НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 11 - Биленкин Дмитрий Александрович - Страница 9

Жало в отчаянии стал кататься по земле, кусал свои руки, бил кулаками по камням. От ярости и страха он ничего не видел.

— Это духи! — кричал он. — Это духи воинов! Они не могли выйти из долины.

— Тише, — умоляла его Речка. — Тише, они услышат.

Но Жало уже вскочил во весь рост и кинулся навстречу воинам, потому что им овладело бешенство, в которое впадает всякий мужчина племени, если чувствует, что близка его смерть.

Речка попыталась остановить его. Она бежала, спотыкаясь, за Жалом, кричала, плакала. А сзади, все ближе, все слышнее, раздавалось пощелкивание Белой смерти.

Воины увидели юношу, рассыпались полукругом и ждали, пока тот приблизится, чтобы бить наверняка. Речка увидела в их руках сеть, связанную из стеблей голубого тростника, и поняла, что они хотят взять Жало живьем, чтобы принести его в жертву богам, как и ее отца.

Девушка не заметила, как на нее упала тень, лишь ожог отростка Белой смерти заставил ее с криком прыгнуть вперед.

Крик ее донесся до бегущего юноши и остановил его. До охотников оставалось несколько десятков шагов.

Жало увидел, что Речка бежит к нему, а белая громада преследует ее по пятам и отростки едва не касаются ее спины.

И что-то странное случилось с Жалом. Безумие покинуло его. Голова стала ясной, и ноги налились силой. Он кинулся наперерез Речке, вдоль цепи воинов, так, чтобы пробежать перед ней. Это ему удалось. Жало схватил девушку за руку и потащил за собой. Воины замешкались от неожиданности, а Белая смерть не успела изменить направление и проскочила вперед.

Воины поняли, что добыча может ускользнуть, и последовали за Жалом, держась ближе к берегу, чтобы не натолкнуться на Белую смерть. А чудовище вобрало в себя отростки и покатилось вслед за беглецами. В конце концов кто-то из преследователей обязательно настиг бы юношу и девушку.

Белая смерть оказалась проворней. Она догнала их у небольшого крутого пригорка, куда Жало втащил изнемогающую спутницу. И тут же белый шар расплылся по траве, стал жидким и со всех сторон окружил собой пригорок. Белая жижа стала стягиваться кверху, и воины остановились в отдалении, глядя, как уменьшается зеленая площадка под ногами юноши и девушки, как отчаянно Жало тычет копьем в белые отростки.

Вдруг из-за большого дерева вышел еще один свидетель этой сцены. Он не принадлежал ни к одному из племен. Он был выше ростом и тоньше. У него была блестящая большая голова, перепончатый хобот, горб за спиной и странные одежды. Он поднял руку с блестящей короткой палкой, из палки вылетела ослепительная струя, она достигла белого кольца, и кольцо стало чернеть, съеживаться, пряча щупальце. И этот человек или бог продолжал жечь Белую смерть, пока остатки ее, обгоревшие, мертвые, сползли с пригорка и рассыпались пеплом по траве.

Тогда Жало отпустил Речку, она упала на траву, а юноша встал на колени и закрыл ладонями глаза.

Тишина преследовала Павлыша до самого корабля. Казалось, с торжеством ночи все твари затаились в норах или залегли в беспробудный сон. А может, до них донесся слух, что одинокий человек на берегу чувствует себя сильным, непобедимым и неуязвимым. Причиной тому был не только новый скафандр, в котором можно не беспокоиться о нехватке кислорода или когтях морских жителей, но и сознание победы. Недавнее путешествие к огоньку стало чем-то вроде воспоминания о миновавшей зубной боли, которую можно представить, но нельзя воспроизвести.

Но не оставляло беспокойство о корабле. Оно росло с каждым шагом, с каждой секундой, воображение рисовало неизвестное чудище, которое спокойно разбирает доморощенную баррикаду, оставленную Павлышем у люка «Компаса».

Тишина казалась зловещей. Невысокие ленивые волны приподнимали головы над черной маслянистой поверхностью моря и искристой пленкой растекались по песку. О длинном дне напоминала лишь узкая зеленая полоса над горизонтом, но свет, позволяющий разглядеть полосу пляжа и стену кустов на дюнах, исходил не от догорающего заката и не от светящегося моря — из-за дюн поднялась медная луна и залила ночь отблеском далекого пожара.

