Надеюсь и люблю - Ханна Кристин - Страница 17

В очередной раз к действительности его вернул взгляд тещи, внимательный и оценивающий.

– Ты что-то хочешь мне сказать, Роза?

Она вздрогнула, пораженная его неожиданно холодным тоном. Лайем понимал, что несправедлив к ней, что следовало бы смягчиться и притвориться, что ничего не произошло, но на ложь у него не хватало сил.

– Да, доктор Лайем. Я бы хотела поговорить с тобой… с глазу на глаз.

– Хорошо. После того, как дети лягут спать.

Лайем знал, что Роза ждет их разговора, но чувствовал, что еще не готов к нему. Поэтому он целый час читал Брету перед сном, потом поцеловал Джейси и пожелал ей спокойной ночи, а затем долго принимал горячий душ.

Джейси наверняка не спала, а болтала по телефону с какой-нибудь из своих многочисленных подружек или примеряла мамино платье. Лайем побоялся заглянуть к ней еще раз – стоит ему увидеть ее в платье Микаэлы, и Джейси навсегда будет для него потеряна.

Сейчас ему больше всего хотелось замкнуться в своем пространстве, уйти от людей. Господи, насколько ему стало бы легче, если бы он мог спуститься вниз, сесть за пианино и излить душевную тоску в музыке.

Он хотел бы рассвирепеть, закричать, выругаться, обрушить на Бога и весь мир свою ярость. Но он был не таким человеком. Его любовь к Микаэле – не просто чувство, Это средоточие его души. Он осознавал, что любит ее слишком сильно, что в каком-то смысле хуже, чем любить недостаточно.

Лайем спустился вниз. Пианино одиноко стояло в пустой гостиной, как отвергнутый любовник. Бывало, музыка наполняла эту комнату каждый вечер… Когда Майк садилась рядом с ним на черный кожаный стул, он тихо поскрипывал.

«От чаевых не откажусь…» Так он обычно говорил. «Хочешь чаевых, несчастный тапер? Тогда можешь отнести свою жену в постель, или упустишь свой шанс» – так отвечала она.

Гостиная давила на него оглушительной тишиной. Лайем никогда прежде не задумывался о том, что такое тишина, но теперь знал ее контуры и содержание. Она была похожа на стеклянную банку с герметичной крышкой, в которой хранятся старые голоса и звуки.

Лайем подошел к пианино, сел на стул и нажал на клавишу, которая отозвалась протяжно и тоскливо.

Миссис Джулиан Троу.

– Доктор Лайем?

Он вздрогнул и, обернувшись, оперся рукой на клавиатуру. Пианино взвыло. Под аркой, отделяющей гостиную от столовой, стояла Роза.

Лайем наклонился вперед, упершись локтями в колени. Ему не хотелось говорить с тешей сейчас. Если она готова на откровенную беседу, то ему придется прямо спросить: «Скажи, Роза, она когда-нибудь любила меня?» И, видит Бог, он не был готов получить от нее какой бы то ни было ответ.

– Прости, я не хотела мешать тебе.

Лайем внимательно смотрел на нее, подмечая, что ее сплетенные пальцы слишком сильно стиснуты, а носок правой туфли едва заметно подрагивает. Неужели она догадалась о том, что он обнаружил, и понимает, что он собирается говорить с ней о прошлом Микаэлы? Лайем с трудом поднялся и подошел к теще. Лицо Розы казалось особенно бледным и каким-то прозрачным при тусклом освещении. Сетка голубоватых прожилок особенно четко выступала на ее увядших щеках.

– Ты не помешала, Роза.

Она посмотрела ему в глаза, и в ее сердце отозвалась боль, которую испытывал Лайем.

– Сегодня годовщина вашей свадьбы… Тебе, наверное, очень тяжело. Я подумала, что… если ты не считаешь, что я сую свой старушечий нос куда не следует, мы могли бы вместе посмотреть видео. Дети взяли напрокат «Тупой и еще тупее». Говорят, что это очень смешно.

Представив себе тещу в роли зрителя дурацкой комедии, Лайем невольно улыбнулся.

– Спасибо, Роза. Но лучше не сегодня, – ответил он, тронутый ее заботой.

– Что-нибудь еще не так? – спросила она вкрадчиво.

– Что еще может быть не так? – через силу улыбнулся он. – Любовь вернет мою жену с того света, правда? Ты ведь всегда говорила мне это, Роза. Но прошло уже больше трех недель, а она все еще не проснулась.

