаться. Серый рассвет разливался по белым улицам, прохладный ветерок трепал деревья. Машина, похоже, выехала на Малекон – широкое шоссе, протянувшееся вдоль берега. С одной стороны раскинулось серое полотно еще не тронутых солнечным светом карибских вод, с другой тянулся ряд покрытых соляным налетом, окрашенных в бледно-розовый и блекло-голубой цвета кирпичных домов с колоннами. Френчи, сидевший за рулем, нажал на кнопку и открыл окна. Все запахи Гаваны – моря, рыбы, фруктов, мяса, домашней птицы, табака, всего доставленного за ночь оттуда, где оно росло, плавало или бегало еще вчера вечером, – подхваченные утренним бризом, ворвались в машину, однако их перебивал запах свежесваренного крепчайшего черного кофе.

– Но, Эрл, – продолжал болтовню Роджер, – вы пресекли эту попытку, вы пресекли ее самым решительным образом. Уолтер говорил мне, что вы самый подходящий человек для работы такого рода, и, бесспорно, он прав.