Восхождение на Эверест - Хант Джон - Страница 52

Было 4 часа дня, когда мы достигли верхней части Женевского контрфорса и остановились на минуту на ровном участке твердого фирна. Над нами, через впадину Южной седловины, виднелся Южный пик Эвереста. Это был не „маленький выступ на гребне“, как я окрестил его в Лондоне, а красивый остроконечный снежный пик, который волнующе близко возвышался на 900 м. над нашими головами. Справа от него спускался Юго-Восточный гребень. Вначале очень крутой, он затем, примерно на половине своей высоты, плавно переходил в снежное плечо. Это место представлялось мне идеальным для штурмового лагеря, организация которого являлась моей задачей на следующий день. Далее крутизна гребня, на котором чередовались скалы и снег, опять увеличивалась, но несколько ниже виден был другой уступ. Ниже следовал еще один крутой участок, и гребень спускался скальным контрфорсом к дальнему правому углу седловины примерно в 550 м. от нас за хорошо заметным скальным выступом, возвышающимся над восточным краем седловины.

Обращенные к Южной седловине снежно-скальные склоны гребня были очень круты и изрыты забитыми снегом желобами, которые спадали прямо против нас в верхнюю часть седловины. Мы уже слышали от Уилфрида, что Юго-Восточный гребень и увенчивающий его Южный пик производят сильное впечатление, однако никто из нас не был подготовлен к такой захватывающей прекрасной картине, как эта. Мне казалось, что над Южной седловиной возвышается новый пик альпийского масштаба, о существовании которого я ранее не подозревал. Моим первым ощущением было почти что чувство обиды и досады, что после столь длительной борьбы нам придется еще встретиться с такой трудной задачей.

Что же можно сказать о Южной седловине, лежавшей у наших ног? Взору открывалось такое мрачное и унылое зрелище, какого я никогда не ожидал увидеть: широкая площадка примерно по 350 м. вдоль каждого края ограничивалась с севера и юга крутыми склонами, которые поднимались к Эвересту и пику Лходзе и обрывалась на запад в цирк и на восток к стене Кангшунг. Эта пустынная поверхность покрыта частью камнями, частью пятнами обнаженного голубого льда. По краям она окаймлена бахромой снега, затвердевшего под действием ветра почти до состояния льда. Именно ветер создает ощущение ужаса, которым овеяно это место. Он дул с неистовой силой, когда мы спускались по склону с верхних скал Женевского контрфорса на ровную поверхность седловины. Мы держались при спуске немного вправо, где среди камней виднелись какие-то цветные пятна. Наш взор остановился на чем-то оранжевом. Это были остатки швейцарского лагеря.

Спускаясь вниз после тяжелого длительного восхождения, я испытывал странное чувство, как будто залезаю в какую-то западню. Это чувство еще усиливалось при виде того, к чему мы приближались. Перед нами находились остатки трех или четырех швейцарских палаток. Оголенные металлические стойки еще поддерживались ветхими оттяжками; на них висели обрывки материи – все остальное было сорвано ветром. Вокруг валялись вмерзшие в лед другие остатки ткани, а на поверхности снега лежало несколько более тяжелых предметов. Я заметил две рамы кислородных аппаратов типа Дрэгер и связку найлоновой веревки. Однако для подробного ознакомления с окружающей обстановкой не было времени. Становилось поздно, и мы должны были торопиться установить палатки, пока нас не победил холод. На нас было надето все, что возможно – штормовки, пуховые куртки и брюки, пуховые, шелковые и ветронепроницаемые рукавицы, все это поверх свитеров, шерстяных рубашек и нижнего белья, и тем не менее мороз давал себя знать. Из груды снаряжения, сложенной здесь 22 мая группой заброски, мы вытащили пирамидальную палатку и начали ее устанавливать.

