Контрапункт - Любецкая Татьяна Львовна - Страница 24

Разнообразие делает жизнь человека интересной, поднимает настроение, а хорошее настроение – это уже половина победы – таково одно из глубоких убеждений Аркадьева. А вот и другое: без режима далеко не уедешь, однако «кнут» тут не поможет. Борис Андреевич никогда не следил за дисциплиной в команде в общепринятом смысле, то есть не следил за каждым шагом игроков. Он доверял. Но если кто-нибудь позволял себе нарушить режим и приходил на тренировку «разобранным», он это непременно замечал и категорически отстранял от следующей игры, не считаясь ни с именами, ни с авторитетами. «Страшней такой отставки для нас наказания не было, – рассказывал Бобров, – так как потом получить место в основном составе и заслужить доверие Аркадьева было уже трудно. Это являлось его основным рычагом воздействия на нарушителей. А ведь конкуренция в нашей команде была очень высокой, и многие из перспективных ребят так и не сумели пробиться в основной состав ЦДКА».

Вполне очевидно, что подобные меры мог позволить себе лишь тренер, располагающий сильными, всегда готовыми к бою резервами.

…В 1946 году на чемпионате страны, в самый разгар сезона, когда из состава выбыли сразу три «незаменимых» игрока, три «суперзвезды» – Федотов, Бобров (в связи с травмами) и центральный защитник Кочетков (по болезни), – казалось, все, команда попала в безвыходное положение. На самом деле выход был найден. То есть отсутствие ведущих игроков не исказило стиля, лица команды, и армейцы впервые тогда стали чемпионами. И впоследствии, уже в 1950 году, они вновь сумели завоевать золотые медали чемпионата без Федотова и Боброва. Недаром же Борис Андреевич сразу же, едва приняв команду, самым серьезным образом взялся за резервы…

Одним из резервистов ЦДКА был в свое время и Всеволод Бобров. Человек-легенда…

Я познакомилась с Бобровым в конце весны 1979 года, мы тогда условились встретиться через некоторое время вновь (Всеволод Михайлович обещал предоставить в мое распоряжение свой архив), да не успели.

3 июля в «Советском спорте» появился некролог. Проститься с ним пришли тысячи людей…

От Бориса Андреевича это долго скрывали, предупредили родных и знакомых, куда-то вдруг подевался «Советский спорт» за 3 июля, и телефонную трубку старались дома снять раньше него.

Кто-то все-таки сказал в конце концов.

…Это несправедливо, неправильно, когда ученики умирают раньше учителей, думал Борис Андреевич, снова утрата… снова все наоборот… «Всеволод» – это имя он вдруг произнес вслух, и тут же сжалось что-то внутри и перехватило дыхание… За дверью осторожно звали обедать. Но ему это было сейчас очень странно и ни к чему… Хотелось не знать, не верить, хотелось думать о том, сколь ненадежна и лжива подчас молва. Но он знал, что это – правда. И казалось, раз ушел Бобров, раз все уходит, ничего больше и не нужно… Осторожно и с тихой укоризной Ира умоляла поужинать или хоть выпить чаю…

Семь городов боролись за право называться родиной Гомера – заботы античного мира. На «открытие Боброва» претендуют по крайней мере человек пять – вполне серьезно, с солидными версиями и историями. И, быть может, все они по-своему правы, ибо каждый волен открыть что-либо для самого себя. Но, в конце концов, не так уж важно кто, главное – что открыли. Быть может, я рассуждаю так, ибо начисто лишена шансов притязать на «открытие»?..

Позволю себе привести лишь одну версию, с моей точки зрения, самую предпочтительную, – версию Аркадьева.

«Я гулял по берегу Финского залива. Там, на болотистом лугу, – обычная картина: резвились с мячом подростки. И вдруг я увидел: все мальчишки как мальчишки, а один – вундеркинд. Это был Всеволод Бобров».

А вот что рассказал сам Бобров: «В сороковом меня пригласили в ленинградское „Динамо“. Там-то Борис Андреевич, кажется, и увидел меня впервые и пригласил к себе в команду, но началась война…

В сорок первом наша семья вместе с заводом, на котором работал отец, была эвакуирована в Сибирь, в Омск, мы работали на оборону. А в сорок втором я был призван в армию и направлен в военное училище, по окончании которого – уже в самом конце войны – меня откомандировали в Москву. Так я попал к Борису Андреевичу в ЦДКА.

