Если веришь - Ханна Кристин - Страница 31

Убравшись, она остановилась, тяжело дыша, и вытерла пот с лица. Что дальше?

В углу валялся серо-белый мешок. Его мешок, сразу же поняла она. Единственная вещь, с которой он появился на ферме.

«Интересно, что в нем? – подумала она. – Какие вещи настолько ему дороги, что он переносит их с места на место?»

– Я просто распакую за него его вещи, – вслух произнесла она.

Склонившись над мешком, она потянула за обтрепанную веревку. Мешок раскрылся, и из него вывалилась скрученная в тугой валик поношенная черная рубашка.

Она развернула ее, встряхнула и, сложив, положила в средний ящик комода. Потом начала вынимать одну за другой его вещи: две пары выгоревших рваных голубых джинсов, фланелевую рубашку в заплатках, старый прорезиненный плащ, носки и белье. Разложив все по ящикам, она пошире раскрыла мешок и заглянула внутрь. На дне лежали несколько потрепанных блокнотов и отдельные листки бумаги. Она вынула один из блокнотов и раскрыла его.

Она не хотела читать, но не удержалась.

«Куда бы я ни поехал, повсюду вижу разрушающие действия нищеты. Железнодорожные пути оглашаются жалобными воплями голодных детей, которым вторят тихие всхлипывания отчаявшихся родителей. Страна разваливается. Каждый день прибавляется по одному бездомному, кочующему с места на место человеку. Как эта самая большая нация на земле может позволить своим людям голодать, позволить себе не заботиться о них?»

На первой странице запись заканчивалась, и Мария перевернула страницу.

«Для тысяч людей, живущих лагерями по болотистым берегам озера Мичиган, зима 1892/93 года была безжалостно холодной. Тяжким многочасовым трудом этих людей возводились здания, которые, будучи построенными, вознесутся в облачное небо Иллинойса, словно шпили дворцов волшебной страны. Они мечтали о ней, и вместе с ними, как им казалось, мечтала вся страна.

Но подобно любой мечте, у долгожданной Международной Колумбийской выставки 1894 года были свои темные, кошмарные стороны. И подобно всем кошмарам, при безжалостном свете дня она оказалась отодвинутой в сторону и забытой.

Выставка открылась 1 мая, и каким великолепным было это открытие! На шестистах акрах зеленого оазиса поднялись дворцы с белыми колоннами. Весь мир взирал с благоговением на запад Американских Штатов. Выставка проработала шесть месяцев и закрылась. И великолепное белое чудо стало постепенно разрушаться.

Что же осталось, после того как волшебство закончилось? Сотни тысяч лишившихся работы, разуверившихся в жизни мужчин, женщин и детей кочуют по холодным, пустынным улицам Чикаго, прося подаяние, протягивая прохожим мятые оловянные кружки. Они стоят в бесконечных очередях за хлебом. Молодые матери с младенцами на руках ночуют в открытых дверных проемах под сырыми газетами.

Никогда еще в этой стране разрыв между прогрессом и нищетой не был так чудовищно велик, как в эти дни. Мы находимся в тисках экономической депрессии, плотоядной и ненасытной, пожирающей саму нашу жизнь. Мы приносим ей в жертву наших детей, наше будущее. И, похоже, что никто не обращает на это внимания...»

Марию потрясло написанное. Она, конечно, слышала о депрессии, охватившей страну, но она не представляла себе, что все так ужасно. Ей стало страшно за детей, не имеющих пищи и крова.

Она даже не предполагала, что его заметка могла так ее разбередить. Более того, она рассказала ей о человеке, который ее написал. В ней размышления не беззаботного бродяги, а человека, знавшего не понаслышке, что такое трагедия, горе и отчаяние. Вместе с тем в ней чувствовалась вера в то, что мир можно изменить, и присутствовала надежда на спасение.

Ее автор верил в любовь.

Мысль о любви заворожила Марию. Оказывается, за нагловатой ухмылкой и напускной бравадой скрывался настоящий Бешеный Пес, или как там его звали на самом деле, и он привлекал ее так, как бабочку привлекает пламя.

Она сложила блокноты стопкой и положила их в нижний ящик, а мешок сунула под комод, затем стала перестилать постель.