И тут началась борьба, которую никто из нас никогда не забудет. Если на контрфорсе ветер был сильный, то здесь он был ужасающий. Мой запас кислорода кончился еще до спуска на седловину, а Чарльз Эванс снял свой аппарат, чтобы удобнее было работать. Мы были поразительно слабы, и для борьбы с этим злобным ураганом наших сил явно не хватало. Больше часа мы отчаянно боролись, напрягая все силы, играя в дьявольскую игру „кто кого перетянет“, чтобы поставить одну-единственную палатку; в других условиях это заняло бы минуту или две. Полотнище все время вырывалось из рук, и мы оказались запутанными в целой сети веревочных оттяжек. Шатаясь и задыхаясь, мы упорно пытались тем или иным путем добиться цели, но силы в этой борьбе были слишком неравны. Том еще некоторое время пользовался своим кислородным аппаратом и сначала не мог понять, почему мы – Чарльз и я – шатаемся, как пьяные. Споткнувшись о камень, я в течение пяти минут лежал лицом вниз, не имея сил подняться. Но вскоре и у Тома кончился запас кислорода. Он тут же быстро ослабел и лежал на снегу в полубессознательном состоянии.

К этому времени (это могло быть около 5 час.) подошли оба шерпа. Балу, окончательно потеряв всякое самообладание, сразу же полез в полурасставленную палатку. Однако этим он все же, хотя и невольно, нам помог. Мы стали передавать ему кислородные баллоны и камни, которыми он придавил изнутри полы палатки. Наконец с грехом пополам палатка была расставлена. Установка палатки типа „Мид“ заняла меньше времени, и около 5 час. 30 мин. лагерь был разбит. Мы поместились втроем в пирамидальной палатке, а двое шерпов – в палатке „Мид“. Лежа среди хаоса спальных мешков, надувных матрацев, рюкзаков, веревок и кислородных аппаратов, мы пытались прийти в себя после пережитого тяжелого испытания.

Надвигалась темнота. Чарльз начал заправлять примус, а я вылез наружу, отбить от окружающих камней несколько кусков льда, чтобы растопить его для получения воды, и разыскал в сложенном грузе продуктовые рационы. Разобравшись, насколько было возможно, в хаосе вещей, мы залезли в спальные мешки, надев на себя все, что возможно, включая штормовки. С 5 час. 30 мин. до 9 час. мы вскипятили и выпили не менее чем по четыре полные кружки жидкости; сюда входили: лимонад, суп, чай и какао. Это было большое наслаждение. Пока мы с Чарльзом занимались этим, Том подготовлял кислородную аппаратуру для ночи. Наконец мы устроились на ночь, не забывая ни на секунду о бушующем ветре, который трепал стенки палатки, как бы стремясь изгнать нас из этой пустыни, где он царил безраздельно.

Фото 35. Стена Лходзе (аэрофото). Слева видна Южная седловина и под ней – Женевский контрфорс. Справа возвышается пик Лходзе. Передний план пересекается гребнем Нупдзе. Ледник Лходзе круто спускается к верхнему краю Западного цирка.

Фото 36. Стена Лходзе. Группа носильщиков у подножья стены Лходзе начинает подъем к лагерю VI.

Фото 37а. Стена Лходзе. Вид на лагерь VII (7315 м.) с ледяного обрыва позади лагеря.

Фото 37б. Стена Лходзе. Лагерь VII. Вид вдоль стены Лходзе по направлению к Женевскому контрфорсу.

Фото 38. Стена Лходзе. Вид на Эверест с верхнего уступа ледника Лходзе (7620 м.). Видны край Южной седловины и в правой части снимка – Женевский контрфорс.

Фото 39. Стена Лходзе. Хиллари и Тенсинг на верхнем уступе ледника Лходзе при второй попытке штурма. На снимке заметны обмотанные вокруг ледоруба Тенсинга флаги, предназначенные для поднятия их на вершине Эвереста.

Фото 40. Стена Лходзе. Траверс крутого ледового склона.