Узы крови - Мэрфи Уоррен - Страница 13

В деле имелся полный список всех присутствовавших на месте происшествия.

И в конце его значилось: Римо Уильяме, фотограф. Не такое это было имя, чтобы, подобно Джо Смиту или Биллу Джонсону, попадаться на каждом шагу. Тот, кто представился Римо Уильямсом, должен был либо знать Римо Уильямса... либо быть им.

Но ни одна душа не знала Римо Уильямса.

Смит покачал головой и отхлебнул еще «маалокса».

И что же из этого следует? Две вещи.

Первая: Римо по неизвестной причине работает на кого-то еще.

Вторая: Смиту пора действовать.

Глава 6

— А я говорю — уходим, — сказал Лоренс Темпли Джонсон — человек крупный и властный, из тех, что проводят жизнь в залах заседаний американских корпораций. Даже сейчас, когда от его костюма только и осталось, что по колено оборванные брюки и грязнее половой тряпки рубашка, привычка распоряжаться витала над ним, как дурной запах.

— А я говорю — остаемся, — спокойно сказал Римо. — Конец дискуссии.

В пустыне похолодало. Нагретый за день песок уже отдал остатки тепла, и всем сделалось зябко.

— Это почему же? — полюбопытствовал Лоренс Темпли Джонсон. — Я требую ответа.

Римо смотрел на женщину со сломанной рукой. Лубки Лорна наложила, но было видно, что боль все-таки не унялась.

Римо мягко коснулся больной руки и пальцами легко ощупал все ткани от кисти к локтю, не зная толком, что следует делать, но мало-помалу набираясь уверенности.

Он чувствовал, где сломаны кости, — в трех местах, все ниже локтя, и осколки сложились неправильно.

— Я требую ответа, — настаивал Джонсон.

Как на импровизированной трибуне, он стоял на невысоком камне у скелета сгоревшего самолета и вещал тоном полицейского при исполнении обязанностей.

— Как сейчас? — спросил Римо женщину.

— Кажется, лучше.

Римо резко сжал пальцы. Женщина ахнула, но когда утих болевой шок, и она, и Римо поняли, что кости улеглись как надо. Потом Римо помассировал ей шею, чтобы смягчить глухую боль заживления, которая прилет позже.

— Спасибо, — сказала женщина.

— Послушайте, я к вам обращаюсь! — кипел Джонсон. — Как вы смеете игнорировать мои вопросы? Кто вы, по-вашему, такой? — Он оглядел других пострадавших, вяло сидевших на песке у самолета, и приказал:

— Только посмотрите на него! Посмотрите, во что он одет! Ничтожество! Какой-нибудь автомеханик! Командование беру на себя я и говорю вам, что мы уходим!

Римо встал и небрежно стряхнул песок со своих солдатских штанов.

— Мы остаемся, потому что скоро прилетят вертолеты спасателей. Это вопрос времени. Сгоревший самолет — ориентир. Если мы начнем бродить по пустыне, нас могут вообще не найти.

— Можно ждать часами, пока прилетят эти так называемые спасатели! Я сказал — уходим.

— А я сказал — остаемся.

— Ты это с чего распетушился? Кто тебя уполномочил командовать? спросил Джонсон, в мыслях своих воображая, как в Голливуде снимут фильм, живописующий его героические действия по вызволению из пустыни собратьев по несчастью. В роли Лоренса Темпли Джонсона — Роджер Мур. Он бы предпочел Дэвида Найвена[2], но тот уже умер. — Ставлю на голосование. Здесь у нас демократия.

— Нет, — сказал Римо. — Здесь у нас пустыня. И тот, кто пойдет разгуливать, погибнет.

— Посмотрим! — повысил голос Джонсон. — Все, кто за то, чтобы уйти отсюда, скажите: «да».

Никто не сказал «да». Все проголосовали своей задней частью, прочно упертой в песок.

— Кретины! — рявкнул Джонсон. — Ну, я пошел.

— Очень сожалею, но не могу тебе этого позволить, — сказал Римо.

— Почему это?

— Потому что я дал себе слово, что все мы выберемся отсюда живыми, и не допущу, чтобы ты достался стервятнику.

Джонсон соскочил с камня, широким шагом приблизился к Римо и ткнул ему в грудь указательным пальцем:

— Только попробуй мне помешать!

