Правда о штрафбатах. - Пыльцын Александр Васильевич - Страница 34

Так из-за предательства руководства АК бессмысленно началось и бесславно закончилось восстание. Все эти подробности нам тогда не были известны, но в мемуарах и исследованиях они нашли широкое отражение, в том числе и в воспоминаниях Командующего 1-м Белорусским фронтом К. К. Рокоссовского. С какой болью об этом вспоминал маршал, поляк по происхождению, многие годы после войны возглавлявший Министерство обороны Польской Народной Республики.

Завершая описание того, что почти на наших глазах происходило в то непростое время, скажу, что период нашего формирования был очень напряженным. Командир роты взял в роту еще одного офицера, старшего лейтенанта Давлетова, который помогал мне формировать взвод и организовывать занятия по боевой подготовке. В дальнейшем ротный, видимо учитывая мое недавнее ранение и необходимость "санаторного лечения", то есть перевязок еще не совсем зажившей раны, перевел меня в резерв, а взвод полностью передал Давлетову, характером напоминавшему отсутствующего Федю Усманова: оба они были остроумными, незлобивыми, но с твердым характером. Вскоре вернулся Федя Усманов, хорошо «подремонтированный» в госпитале, и стало у нас в роте "два татарина", как они сами себя называли.

И все-таки в это время случались дни «разрядки», когда приезжала кинопередвижка и мы вечерами смотрели и веселые кинокомедии, и фильмы об известных полководцах гражданской войны, и короткие киноновеллы, где, например, комдив Чапаев со словами "Врешь, не возьмешь!" переплывает-таки реку и уже в наше время ведет в бой свою дивизию, и Николай Щорс со своим богунским полком громит фашистов, а памятный всем герой из кинотрилогии о Максиме проявляет чудеса героизма в борьбе с фрицами. Даже бравый солдат Швейк в исполнении Бориса Тенина умело водил за нос немецких генералов. Все это заметно поднимало и наше настроение, и боевой дух…

Жалели мы только о том, что к нам никогда не присылали фронтовых концертных бригад, в составе которых были известные артисты.

А как-то нас пригласили поляки, когда у них выступал девичий самодеятельный ансамбль песни и пляски из какого-то близко стоящего военного госпиталя. И это была такая радость для всех нас — и командиров, и штрафников!

Иногда здесь находили время и для розыгрышей. Так, начальник связи батальона старший лейтенант Павел Зорин устраивал такую шутку-розыгрыш: сажал рядом с группой беседующих офицеров своего радиста с рацией, который для нас будто бы искал в эфире музыку, сам же откуда-то из-за укрытия, на той же волне четким, под стать Левитану, голосом «передавал» "сводку Совинформбюро", содержащую якобы указы о награждении воинов, непременно включая кого-нибудь из присутствующих офицеров в список награжденных очень высокой наградой. Надо было видеть выражение лица этого офицера, когда он слышал свою фамилию в «указе». Да и потом, когда он вместе со всеми хохотал над розыгрышем.

Помню, однажды зашел разговор, кому на войне физически тяжелее всего. Многие высказывали свои доводы и, в общем, уже стали соглашаться с тем, что тяжелее всего пехоте. Не однажды штрафники-летчики, хлебнувшие пехотного пота, говорили, что все летные пайки, будь их воля, отдали бы пехоте. Но тут ввязался в спор любимец батальона Валера Семыкин, командир взвода связи, ставший вскоре помощником начальника штаба батальона.

Его довод заключался в том, что пехота захватила вражеский окоп или окопалась на новом рубеже — и все, дальше она физически уже отдыхает, если не окапывается или не отражает контратаку. А связисты с тяжеленными катушками и телефонным аппаратом все еще мотаются вдоль окопов, устанавливая телефонную связь между подразделениями, тянут провод к старшему начальнику метров на 500, а то и больше, в тыл или к соседу, а тут еще артобстрел порвет где-то провод — вот и бегает связист, навьюченный как ишак, да еще со своим вещмешком и своим оружием то туда, то сюда. Или же в походе десятки километров тащится с рацией, а в ней, матушке, килограммов 20–30. Команда «привал», все вповалку, отдыхают, а ты развертывай ее, давай связь с начальством. И когда почти все затихли, сраженные убедительными доводами Валеры, вдруг кто-то, кажется Вася Цигичко, в наступившей тишине сочным, густым басом спокойно и тихо сказал: "И все без толку". Через мгновение наступившей тишины разразился громкий хохот понявших шутку. Пожалуй, чуть ли не громче всех хохотал сам связист Валерий. К слову скажу, что Валерий был внешне удивительно спокойным офицером, по крайней мере три черты воедино слились в его характере: неподдельная искренность, неутомимая работоспособность и редкая скромность…

