Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии - Норвуд Виктор Джордж Чарльз - Страница 27

Молодые индейцы устроились на корточках вокруг котла и стали в него заглядывать, но тут старуха высунула из хижины свою высохшую голову и принялась их громко бранить. Тогда двое ребят взяли свои луки и стрелы и направились к зарослям тростника, а третий, у которого через все лицо, от самого лба до полных губ, тянулся шрам, присел на бревно и вытащил из-под хижины какой-то обрубок дерева.

Этот чурбан имел размеры два с половиной фута на полтора и толщину дюйма три. Углы его были слегка стесаны. В нем виднелось несколько рядов отверстий, половина из них была заполнена кусками кварца, турмалина и кремня. Индеец вывалил из большой плетеной сумки целую кучу острых осколков и с изумительной ловкостью стал заколачивать их плоским камнем в маленькие дырочки. К тому времени, когда была готова пища, он кончил эту работу и теперь покрывал чурбан смолистым беловатым клеем, который, как я знал, схватывал не хуже цемента и еще прочнее закреплял осколки в отверстиях.

Пока обсыхал клей, индеец приготовил целую тыквенную бутыль густого черного «мушиного мора» — дурно пахнущей жидкости, которой смазывают терку для маниоки, чтобы предохранить ее от муравьев-древоточцев. Молодая женщина и обе девушки ткали грубую бумажную пряжу на примитивном ткацком станке. На женщине был теперь надет расшитый бисером передник. Ребенок старшей из девушек ползал в пыли; вокруг его пухлой измазанной шоколадом мордочки жужжали мухи. Других детей не было видно.

Здесь было всего четыре хижины. Одна из них использовалась как склад, а та, в которой умерла жена Чарли, стояла пустая. Она будет пустовать до тех пор, пока не появятся благоприятные признаки, что ею не владеет злой дух. Если же этих признаков не будет, хижину, сожгут. Итак, всего две хижины на семнадцать человек. Я мог себе представить, какая мне предстоит веселенькая ночь, но все же это было интересно. Я не хотел устраиваться на ночлег отдельно, боясь обидеть индейцев.

Чарли указал мне на хижину, которая была побольше, и я повесил там свой гамак, стараясь не обращать внимания на всевозможные ароматы. По стенам были развешаны различные украшения, которые индейцы надевают на себя лишь в редких торжественных случаях. Здесь были тиары из подрезанных маховых перьев повис, красно-желтые перья из хвоста и крыльев попугая ара и перья из груди орла гарпии, прикрепленные ситцевыми ленточками к плетеному ободку из прутьев. Здесь были ожерелья из целых тушек птиц — иволги, колибри, ара, нанизанные вместе на одну веревку, пелерины из вплетенных в ткань перьев колибри, отделанные по краям стеклянными бусами.

… Великолепные красочные изделия. Изумительное мастерство! На возвышениях в корзинах из пальмового волокна лежали гребни из шипов дерева, вставленных в большую берцовую кость паукообразной обезьяны, шарики черной смолы карамани, применяемой для починки стрел, тыквенные бутылки с красной, черной, желтой и голубой краской. Я увидел флейты, сделанные из бедренной кости оленя, и свирели из стволов птичьих перьев; скребки для кожи из зубов пекари, вставленные в бамбук и украшенные пучками красных и черных перьев; замысловатые браслеты, вырезанные из верхней оболочки бразильских орехов кастанья.

Я попытался выменять у индейцев что-нибудь из этих богатств, но они соглашались расстаться далеко не со всяким предметом. Мне удалось приобрести ожерелье из передних зубов акури, связку зубов ягуара и клыков пекари, два ожерелья из птичек и пелерину из перьев колибри. Но я никак не мог уговорить их отдать мне хоть какую-нибудь ритуальную маску. Лишь после долгих споров и вмешательства Чарли мне удалось обменять на нож небольшой обрядовый барабан. Они охотно отдавали разные мелкие украшения, флейты, сумки из волокна пальм, но не хотели расставаться с луками, стрелами и особенно с духовыми трубками и копьями.

Но я был очень доволен и тем, что мне удалось получить. Сверх всего я подарил вождю рубашку цвета хаки, несколько маленьких напильников и мотки медной проволоки. Сделка была скреплена пущенной по кругу тыквенной бутылью кашири. Уже опьяневший Чарли немного оживился и стал забывать о своей тяжелой утрате. Вскоре была принесена и гордо выставлена на всеобщее обозрение его губная гармоника, и все, включая старуху, принялись дуть в нее. Просто удивительно, как она не рассыпалась на части.