— Джонсон, скажи людям: «Спокойной ночи», — пробормотал Римо, правой рукой ненадолго сжал тому горло, подхватил обмякшее тело и уложил на песок.

— Это не опасно? — забеспокоилась Лорна.

Римо покачал головой.

— Поспит немного, — и оглядел остальных, внимательно на него смотревших.

— С ним все в порядке, ребята. А сейчас, я думаю, стоит сбиться потесней, для тепла. Пока за нами не прилетят.

— А они правда прилетят? — спросила девочка.

— Правда, — сказал Римо. — Я тебе обещаю.

— Хорошо. Тогда я лучше посплю.

Позже, когда звезды завели в эбеново-черном небе свой хоровод, Римо и Лорна уединились.

— Ты так и не назвал мне своей фамилии.

Она взяла его за руку.

— У меня ее нет, — сказал Римо, усаживаясь на покатом песчаном склоне.

Женщина устроилась рядом.

— Когда мы летели, мне показалось, что ты нахал. Но я была неправа.

— Знаешь, ты лучше не привыкай ко мне, — попросил Римо.

— Что?

Он поглядел на огромную луну, выплывшую из-за остроконечной верхушки дальнего бархана, похожую на футуристический фонарь. Легкий ветер с шелестом гонял чистый сухой песок.

— Когда прилетят спасатели, я уйду. Один. Никому обо мне не говори.

— Как не говорить? Ты же нас спас! Ты вытащил всех из самолета! Обо всех позаботился! Эта маленькая девочка... Она же тебя обожает!

— Это все замечательно, и все-таки я исчезну, так что забудь обо мне, и делу конец.

— Но почему? Ты что, преступник?

— Что-то вроде, — сказал Римо. — Знаешь, у меня никогда не было семьи.

Сегодня я впервые понял, что такое родня. — Он горько усмехнулся. — И для этого понадобилось попасть в авиакатастрофу!

— Нет худа без добра.

— Как ты думаешь, когда они прилетят?

— Скоро. Странно, что еще не прилетели.

Она подняла руку к его лицу.

— Но ведь у нас есть еще немножко времени, правда?

— Есть, — сказал он и осторожно опрокинул ее на песок.

Сначала встретились их губы, голодные, печальные. Римо инстинктивно потянулся, чтобы, как рекомендовала первая из тридцати семи ступеней любовной техники Синанджу, начать легко массировать пальцами правую кисть девушки.

И тут он вспомнил, до чего обычно доводит любовная техника Синанджу.

— К черту! — пробормотал он и попросту овладел ею.

Тела их соединились, как вышло, без всякого ритма. Каждый раз, когда один из них забывался, другой напоминал о себе. Это длилось и длилось примитивно, иногда отчаянно, но зато бесхитростно и естественно, и когда пик настал, он настиг обоих сразу.

И нет этому цены, подумал Римо.

Она заснула в его объятиях, а Римо глядел на небо, зная, что вместе они в первый и последний раз.

Телефон звонил и звонил, замолкал и снова звонил, но Чиун не поднимал трубку. Скорее всего это Римо, и если Чиун ответит, придется разговаривать, и он не удержится, непременно спросит Римо, беседовал ли он уже с Нелли Уилсоном, и тогда Римо придумает какое-нибудь нелепое извинение, вроде того, что был занят, и Чиун расстроится. Вечно Римо его злит. Мальчишку вообще не мешает подержать на расстоянии, пусть не думает, что стоит позвонить, как Чиун тут же снимет трубку, будто слуга какой-нибудь.

После трех часов непрерывного трезвона Чиун решил, что Римо уже достаточно наказан, и неторопливо направился в угол гостиничной комнаты, где стоял телефон, поднял трубку и медленно произнес:

— Кто говорит?

В трубке кто-то шипел и кашлял.

— Кто? Кто это?

Опять свист и кашель.

— Вот дурацкая шутка, — поджал губы Чиун.

— Чиун, это Смит, — прорвался голос.

— Император Смит? А я думал, это Римо.

— Как? — резко спросил Смит. — Разве он вам еще не звонил?

— Нет, но в любой момент может.

— И вы не знаете, где он?

— Я с ним не разговаривал, — сказал Чиун.

— Чиун, у меня есть сведения, что Римо сейчас в Детройте. Пытается убить ведущих автопромышленников Америки.

— Хорошо, — сказал Чиун. — По крайней мере, не болтается без дела.