– Не сдавайся, прошу тебя.

– Я теряю силы, – признался он скрепя сердце.

И он говорил правду. Его жена висела на волоске, который отделяет жизнь от смерти, а теперь он знал, что его жизнь так же хрупка.

– Нет, доктор Лайем. Ты сильный. Ты самый сильный мужчина, которого я когда-либо знала.

Но он вовсе не ощущал себя сильным. Более того, никогда в жизни он не был так близок к духовной катастрофе. Он понимал, что стоит ему пробыть наедине с Розой еще минуту, и он растает, как кусок льда рядом с раскаленной печкой. И тогда ничто не убережет его от того, чтобы задать роковой вопрос: «Она когда-нибудь любила меня, Роза?»

– Я ничего не могу поделать с собой, – ответил он и оттолкнул от себя стул. За его спиной раздался треск. Обернувшись, он увидел свое отражение в старинном зеркале в серебряной раме. Трещинки на старом стекле были похожи на морщинки у глаз, которые появляются с возрастом у слишком оптимистично настроенных людей.

Смеющиеся морщинки. Майк так всегда их называла. Только сейчас он не мог припомнить, когда они вместе смеялись в последний раз.

Отражение мерцало и искажалось перед ним. На какой-то миг он увидел перед собой не себя самого, а кого-то, кто был моложе, сильнее, красивее. Улыбка этого человека вполне могла бы стать приманкой в кассовом голливудском фильме.

– Мне нужно в больницу прямо сейчас.

– Но…

– Именно сейчас. – Он промчался мимо Розы и схватил на ходу пальто в прихожей. – Я должен повидать свою жену.

Приемное отделение в этот вечер было переполнено. В холле толпились люди, от их голосов и яркого света кружилась голова. Лайем торопливо прошел через холл и направился в палату жены.

Она лежала на кровати без движения, как сломанная марионетка из кукольного театра. Только грудь ее то вздымалась, то тяжело опадала.

– Привет, Майк. – Лайем сел на стул и придвинулся ближе к кровати. Его окружала обстановка, которую он сам создал: музыка, ароматические вещества, подушки, которые он заботливо взбил. Он не мог оторвать взгляда от жены. Как она красива! До сих пор он убеждал себя в том, что она просто спит и что наступит день, когда она утром очнется ото сна и откроет глаза. Но сегодня это ему не удавалось.

– Я влюбился в тебя в ту секунду, когда увидел, – прошептал он, обнимая ее и ощущая тепло знакомого тела. Даже в этот момент он ощущал, что она хочет убежать от кого-то или от чего-то. Это очевидно. Но какое ему дело? Он знал только то, что хотел знать: он, Микаэла, Джейси, Брет и их общая жизнь в Ласт-Бенд. Он помнил только о своей любви, которая будет длиться вечно. Его не интересовало, кем она была давно, когда он ее не знал. Ему не было дела до ее прошлого. Он никогда не читал журналов о светской жизни знаменитостей, а если бы и читал, то и тогда ничего бы не изменилось. Он полюбил женщину, а не красивую картинку из журнала.

После того как Джейси поправилась, Майк стала избегать его. Он видел, как она устала, как напугана и потерянна. Ему захотелось быть рядом, чтобы защитить ее. Позволь мне быть буфером между тобой и окружающим миром. Позволь мне окружить тебя теплом.

Лайем понимал, почему она однажды забралась к нему в постель и легла рядом. Она походила тогда на маленькую испуганную птичку, которой было нужно гнездо. И это гнездо он для нее построил. Со временем она снова научилась улыбаться. Каждый день, который они проводили вместе, стал для него счастливым.

Лайем закрыл глаза и предался воспоминаниям: неприятные он гнал от себя прочь, а радостные смаковал. Например, воспоминание о том дне, когда впервые поцеловал ее у водопада Ангела… о том, как она радовалась удачно заключенной сделке… о том дне, когда родился Брет и его дали ему на руки, а Майк тихо прошептала, что жизнь прекрасна. Тот день, когда он попросил ее стать его женой…

Они были тогда возле водопада, лежали на одеяле на берегу голубовато-зеленого озера. Она вдруг повернулась к нему и объявила, что беременна.

Он почувствовал, что должен действовать очень осторожно. Это было трудно, потому что больше всего на свете ему хотелось тогда запрокинуть голову и радостно рассмеяться. Но он взял себя в руки, нежно коснулся ее щеки и предложил ей стать его женой.