Алиша. Тайна Школы - Багазова Алина - Страница 41

Навстречу встала молоденькая медсестра, на лице отразился испуг.

— Кто Вы? Сюда нельзя!

— Уберите… всё это, — ком в горле мешал говорить, я повела рукой, показывая на капельницы.

— Это невозможно, — девушка едва не начала заикаться, — как Вы сюда вошли?

— Убирай! Я сказала… — нервы не выдержали и сорвалась на крик, едва сдерживала себя, чтоб не кинуться к любимому.

— Но… так нельзя. Резко нельзя, он в коме… — залепетала медсестра, — если резко — он умрёт, надо постепенно…

— Приступай! — я отступила в сторону и опустилась без сил на стул.

— Где Лили?

— ПРИСТУПАЙ!

— Светлана, делай, что она говорит, — на пороге возник Богдан, — распоряжение Лили.

Но сама Алия уже замаячила позади, процедила сквозь сомкнутые зубы:

— Релиум убрать, пускай флемазенил, параллельно кордиамин, строфантин и всё, что полагается, ты, знаешь, Светочка!

На последних словах голос прозвучал устало. Я скорее почувствовала, чем увидела, как Богдан ободряюще тепло сжал маленькую сморщенную руку Лили. Ощутила также и её внутреннюю опустошённость. Она протестовала, была так несогласна с происходящем, так возмущена, что… сгорела изнутри и лишилась сил спорить, бороться.

А я поняла, что теперь всё решающее и самое трудное действительно позади.

Встала, шагнула к кровати, с другой стороны от медсестры, чтоб не мешать её уверенным действиям, стала ожидать, когда смогу прикоснуться к любимому лицу, увидеть открытые глаза… Бледный, ненамного румянее стен, Воля был похож на восковую куклу. А я вдруг стала маленькой, беспомощной девочкой, которая молилась в глубоком детстве: «Господи, дай мне любовь, чтоб я любила, чтоб меня любили…», не знающая жизни, не ведающая мира…ещё не ощущающая поддержки помощников, моих незримых хранителей. И сейчас я готова была отдать всё, вновь лишиться всех даров, только бы он открыл глаза, улыбнулся, пошевелился…

— Воленька… Воленька… — шептали губы лихорадочно.

Опустилась на колени, коснулась самыми кончиками пальцев его прохладной руки, энергия потекла потоком жизни, вливаясь, разжигая огонь в теле любимого. Я стояла сейчас на коленях перед самой Любовью.

Сквозь пелену слёз, навернувшихся на глаза, показалось, что Волька шевельнулся.

Вздрогнула, рванулась вперёд, сердце забилось быстрее, затрепетало… Богдан осторожно обнял сзади за плечи, удержал, помог встать с колен мягко, но настойчиво.

— Алиша, пойдём…

Пришла в себя, когда уже вышли в коридор.

— Отвезу тебя домой, — строго, но тепло, проговорил Богдан, — сегодня Вольдемар вряд ли придёт в себя. В случае чего, сразу сообщу. Не волнуйся, беру на себя ответственность за полное восстановление в кратчайшие сроки, сам лично прослежу за всем.

— Спасибо… — только и смогла проговорить.

Сейчас, когда всё закончилось, нервное напряжение отпустило, а вместе с тем накатила слабость и желание отключиться ненадолго, раствориться, стать пустотой…

Богдан распахнул тяжёлую дверь, пропустил меня вперёд. Едва шагнула на улицу — солнце ослепило, дохнуло теплом, тем самым, весенним, робким пока, не обжигающим, но многообещающим. Спускаясь по ступенькам, я оглянулась по сторонам, растерянно улыбаясь случайным прохожим, вдыхала полной грудью, голова кружилась.

От весны, от счастья, от любви…

ГЛАВА 19

Прошла неделя.

Волька пришёл в себя в тот же вечер, когда мне удалось прорваться к нему. Я находилась в Школе, готовила его тонкое тело к возвращению, помогла ему в момент перехода. Богдан отговаривал, убеждал, что они сами справятся, но впустую, я знала, что лучше меня не справится никто, да и хотелось в этот миг, миг торжества нашей любви и воли, быть рядом с любимым.