Он занимался со мной часами, словно я был у него один. Но потом я убедился, что точно так же он работает и с другими – просто таков стиль его тренировок».

А вот как состоялся дебют Боброва в основном составе ЦДКА (историческая в футболе дата – в субботу 19 мая 1945 года) – во встрече ЦДКА с московским «Локомотивом» (календарная игра чемпионата страны).

Когда преимущество ЦДКА в том матче достигло 4:0, Аркадьев решил заменить Щербатенко на Боброва, предварительно дав указание своим асам максимально питать дебютанта пасами.

Бобров забил тогда два гола, и с этого момента началось его стремительное восхождение к легенде. В 21 встрече он забил 24 (!) гола и стал лучшим бомбардиром своего первого чемпионата страны, опередив таких корифеев, как Пономарев, Соловьев, Бесков, Федотов.

Осенью того же года Всеволод Бобров (по просьбе «Динамо») отправился с московскими динамовцами в турне по Англии и вернулся оттуда уже в ореоле популярности необычайной.

В 116 матчах чемпионатов страны он забил 97 голов. Но дело, конечно, не в количестве голов, тем более что в количестве-то он, можно сказать, как раз и не преуспел. То есть не больше всех преуспел. Он провел на футбольном поле лишь неполных девять сезонов – отвлекали хоккей и многочисленные травмы – и потому не сумел даже войти в десятку самых результативных форвардов. И все же – непревзойденный, неповторимый Всеволод Бобров.

Он обладал бесценным качеством не просто забивать, хотя само по себе это отнюдь не просто, но делать это в самый ответственный, самый нужный – решающий – момент. Так было, например, в знаменитой игре чемпионата страны 1948 года, в олимпийских матчах в Котке и Тампере, а также во встречах с англичанами в том «сногсшибательном» динамовском турне по Англии. Он забил тогда голы и «Челси», и «Кардифф-сити», он же распечатал ворота знаменитого «Арсенала», побывав при этом в нокдауне от коленки защитника Джода. (И именно он, Бобров, забил «Арсеналу» решающий– четвертый – гол.) С тех пор защитники всех команд, мастей – футбола и хоккея – будут безжалостно «ломать» знаменитого форварда.

Но, как говорят, это не вызывало в нем ответного озлобления. Бесчисленные травмы, нанесенные ему стопперами, он воспринимал с некоей гордой покорностью, словно сознавая, что «обидчики» как-то обделены за счет столь щедро отпущенного ему таланта. Вообще, его всегда почитали счастливчиком, которому везет абсолютно во всем. В доказательство этого приводят обычно случай с его опозданием к авиарейсу (это случилось в 1949 году), когда погибла вся хоккейная команда ВВС (за которую он тогда выступал). Рассказывают и о другом авиапрецеденте, когда, будучи уже тренером сборной страны по хоккею, Бобров вновь опаздывал на самолет. Только на этот раз в связи с его отсутствием рейс был задержан. И это также относили к «везению» Боброва. Хотя в данном случае верней, быть может, говорить о невезении остальных пассажиров рейса – ведь им пришлось дожидаться опоздавшего!

…Мы встретились с Всеволодом Михайловичем в конце весны семьдесят девятого, и я была совершенно поражена – так добродушен и прост оказался «властитель дум футбольных». Его очень русское веселое лицо лишено было и намека на помпезность и величие. Одетый в «штатское» – простой, по слишком модный пиджак, неброская рубашка, – он как-то буднично сидел за столом в гостиной, и все же… И все же даже тут, дома, лишенный какого бы то ни было футбольного антуража, победного фона, кубков, призов и медалей (ничего этого не было вокруг), он излучал флюиды (импульсы, искры?) «спортивного гения». Я даже не могу объяснить, в чем это выражалось, но ощутила это сразу, лишь только мы разговорились. Впрочем, я несколько преувеличиваю – говорил в основном он.

С явным трудом, как о чем-то малозначимом, рассказывал он о себе (хотя говорить-то было о чем!), о своих победах – и вовсе вскользь, лишь в ответ на настойчивые мои вопросы. Зато о друзьях по ЦДКА, о Борисе Андреевиче – с готовностью, добротой и, я бы сказала, необычайно бережно.