Огнетушитель для дракона - Метелева Наталья - Страница 10

Царь отложил державу и скипетр с двуглавым дракорлом, повернулся к незнакомцу:

– Вот, Зуверрон, полюбуйся, каков наш княжич Гор Велесов. Можешь считать, принцесса у тебя в пасти.

– Я рад, – холодно процедил чёрный дракон.

По виду чужак был старее самого древнего нашего дракона – не одна тысяча лет за его крыльями. Почему же я о нем не слышал никогда? Надо у деда спросить, кто таков.

Скептически изучив карту, выданную мне дедом, царь Гадунов покачал головой:

– Опять Горыхрыч чудит. Вот эта речка Калиновка что тут делает? Она лет пятьсот назад пересохла, в великую засуху, когда Берес-первый Гадунов воцарился. А где Санкт-Петербург? Вот здесь должен быть. Екатеринбурга тоже не вижу. И половина из этого списка подданных уже перенесена в меморисы. Лёжки недействительны, пароли устарели. Совсем реликтовая карта, друг мой. Держи-ка вот эту, последнюю, – Ррамон Бересович протянул мне свиток, лежавший на беломраморном столе, а дедов упрятал в нишу с архивом. – Сам понимаешь, сведения архисекретные, все меры предосторожности должно соблюсти.

Я едва не взвыл: и какого лешего я полдня заучивал карту еще доколумбовых времен?

Его Драконье Величество всемилостивейше снабдил меня и обычной, но подробной картой Московской губернии, уже без всяких секретных сведений, и, на всякий случай, схемой столичного метрополитена, хотя я не представлял, с какого горя полезу в эти жуткие крысиные норы.

– Дозволь слово молвить, государь.

– Говори, – царь задумчиво прочистил ноздри кончиком скипетра. Пыхнул тонкой струйкой ароматного дыма.

Я зажмурился и ухнул в прорубь царского гнева:

– Нельзя ли похищение заменить на другой подвиг? С богатырём сразиться, например?

– Вот и дочка любимая за тебя просила. Старейшины говорят – нельзя, – вздохнул царь. – Они настаивают на похищении.

Странно. Только что Юй уверял, что это воля царя.

Ррамон вперил в меня тяжелый немигающий взгляд рыжеватых глаз, прочерченных узкой бойницей зрачка. Чешуя на моей шкуре встала дыбом: я прекрасно знал, какие смертельные стрелы могут вылететь из этих бойниц.

– Думаешь, я тебя не понимаю, Гор? – вкрадчиво улыбнулся царь, слегка обнажив клыки. – Одно дело, когда люди сами нам девиц жертвовали, другое – силой брать, как разбойники поганые. Только дело ведь не в моей прихоти, а в традициях испоконвековых. Мы слишком долго их нарушали, вот и иссякает наша кровь на земле. Пора, пора вернуть былую нашу силу и славу. Державу спасать надо. Или ты не патриот?

– Патриот, государь! – гаркнул я со всей мощи.

Венценосный дракон усмехнулся:

– То-то.

Незнакомец что-то шепнул царю на ухо. И тут даже мой абсолютный слух не помог: я не знал этого языка. Царь кивнул, недобро прищурился на меня:

– Да, вот еще что. Не доставишь девицу или вздумаешь дезертировать – плохо придется и деду твоему, и матери. За Горыхрычем много делишек чёрных накопилось. Первый кандидат в изменники трону. Авторитет мой на каждом шагу подрывает. И на мать твою Гату Нагичну ворох компромата наберется. Есть свидетели, что она – ведьма, чёрной магией по ночам занимается.

Незнакомец прикрыл вспыхнувшие алым светом глаза.

– Ложь! Клевета! – вскричал я, внезапно прозревая: да он же параноик, наш царь. Все эти бесконечные конспирации и маскировки, шпионские страсти, изгнания неугодных… Причем, его безумие заразно: я тут же заподозрил, что не случайно жребий героя пал утром именно на меня, последнего потомка божественной крови Велеса.

– Ишь, вскипел как, – усмехнулся царь. – Ложь, не ложь – какая мне разница? На время твоего похода они останутся заложниками. Слово даю царское: месяц твоих родных не трону. Разве что подписку с них возьму о невылете за пределы Гнезда. А через месяц свадьба царевны, и в её приданом должна быть принцесса человеческая для ритуала. Сегодня вот уже сваты к нам прибыли с договором помолвки.