Огонек остался далеко сзади. Он подмигивал равномерно и надежно. Он внушал уверенность в будущем. В отдаленном будущем, которое никак уже не зависело от Павлыша. От него зависела теперь безопасность корабля в ближайшие дни. Звезды отражались в лужицах, оставшихся после прилива, и светлая полоса пены отделяла песок от моря. Идти было легко. Слежавшийся песок пружинил под ногами.

Наконец впереди черным провалом в звездном небе обозначился «Компас». Павлыш включил на полную мощность шлемовый фонарь, и пятно света уперлось в металлический корпус. Павлыш обошел груду деревяшек и обгорелых тварей — остатки неудачного костра. Казалось, что все это случилось очень давно, много лет назад: и первые вспышки маяка, и отчаянные попытки привлечь внимание жителей далекой избушки.

Хитрые запоры люка были не тронуты.

Из шлюзовой камеры Павлыш включил аварийное освещение и воздушные насосы. Спасательный корабль придет через шесть дней, и можно позволить себе роскошь жить со светом и без скафандра.

Павлыш задраил дверь в шлюзовую камеру и прислушался к свисту воздуха, который весело врывался в отсек, будто соскучился в темноте резервуаров. Можно было снять нагубник. Привычные запахи, которые останутся в корабле еще долго после того, как последний человек покинет его, окружили доктора, словно радуясь возвращению хозяина.

Душ не работал. Павлыш сбросил скафандр и вышел в коридор.

Плафоны в коридоре горели вполнакала. Еще месяц назад врачу показалось бы здесь темно и неуютно, но после долгого путешествия в темноте коридор показался Павлышу сверкающим веселыми и яркими огнями, словно зал театра, заполненный праздничной публикой. Все было в порядке. Сейчас откроется дверь и выйдет капитан, и спросит: «Почему вас так долго не было, доктор?»

Но капитан не вышел. Капитан был мертв. Павлыш дошел до конца коридора и перед тем как затянуть в анабиозные камеры, обернулся, пытаясь вновь вызвать в себе приятный обман, ощущение, что ты не один.

Какой-то человек выглянул из-за угла и, заметив Павлыша, спрятался. Судовой врач воспринял этого человека как продолжение игры в живой корабль. Но тут же сработали внутренние системы предупреждения: Павлыш, ты один на корабле. Здесь не может больше никого быть. Это галлюцинация.

— Это галлюцинация, — сказал вслух Павлыш, чтобы развеять видение, стереть память о нем. Надо держать себя в руках. Что-то странное было в облике человека, нырнувшего за угол. Он не принадлежал к экипажу корабля, ни к живым, ни к мертвым, не походил ни на кого из земных знакомых Павлыша. Это был чужой человек. Высок он или низок, мужчина он или женщина, этого разглядеть Павлыш не успел. Но был уверен, что никогда раньше не видел этого человека.

Галлюцинация галлюцинацией, но надо проверить. Павлыш пожалел, что оставил пистолет в скафандре. Он возвращался по коридору медленно, готовый прижаться к стене или нырнуть в одну из кают. Ему вдруг стало страшно, может, потому, что самое тяжелое было уже позади, и новая опасность, возникшая столь неожиданно, застигла его врасплох. Крадучись по коридору, Павлыш поймал себя на том, что уговаривает пришельца оказаться игрой воображения.

За углом никого не было. Люк в шлюзовую камеру был задраен, и плафон под потолком чуть мерцал, будто издевался над Павлышем. Если он скрывается где-то здесь, то Павлыш должен услышать его дыхание. Тишина мертвого корабля была почти невыносимой, тяжелой и гулкой.

Простояв с минуту неподвижно, Павлыш уверился в том, что он на корабле один. Подвели нервы. И все-таки надо убедиться в этом до конца. Павлыш взял из шкафчика нагубник, накинул на спину баллон и вошел в шлюзовую камеру. Здесь тоже было пусто. Откинул крышку люка. Его встретили темнота и шуршание моря. И уж совсем на всякий случай Павлыш взял ручной фонарь и провел его лучом по песку — там было пусто, по морю — море было пустынным. По кустам. Там луч света поймал фигуру человека, бегущего по рыхлому песку. Фигура задержалась на мгновение, мотнулась в сторону, чтобы уйти из светлого круга, и исчезла в колючках. Кусты не помешали гостю скрыться в их чаще.