Малышок - Ликстанов Иосиф Исаакович - Страница 24

Вероятно, в тот день кто-нибудь рассказал Кате, что Костя вступился за нее, поэтому она сделала новый шаг к примирению.

- А Прогулкин снова пяточки сальцем смазал, - сказала она, проходя мимо Кости. - Интересно, куда он сбежал?

- За резцом пошел да в медпункт - палец занозил…

- Ты зачем уже резец на чистовой меняешь? - удивилась Катя, присмотревшись к его работе. - Сколько ты деталей между сменами резца провертываешь?

- Три.

- Три, три, дырку протрешь! - засмеялась Леночка. - Знаешь, Катя, он все время резцы переставляет.

- Глупо! Стукачев говорил, как работу организовывать, а ты, Малышок, все делаешь не так, как люди. Ты полсмены обдирай, а полсмены отделывай. Понимаешь?

Чего там было понимать! Но Косте всегда хотелось поскорее увидеть совсем законченную деталь - чистенькую, гладенькую, блестящую. Просто сердце радовалось, когда поспевала новая

«труба».

- А как не все отделаю? - пробормотал он.

- Подумаешь, страх! Останется одна-две на завтра. Зато не надо через каждые три обдирки или отделки резец менять. Получается экономия времени. Понимаешь, нужно экономить время.

До сих пор Костя знал, что есть день и есть ночь, есть столько-то часов между гудками, и не обращал никакого внимания на такую мелочь, как минуты и секунды, а оказалось, что эту мелочь нужно беречь, если хочешь сделать много. Катя все это ему объяснила, хотя и не совсем понятно, но самое главное он понял: станок должен крутиться как можно больше. Скрепя сердце он принял ее совет, начал обдирать, только обдирать заготовки, и его беспокоило, что отделанных «труб» еще нет.

- Пятнадцать, вот видишь! - радостно сказала Катя, сосчитав перед обедом обдирки у его станка. - Теперь поставь чистовой резец, отделай все, и у тебя будет семьдесят пять процентов нормы. А если бы ты с утра был умнее, наверное, получилось бы восемьдесят пять.

В тот день Сева был совсем раскисший, у него все не ладилось, и он часто отлучался от станка.

- Нашел учителя! - пробормотал он, пожав плечами. - Учись, Малышок, если собственная голова не варит.

- Леночка, ты читала в многотиражке про лодырей? - тотчас же откликнулась Катя. - Так смешно написано, как с натуры. Правда?

В конце смены, когда Герасим Иванович наведался за колонны справиться об успехах молодежи, Катя спокойно сообщила:

- У меня восемнадцать, а девятнадцатую я до гудка закончу.

- Правильно, - улыбнулся мастер, сосчитав заготовки у ее станка. - Смотри, к тому времени, как я из дома отдыха вернусь, чтобы полная норма была!

- Непременно сделаю! - пообещала Катя, бросив торжествующий взгляд на Булкина. - Норма совсем не трудная, надо только уплотнять время, а не бегать каждый раз в медпункт.

На две детали отстала от своей подружки Леночка, а на стеллаже возле Костиного станка мастер увидел пятнадцать «труб».

- Идет дело, Малышок! - признал он. - Не так чтобы шибко, а все же вперед - не назад. Старайся, молодец.

Когда Костя привел в порядок станок и сменил бушлатик, в котором работал, на ватную фуфайку, Катя предложила:

- Пойдешь смотреть «Разгром немцев под Москвой»?

Он согласился: если она хочет мириться, так и он согласен.

Киносеанс в красном уголке должен был начаться через полчаса после гудка для новой смены, и Костя пошел из цеха в цех, заложив руки за спину, гордясь сегодняшним достижением. Семьдесят пять процентов - это не шутка: это три четверти нормы. Остается еще нажать, еще уплотнить время - и сто! Как он жалел, что утром часто менял резцы!

Прежде всего он навестил Нину Павловну, которая последнее время почти не оставляла завода и так заработалась, что лицо ее потемнело и похудело. Нина Павловна стояла возле электрокалильной ванны: она смотрела на свои ручные часики, а Дикерман, старший калильщик термического цеха, держал щипцами деталь, погруженную в расплавленный свинец.