Два молодых индейца вернулись с речки, таща двадцатифунтовую хаймару и огромную черепаху. Рыбину они бросили старухе, а черепаху повесили на шест, обвязав панцирь веревкой. Потом мы все уселись вокруг кипящего котла и в несколько минут разделались с обедом. Как известно, пальцы были придуманы задолго до ложек и вилок и, по мнению ваи-ваи, мыть их после еды совсем ни к чему, их просто надо облизать как следует.

После обеда Чарли растянулся в тени, надвинув на глаза свою старую шляпу, а я решил сделать несколько снимков. Старуха наблюдала за мной с большим подозрением, а вождь просто испугался, увидев сверкающие линзы, когда я вынул свой фотоаппарат. Чарли смачно сплюнул и что-то произнес. Послышались негромкие возгласы удивления, и все заулыбались. Даже старуха обнажила в улыбке свои беззубые десны.

Чарли хорошо знал, что такое фотоаппарат. По крайней мере знал его основное назначение, хотя и не имел понятия о том, как он действует. Да он и не стремился загружать этим свои мозги. Мясо — это мясо, кашири — это кашири, аппарат — это аппарат. Первое — продукт природы, второе — продукт индейцев, третье — выдумка белых людей. Она не имеет к Чарли никакого отношения и не входит в понятия индейцев. Но я не был первым белым, пришедшим к ваи-ваи с фотоаппаратом. Их снимал Ла-Варре, когда в племени было раз в десять больше народа, а в джорджтаунском музее есть цветные фото ваи-ваи, сделанные экспедицией Хокинса в начале 1945 года.

Но в общем белые люди попадали в отдаленные земли ваи-ваи очень редко. Может быть, именно удаленность поселений ваи-ваи затрудняла проникновение к ним. Индейцев это вполне устраивало. Видимо, я не был желанным для них гостем, хотя они и согласились взять подарки и оказывали мне гостеприимство. Я чувствовал, что они обрадуются, когда я отсюда уберусь. Не знаю, что сказал им Чарли, но они не стали больше обращать внимания на аппарат, да и ко мне не проявляли особого интереса. Чарли улегся снова, и так как солнце стало припекать сильнее, индейцы повалились в свои матерчатые гамаки, подвешенные под крышей длинных хижин. Я был предоставлен самому себе.

Как я и предчувствовал, ночь оказалась не из легких. Вождь, два старика и старуха спали в меньшей хижине, а все остальные были втиснуты во вторую хижину длиной в двадцать, а шириной в пятнадцать футов. Три молодых парня, женщина и обе девушки расположились на нарах, покрытых сухой травой и шкурами животных. Ребятишки копошились в гамаках. Посередине хижины был разведен костер, обложенный со всех сторон камнями, и едкий дым от него заполнял все помещение. Вдобавок ко всему откуда-то несло сушеной рыбой.

О сне для меня не могло быть и речи. Парни храпели, Чарли храпел, десятилетний мальчишка тоже храпел. Постоянно просыпался грудной младенец и надрывно орал до тех пор, пока не поднималась заспанная мать, давая ему грудь. Вторая девушка все время вертелась и крутилась, хлопая себя по голому животу. Когда костер стал угасать, в хижину пробралось несколько собачонок. Они начали шнырять по хижине, пока не разыскали вонючую рыбу, и тут же устроили из-за нее свалку. Тогда поднялась старшая девушка, схватила палку и что есть силы огрела по спине ближайшую собачонку.

За стеной звучали голоса джунглей. Я тихо покачивался в гамаке, обливаясь потом, чутко прислушивался к звукам и, проклиная этот дым, эти запахи, с нетерпением ждал рассвета. К утру я почти ослеп и задохнулся, ломило все кости. Когда я выбрался из хижины, солнечные лучи уже пробивались сквозь кроны деревьев и разгоняли стелющийся над землей туман. Чарли, очень угрюмый с покрасневшими глазами, взял дробовик и вместе с двумя молодыми индейцами отправился в лес. Все трое растворились, словно призраки, во влажной чаще, и вскоре я услыхал выстрел, затем другой.