Формирование подразделений уже было в стадии, когда рота достигла готовности вести самостоятельно боевые действия, имея не только свои почти полностью укомплектованные взводы, но и готовые взводы усиления: пулеметный, противотанковых ружей, минометный, бойцы которых даже прошли этап овладения новым для многих штрафников оружием — они научились не только заряжать и разряжать, разбирать и собирать, но и метко стрелять из ПТР, пулеметов и сноровисто вести огонь из минометов.

Через моего друга, начальника штаба Филиппа Киселева нам стало известно, что вскоре мы получим боевую задачу. Обстановка тогда складывалась не лучшим образом.

Значительно севернее Варшавы в районе Пултуска-Сероцка 65-я Армия еще 5 сентября захватила плацдарм на реке Нарев и с трудом, но удерживала его. Однако после 15 сентября немцам удалось, двинув свою ударную силу — танки, потеснить «батовцев» и несколько смять фланги этого плацдарма. Но тогда плацдарм устоял. Немецкое командование называло Наревский плацдарм "одним из пистолетов, направленных в сердце Германии". И именно потому не прекращало усилий для его ликвидации. 4 октября, как пишет в своей книге "В боях и походах" Командарм 65-й генерал Батов Павел Иванович, "…последовал огромной силы контрудар. Это было для нас полной неожиданностью. Враг перешел в наступление. Немецкие танки дошли через боевые порядки чуть ли не до самого берега" (С. 452).

Как оказалось, оборона плацдарма местами не выдержала. "Многие батальоны стали отступать. С каждым днем увеличивались потери в войсках армии. Противник разорвал боевой порядок на стыке и вышел к Нареву… Во второй половине дня 6 октября фашистским танкам удалось вклиниться в нашу оборону. Его атаки продолжались до 10 октября". И далее генерал констатировал: "Нашему плацдарму на Нареве уделяли очень большое внимание и руководство Фронта, и представители Ставки во главе с Г. К. Жуковым" (С. 458–459).

В то время я, будучи всего только командиром взвода, по своему лейтенантскому, довольно узкому кругозору, не мог даже приблизительно судить о причинах этой неудачи. (Только после войны, изучая военно-исторические труды во время учебы в академии и воспоминания военачальников, я кое-что для себя прояснил, о чем упомяну ниже.) Но, видимо, на плацдарме создалась особо угрожающая обстановка, если Командующий Фронтом маршал Рокоссовский, как вспоминает генерал Батов, перенес свой наблюдательный пункт на НП 65-й Армии.

И по приказу Рокоссовского в помощь генералу Батову стали выдвигаться с других участков фронта и из фронтового резерва танковый корпус и несколько стрелковых дивизий.

Видимо, маршал вспомнил и о "банде Рокоссовского" (как наш ШБ величали немцы), о его напористости и бесстрашии, если нашему штрафбату было приказано 16 октября срочно грузиться в автомобили, чтобы убыть туда же, на плацдарм.

Мы, как маленький ручеек, влились в бурный поток войск, двигавшихся и днем и ночью к плацдарму практически без сколько-нибудь длительных привалов.

А навстречу этому потоку шли и шли вереницы едва плетущихся людей, освобожденных из фашистских концлагерей, с детьми, раздетыми и разутыми…

Обгоняли мы и армейские машины, часто с девушками-солдатками то ли передислоцирующихся госпиталей, то ли медсанбатов, а может, банно-прачечных отрядов (были и такие на фронте). Не знаю, с чем это связано, но как только попадались такие машины, наши бойцы кричали: "Воздух!", "Рама!", как при воздушной тревоге. Может быть, таким образом они проявляли к ним свое внимание?