- Время! - скомандовала Нина Павловна.

- Раз! - И Дикерман выхватил раскаленную красную «рюмку» из свинца. - Два! - крикнул он, ударил щипцами о край ванны так, что с «рюмки» слетели красивые блестящие капельки свинца, сунул «рюмку» в бак с маслом, выдержал ее там и вынул. - А вот вам три! - сказал он и осторожно поставил черную деталь на железный стол.

- Здравствуй, медвежонок! - приветствовала Нина Павловна Костю. - Подожди меня. - Она пошла к контролерам, поговорила с ними, вернулась и, натягивая рукав свитера на часики, распорядилась: - На сегодня хватит. В последней партии семь годных из десяти и одна - условный брак… Можно считать, семьдесят пять процентов… Вот вам «блестящее достижение». Просто руки опускаются… Завтра попробуем режим профессора Колышева.

Дикерман вытер платком подбородок, заросший белой щетиной, и снова взялся за щипцы.

- Извините, товарищ инженер! - сказал он сердито. - Кажется, вы помните, что нам говорили на заседании партбюро? Если даже эту чертову «рюмку» нужно калить в золоте, так нам дадут чистое золото. Значит, нужно работать и не опускать рук. Я вам говорю это как старый человек и как молодой член партии.

- Вы на ногах с утра. Отдохните немного.

- Вы тоже с утра не на курорте. Но, конечно, если вы настаиваете, я могу отдохнуть. Так что же советует профессор Колышев?

Они начали совещаться, сколько времени выдерживать «рюмку» в свинце, и Нина Павловна забыла о Косте, да это и к лучшему. Только что он хотел похвалиться своей победой, но радость уже опустила крылышки. Задумчивый, прошел он во второй цех.

Стукачев полсмены учил ребят токарить, а полсмены работал за станком, но делал полторы нормы, как обязался под Новый год, поэтому он иногда задерживался в цехе. Вокруг его станка спорили взрослые рабочие.

- Высокая скорость резания да большая подача - это понятно, - сказал один излих, - никого ты этим, Ваня, не удивил. Однако победитовых резцов опять нет, а сталь-быстрорез горит. Покажи-ка вот новый режим обработки!

- Доказываю, что быстрорез держит, если дать охлаждение, - с вызовом в голосе ответил Стукачев.

- Хорошо, что твой станок с охлаждением, а тут просишь насосики сделать - как горох в стенку. Черепахой ползешь, да и то резцы горят… Что там говорить!

Токари пошли по своим местам, а Костя впился глазами в синюю стружку металла, которая сбегала с резца.

Струйка желтоватой эмульсии падала на резец и пофыркивала, коснувшись горячего металла.

- Берет, берет, парень! - сказал Стукачев, сдвинув кепку на макушку. - Доказываю, что на этой детали можно повысить режим обработки в полтора раза. Нужно только…

Раздался противный визг, какой Косте уже пришлось услышать, когда Катя сожгла резец. Улыбка исчезла с лица Стука-чева.

- Все ж таки сгорел! - процедил он сквозь зубы, выключил станок и задумался, глядя на резец. - Правда, я слишком большую скорость резания закатил. Так еще в цехе никто не работал. А по-старому мне уже неинтересно.

- А на «Буше» можно режим повысить? - несмело спросил Костя. - Хоть чуть… А то «Буш», как черепаха, ползет.

- Не видел ты пломбу? Вам только разреши режим менять, так вы чудес наделаете! И вообще, видишь, что человек переживает, значит, скройся в тени!

Пришлось скрыться в тени ни с чем. Как это ни с чем? В голове толпились беспокойные мысли. Только что семьдесят пять процентов казались ему высокой горой, а теперь они стали ниже муравьиной кучи.

Забыв о киносеансе, он вышел во двор. Здесь разгружались машины, доставившие заготовки с трубопрокатного завода. Громко командовал разгрузкой начальник материального склада, маленький толстый человек. Вдоль стен поднялся высокий штабель труб, похожий на медовые соты. По сравнению с этой грудой металла «Буш» показался крохотным, бессильным.

Когда Костя вспомнил о кино, оказалось, что сеанс уже кончился и все разошлись по домам.