Он кивнул на незнакомца.

Свет померк в моих очах. Кошмарные картины пронеслись перед глазами: как я, израненный и искалеченный, став на перевязанное колено, подношу Ларике сердце принцессы на золотом подносе. Как прекрасная, возлюбленная моя драконица – чужая невеста в белоснежном свадебном венце – разламывает подношение пополам с красноглазым женихом, и густые капли падают и рдеют рябиновыми гроздьями на нежной белизне фаты, а царь Ррамон поднимает кубок с невинной человеческой кровью, и драконы ревут огненными глотками: «Свага!»[4]

– Скрепим наш договор, – сказал царь, насупив массивные надбровия, от чего глаза провалились еще глубже. – Князь Зуверрон, призываем тебя засвидетельствовать принесение роты[5].

Незнакомец поднял золотой кубок с каменьями, стоявший на беломраморной столешнице, сунул мне с таким брезгливым видом, словно подавал милостыню калеке. Нет, мне решительно не нравился этот чужак.

Я поклялся, что берусь за дело без принуждения (три раза – ха!) и даю слово либо исполнить его в срок, либо сложить голову. Сцедив в кубок каплю крови из проколотого пальца, отпил глоток. Царь торжественно принял кубок. Мелькнул раздвоенный язык и втянулся в пасть уже омоченный в сурье[6] с растворенной капелькой моей крови.

– Я, царь Ррамон, сын Береса, отпрыск крови праотца Гада принял клятву дракона Гора, сына Дарина, отпрыска крови праотца Велеса. Передаю тебе, свидетель Зуверрон, его кровь, да восстанет она против клятвопреступника, если договор будет нарушен.

– Свидетельствую – рота дана, принята и должна быть исполнена, – сказал князь, принимая от царя кубок и накрывая его золотой крышкой.

– Месяц тебе сроку, Гор, – строго сказал царь, развеяв кошмарную тьму в моих глазах, и благословил будущего героя, вскинув крыловые щупы в жесте победной воли[7]. – Иди с богом![8]

Чеканя когтями шаг по отполированным плитам царских палат, я отправился выполнять клятвы.

Мне предстояло самое тяжёлое: прощание с мамой.

Гата Нагична до сих пор слыла самой прекрасной драконицей Империи. Дочь раджи гималайских нагов и не думала примириться с гибелью моего отца. Вдова не пришла к погребальному костру, ритуально разожженному царем, когда не осталось никаких надежд на возвращение её мужа. Гату не убедили многочисленные свидетели героической смерти Дарина, которые появлялись на нашем пороге с завидной регулярностью за годы, минувшие с того дня, как отец исчез, мой брат погиб, а я вылупился из яйца.

Она не вышла замуж даже за царя Ррамона. После загадочной кончины царицы, лет тридцать-сорок назад, царские сваты ежегодно топтались у порога нашей таёжной землянки. Мать ни разу не открыла им крышку люка.

Каждый раз после визита царских сватов дед Горыхрыч напивался вдребезги, а потом тихо вздыхал в своем отнорке, и я делал вид, что ничего не вижу и не слышу, и не понимал, как можно отказываться от такого счастья – стать царицей драконов, носить корону и жить в роскошных каменных палатах, а не в тесной змеиной норе. Но Гата Нагична не считала себя вдовой.

– У меня есть муж. А у тебя есть отец, Горушка, – улыбалась она на мои вопросы и доставала старую поблекшую линогравюру с портретом отца, парившего на фоне Гималаев, откуда он добыл свою любовь. И я замирал от восторга: отец был так же прекрасен и величественен, как горы за его белоснежными крылами. Как жаль, что я никогда его не видел!

– Драконы долго живут. Я дождусь Дарина, – говорила мама, и её антрацитовые глаза мечтательно устремлялись на земляной потолок, с бревен которого сыпалась на бронзовую чешую траурная пороша почвы.

– Кабы нам еще беды не дождаться, – скорбно шептал дед, и мать судорожно прижимала меня к себе под крыло, как курица цыпленка, а я брыкался, считая, что уже достаточно взрослый, чтобы терпеть такие нежности.