Быстрыми заученными движениями она сняла мятые простыни и отбросила их в сторону. Постелив нижнюю простыню, она стала ее разглаживать. Вдруг она услышала звук шагов и замерла.

В открытой двери промелькнула тень.

Бешеный Пес стоял на пороге в своих грязных черных ковбойских сапогах и махровом полотенце, обмотанном вокруг пояса. Больше на нем ничего не было.

– О Боже... – вздрогнула Мария и уронила на постель вторую простыню.

Он улыбнулся. В тени его зубы казались особенно белыми.

– Вот так сюрприз... – Слова застряли у нее в горле.

– Приятный сюрприз, – уточнил он.

– Добрый вечер, – с большим трудом выдавила она. Она смотрела на него, не в силах оторвать глаз от его соблазняющего, хищнического взгляда и, чувствуя, что теряет самообладание. Все вопросы, касающиеся его, ее, их обоих, промелькнули в голове с такой скоростью, что у нее закружилась голова. Ей показалось, что его слова «Наша близость могла бы стать лучшим моментом в вашей жизни» висели в воздухе, словно он только что снова их произнес.

– Давайте я вам помогу, – встал он по другую сторону кровати. Чистая накрахмаленная простыня призывно лежала между ними. Мария пыталась сосредоточить внимание на постели, только на постели. Но куда бы она ни повернулась, она видела плоский мускулистый живот и мягкие курчавые волосы на груди. В воздухе стоял запах щелочи, смешанный с запахом мужчины и дыма.

Он наклонился в ее сторону. Длинная мокрая прядь светлых волос упала ему на глаза. Он так потрясающе красив, что она не могла оторвать от него взгляда. В уголках серых глаз собрались мелкие морщинки, более глубокие – от неизменной на его лице улыбки – обрамляли губы. Чисто выбритый подбородок привлекал силой и мужественностью.

Он еще больше подался вперед, не переставая улыбаться. Она вздрогнула и опустила глаза. А он продолжал разглаживать простыню призывными, кругообразными движениями.

Мария следила за ним, завороженно глядя на движения его загорелой руки, поправляющей белую простыню. Но вдруг очнулась. Что она делает? Выпрямившись, она отвела упавшие ей на лицо волосы.

– Ну вот. Все готово.

– Спасибо.

Его мягкий голос словно обволакивал ее. О таком голосе она раньше читала в книгах, а теперь услышала наяву. Она встретилась с его горящим взглядом, и ее руки покрылись мурашками.

– Я... здесь немного прибралась. – Краска залила ей лицо. Она знала, что не следует говорить следующих слов, и все же произнесла их: – Вместо вас.

Он огляделся.

– Так чисто...– Он осекся, и улыбка сошла с его лица. Нахмурив лоб, он спросил: – А где мой мешок?

Она бросила виноватый взгляд в угол.

– Я разложила ваши вещи по ящикам, а мешок засунула под комод.

Он пригвоздил ее взглядом, холодным, словно зимнее небо.

– Вы рылись в моих вещах?

Она не знала что сказать, готовая провалиться сквозь землю.

– Я не рылась. Я просто...

Его гнев так же быстро прошел, как и вспыхнул. Потемневшие глаза снова стали серыми. В них притаилась страсть. Нет, не притаилась. Она кричала, вопила... Он криво усмехнулся:

– Ладно. Я вряд ли вправе сердиться. – От его улыбки Марии стало жарко.

Он быстро обошел кровать, придерживая пальцами обмотанное вокруг пояса полотенце. Серебристые капли воды сверкали на его волосах.

Он все приближался, а Мария не могла сдвинуться с места, завороженная каплей воды, его ровным дыханием, от которого то вздымалась, то опускалась его грудь.

– Мария... – Ее имя, слетевшее с его губ, прозвучало как ласка, как обещание...

Он остановился перед ней.

Она все еще смотрела на каплю воды, дрожавшую в волосах. Потом капля сорвалась и упала, сначала в гущу волос на груди, потом протекла зигзагом по животу и исчезла в полотенце.

Мария проследила за каплей, чуть дольше задержавшись взглядом на полотенце.

– Я могу его снять...

Она похолодела от страха и, подняв глаза, встретилась с его глазами. – Нет!