Людовик возлюбленный - Холт Виктория - Страница 54

Принц знал, что король боялся всех, кто был близок его дочерям. Сам он мог завести любовницу; его забавляли повесы типа Ришелье и Клермона. Но дочери для короля были священны. Будь проклят любой, кто попытается соблазнить их. Изгнаннику нельзя забывать об этом.

Вдруг король улыбнулся:

– Я слышал, что принцесса де Тальмон заявила, что считает вас самым очаровательным придворным. Я слышал, что она не очень молода, но, думаю, это очень интересная женщина… очень интересная.

– Спасибо, ваше величество, – ответил принц. Когда Чарльз покинул короля, он знал, что между ним и Анной-Генриеттой все кончено, если, конечно, каким-то чудом король Георг не отречется от трона и народ не восстановит на престоле династию Стюартов, как он сделал это в тот славный 1660 год, почти сто лет назад.

Людовик жалел Анну-Генриетту. Бедняжку вновь охватила меланхолия. Король уже дважды отказал ей в браке с мужчиной, которого она любила. Король теперь часто приглашал дочь в свои покои, где они пили кофе, который он готовил сам, водил ее по своей мастерской и показывал свои поделки из слоновой кости, а потом в столовую, где она могла попробовать его стряпню.

– Ты быстро взрослеешь, – сказал он ей. – Скоро у тебя появится семья.

Людовик использовал все свое знаменитое очарование, и Анна-Генриетта быстро поддалась ему. Отец и дочь стали много времени проводить вместе, так что стали даже поговаривать, будто Людовика больше заботит собственная дочь, чем мадам де Помпадур.

Долгие годы во Франции шло противостояние между янсенистами и иезуитами. Янсенисты получили свое название от имени основателя течения, Корнелиуса Янсения, голландского богослова, яростно выступавшего против любви к комфорту, столь свойственной высокопоставленным лицам католической церкви. Последователи Янсения были суровыми людьми, пытавшимися вернуть религии аскетизм. Но под прикрытием янсенизма многие во Франции пытались нанести удар церкви. Эти люди не проявляли интереса к теориям Августина; они просто страстно желали сделать Францию независимой от Рима. Это был очередной этап борьбы за господство между государством и папством. Таким образом, одной из противоборствующих сторон были иезуиты и Рим, а другой – парламент и те, кто хотел, чтобы государство одержало вверх над папством.

В 1713 году Климент XI в своей булле обвинил янсенизм; во Франции была партия, которая пыталась привести иезуитов к власти. Дофин поддерживал эту партию. Он стал очень набожным, и жена поддерживала его. Королева также поддерживала иезуитов.

Король не был особо доволен духовенством. Не так давно епископ Суассонский решил упрекнуть его в порочной связи с мадам де Помпадур.

Епископ осмелился написать Людовику письмо, в котором говорил, что находит просто ужасающим то, что страна так спокойно восприняла его супружескую неверность. «Если, – писал епископ, – ваше величество были бы частным лицом в моей епархии, я бы счел своим долгом публично порицать вас. Сейчас я прошу ваше величество вспомнить, как вы раскаивались, лежа при смерти в Меце. Тогда вы поклялись изменить вашу жизнь. Но Господь вернул вам жизнь, и что произошло? Вы взяли в любовницы жену одного из ваших подданных».

Людовик, которому не раз приходилось быть при смерти, вспомнив об этом, может быть, и задумался над этим, но епископ все испортил следующими словами.

«Сейчас мы видим, что при королевском дворе выше всех стоит женщина без рода и племени, которой удалось подняться, следуя путями разврата». Тут король разозлился на епископа. Что касается мадам де Помпадур, ее церковь приводила просто в ужас. Эти священники были угрозой для любовниц короля. Раскаяние означало возвращение к праведной жизни, а это могло послужить концом придворной жизни для таких, как она.

Поэтому иезуиты могли и не надеяться на поддержку. Так как влияние Жанны Антуанетты на короля становилось все более и более очевидным, вокруг дофина начали собираться люди, целью которых было укрепить духовенство и иезуитов и заодно прогнать любовницу с королевского двора.