Наутро прибежала в больницу и не могла наглядеться, наговориться (точнее, говорила лишь я, а он пока мог только чуть шевелиться и моргать), гладила и гладила родные руки, лицо, целовала любимые губы… Вольдемару непросто пришлось, процесс восстановления оказался нелёгким, но, скорее психологически. Алия и Стефан привлекли весь сонм Целителей Школы, и парень физически был в норме уже через три дня. Однако, Богдан настоял не пребывании в клинике до конца недели, чтоб закрепить результат.

Хотела поселиться в одной палате с Волей, но Алия в категоричной форме выразила свой отказ и, в принципе, я поняла и приняла: ей было не очень приятно видеть меня здесь постоянно, живым напоминанием о фиаско, которое она потерпела, о сокрушённых планах.

Да и для себя я решила, что смогу в свободное время сделать в этом городе напоследок много важного и полезного. Сейчас, когда напряжение отпустило, сил прибавилось и возможностей тоже. Алия попросила меня пока не появляться в Школе, да я и не собиралась, меня ждали дела в реальности.

Нет, я не открыла бурной концертной деятельности, за неделю позволила себе выступить всего в одном клубе и то потому, что Макс очень просил, у его московского друга случился день рождения, и моё выступление стало подарком. Да и 8 марта устроила бесплатный концерт в клинике Алии, встреченный «на ура», взамен получив разрешение переночевать в палате Вольдемара…

А всё остальное время я просто и бесцельно бродила по Москве — по широким проспектам и узким улочкам; по отдалённым районам и историческим местам; по бурным, с кипучей энергетикой, клубам, дискотекам и ресторанам и по спокойным, ласковым выставкам, музеям, театрам и другим культурным мероприятиям; по сакральным, мистическим ореолам города и по точкам с явно негативной энергетикой…

Знакомилась с мегаполисом, узнавала его душу, дышала новой жизнью… Москва приоткрыла мне совершенно неизведанные грани, явила самоё потаённое, самое глубокое. Увидела её всякой, с разных ракурсов. И я полюбила столицу. Полюбила не меньше, чем свой дорогой Санкт-Петербург. Он — элегантный, строгий, успешный и самодостаточный мужчина, а она, милая Москва — роскошная, экстравагантная, уверенная в себе, настоящая роковая женщина. И вместе они теперь в моём сердце составляли великолепную пару. Пару, которой хотелось любоваться, восхищаться, аплодировать ей. И, ощутив эту внезапно проявленную нежность, я почувствовала явную ответную симпатию города, его поддержку, готовность заботиться обо мне.

В эти дни с удовольствием вновь окунулась в любимое занятие: гуляя по улицам, всматривалась в людей, дарила им частичку себя, согревала. Как бы невзначай, проходя мимо, давала советы, утешала — если была надобность, предостерегала, если видела опасность. И сейчас, находясь на невероятном подъёме духа, я совсем не размышляла о том, что, возможно, не нужно лезть в чужую судьбу. Я чувствовала, что ПРАВА. Не стремясь сделать что-то за человека или наоборот помешать ему сделать что-то, всего лишь выражала вслух свои мысли, а уж как поступить — каждый решит сам для себя. Великая радость — видеть, как светлеет, разглаживается лицо незнакомого мне человека, когда он понимает и начинает более доверять себе, ибо видел то же самое, но не решился принять, воспринять, последовать за своим сердцем, своей интуицией. И гармония со своей душой творит чудо: из замученного жизнью скептика и циника, высмеивающего ценности других человек почти моментально становится тонко чувствующим, чутким и видящим гораздо дальше, хозяином своей жизни, уверенным в её красоте и последовательности.

На каждом углу, где было возможно, покупая семечки, я кормила голубей, ворон, воробьёв, радостно приветствующих весну, тихонько напевала им свои песни.

Однажды, когда испытывая непреодолимую внутреннюю потребность, я запела погромче, не сразу заметила, как собрались вокруг люди и слушают с улыбками, а уличный музыкант из перехода поблизости старательно, со всей душой, подыгрывает мне на скрипке. Я тогда очень смутилась, ведь петь со сцены — совсем не то же самое, что на улице. Но публика вдруг потребовала продолжения, и я пела в тот день до темноты! На прохладном весеннем ветерке, не заботясь о том, что могу потерять голос, не думая о времени. Находясь в потоке невероятной любви, не ощущала неудобств. И люди не расходились.