А так как Анна-Генриетта была в фаворе у короля, ее пригласили в покои дофина, где его друзья оказывали ей знаки внимания и уважения.

Принцесса была немного смущена; но это внимание отвлекло ее от скандального поведения Чарльза-Эдварда, крутившего бурный роман с сорокалетней принцессой де Тальмон.

Мадам де Помпадур была постоянно настороже. Жизнь очень утомляла ее, но давала ни с чем не сравнимое удовольствие. Людовик пришел в восторг, когда узнал, что Жанна Антуанетта разделяет его интерес к архитектуре. Они провели много счастливых часов, обсуждая планы по украшению и изменению существующих зданий и постройке новых. По мнению короля, маркиза сделала из Креси очаровательный дворец, и он пообещал построить дом специально для нее.

Как-то, когда они проезжали по городским улицам, король обнаружил между Мейдоном и Севре идеальное место для строительства.

– Вот здесь! – закричал Людовик. – Какой прекрасный вид на Сену будет открываться из твоего окна!

– Ваше величество дали имя моему дому: Бельвю.[3]

– Пусть будет Бельвю.

Как же было здорово уединиться и обсуждать план будущего дома! Это так их сближало.

– Архитектором будет Лассуранс, – сказал Людовик. – Лучшего просто не сыскать.

– Я хочу еще Вербекта.

– Его работы совершенны.

– Думаю, потолки должен украшать Буше.

– Великий художник.

А как же стоимость? Никому из них не приходила мысль о цене. Людовик привык говорить, что то-то и то-то должно быть сделано, а казна выделяла под это средства. Что касается маркизы, она хотя и вела счета с большой аккуратностью, но всегда была уверена, что богатства королей безграничны. Когда началось строительство, король и маркиза выезжали в Бельвю понаблюдать, как идет строительство. Жанна Антуанетта много думала о дружбе короля с Анной-Генриеттой. Со слов друзей маркиза знала, что принцессу пытаются вовлечь в политику ее брат и партия иезуитов.

Мадам де Помпадур всегда придерживалась правила убеждать Людовика, а не вводить в заблуждение или угрожать, как это делали мадам де Винтимиль и мадам де Шатору. Она всегда старалась успокоить короля, стать человеком, к которому он всегда приходил бы за добрым советом. Она считала, и правильно считала, что единственный способ для нее удержаться на своем месте – это никогда не ставить Людовика в щекотливое положение. Жанна Антуанетта никогда не упрекала Людовика за то, что он предпочитает проводить больше времени с Анной-Генриеттой. Маркиза никогда не привлекала внимание короля к собраниям в покоях дофина и его жены.

Однако мадам де Помпадур понимала, что если одна из дочерей короля вернется в Версаль, то это, возможно, отвлечет его внимание от Анны-Генриетты.

Маркиза навела справки о характере и внешности Виктории, которой сейчас было около пятнадцати или шестнадцати лет. Та была мила, но вряд ли могла бы очаровать короля.

Поэтому маркиза сказала королю:

– Людовик, вы, наверно, уже давно не видели своих маленьких дочерей.

– Очень давно.

– Вы хотите оставить их в монастыре навсегда?

– До тех пор, пока они не закончат свое образование.

– Но мадам Виктория всего на год младше мадам Аделаиды. Я знаю, сколько радости приносят дочери. Если вы помните, у меня у самой есть дочь, малышка Александрина.

– Ах, это милое дитя, – вспомнил Людовик. – Когда-нибудь нам придется подобрать ей хорошего жениха. Но что ты говорила о Виктории?

– Я интересовалась, не хотите ли вы, чтобы она вернулась к своим сестрам в Версаль.

Людовик на секунду задумался. Было очень приятно, если при дворе появится еще одна любящая дочь.

Итак, Виктория вернулась в Версаль.

Для нее приготовили великолепные покои, и Людовик не мог нарадоваться на свою дочь.

Однако Виктория по своей натуре не была слишком жизнерадостной. Как только она приехала в Версаль, Аделаида решила, что будет за ней присматривать. Она пошла в покои сестры, и когда увидела их великолепие, то зависть стала одолевать ее. Некоторое время она изучала свою сестру и быстро обнаружила, что та апатична и не в настроении.